— Командир бронепоезда № 73 капитан Малышев, — представился он. — Отошел из Яхромы, когда в город прорвались вражеские танки. Веду с ними бой. Уничтожил восемь машин.

Единоборство бронепоезда с двадцатью танками! Редчайший случай.

— Точно «Варяг» против японской эскадры! — вполголоса сказал Остренко.

Еремин услышал и смутился…

Но один бронепоезд не может удержать противника. Мы с Остренко быстро вернулись в город, чтобы найти еще что-либо для подмоги. Вдруг на площадь из переулка выдвигаются восемь танков КВ и Т-34. Как мы были счастливы в ту минуту! Даю команду: «Стой!» Почти на ходу вскочил я в КВ командира танкового батальона, и мы двинулись в самую гущу событий. Пусть не судят меня строго за то, что я, командарм, с небольшой группой танков пошел в бой. За это, знаю, меня справедливо могут упрекнуть. Но на фронте бывали ситуации, когда иного выхода нет.

Выскочив на южную окраину города, лицом к лицу столкнулись с противником. Наши танки открыли огонь из всех орудий. В течение десяти — пятнадцати минут удалось подбить восемь вражеских машин.

Быстрый натиск наших «тридцатьчетверок» и КВ остановил фашистов, а некоторые их танки попятились.

Неожиданно сильный удар встряхнул КВ. Сверкнули огоньки в башне, заклинился поворотный механизм, невозможно стало стрелять. Через минуту — второй удар. Машина подпрыгнула: снаряд перебил гусеницу. Пришлось выбираться через аварийный люк в днище танка. Хотя противник и остановлен, однако успокаиваться было рано.

Приказав командиру танкового батальона [32] не допустить врага к Дмитрову, мы вернулись с Остренко к своей машине и тут же поехали в штаб, чтобы изыскать дополнительные силы для обороны города.

На площади увидели офицера, показавшегося мне знакомым. Это был мой старый товарищ по учебе в Академии имени М. В. Фрунзе подполковник Карасевич.

— Здорово, друг! Почему ты здесь?

— Я — начальник оперативного отдела 1-й Ударной армии. Прибыл вместе с командармом генерал-лейтенантом Кузнецовым. Здесь будет сосредоточиваться 1-я Ударная.

— Садись к нам и покажи, где разместился Кузнецов.

Вскоре я уже входил в дом, где находился командарм. С Кузнецовым мы познакомились еще в 1940 году в Прибалтике. В другую пору разговор можно было бы развести на многие часы, но в тот момент было не до лирики.

— Слышишь стрельбу, Василий Иванович? На южной окраине наступают более двух десятков танков противника. Яхрому уже взяли, так сообщили мне разведчики. Помоги отбить, у меня в армии никаких резервов, а полосу обороны со вчерашнего дня увеличили на двенадцать километров и включили в нее Дмитров. Между шестнадцатой и тридцатой образовался большой разрыв, а закрыть его нечем.

— Погоди, не горячись, Дмитрий Данилович. Разведчики, наверно, преувеличивают… — Кузнецов не верил, что в Яхроме уже немцы и что они подошли к Дмитрову. — Не может быть, стрельба где-то далеко.

— Нет, это рядом! — настаивал я. — Поедем, убедишься сам. Тогда будем докладывать в Ставку и командующему фронтом.

Дружба дружбой, но с ответом Василий Иванович не спешил.

Я хорошо понимал, что Кузнецову, как и мне, крайне нежелательно расходовать силы, которые только начали сосредоточивать для другой цели. К тому же без разрешения Ставки он не имел права вводить в бой части, предназначенные для контрнаступления.

Мы стояли у стола с картой. Окно в комнате было приоткрыто, и артиллерийская канонада становилась все громче.

Кузнецов понял, что дело может принять серьезный оборот.

— Ну давай поедем посмотрим, — глубоко вздохнув, сказал он.

Выехав на южную окраину Дмитрова, мы увидели танки противника. Тут уже торопить стал не я, а Кузнецов:

— Давай поживее! Попросим Ставку ввести в бой мою бригаду, хотя она у меня пока единственная.

В городе нам помог срочно связаться со Ставкой замечательный работник из штаба 1-й Ударной полковник А. И. Мячин. Нашу просьбу удовлетворили. Объединенными усилиями удалось отбросить гитлеровцев от города, а несколько позже — и за канал. В этом большая заслуга 1-й Ударной армии и особенно бригады морской пехоты под командованием полковника Ивана Михайловича Чистякова.

30-я армия продолжала удерживать плацдарм на западном берегу канала от Иваньковской переправы, у Волжского водохранилища, до Дмитрова включительно. Глубина плацдарма была от трех до пятнадцати километров. Теперь 1-я Ударная армия могла в сравнительно спокойной обстановке сосредоточивать свои силы.

Рано утром 29 ноября вместе с Г. И. Хетагуровым выехали в Дмитров к мосту через канал. Нужно было решить, как лучше укрепить оборону. Здесь снова встретились с В. И. Кузнецовым. Его тоже беспокоила оборона города. Тут же находился генерал-майор инженерных войск М. И. Галицкий.

Галицкий сказал, что он послан сюда Ставкой и на него возложена ответственность за то, чтобы в случае отхода наших частей подорвать мост через канал. По-видимому, в Ставке были сильно обеспокоены, когда противник с ходу ворвался в Яхрому и форсировал канал. Галицкий настоятельно советовал отвести войска за канал, а мост сразу же подорвать.

— С вами нельзя согласиться, — сказал Хетагуров. — Нам самим скоро придется переходить в контрнаступление. И что тогда? Заново строить мост под огнем противника? Вы инженер и понимаете, что значит наводить мост под огнем врага.

Кузнецов не соглашался и не протестовал, видимо, решил подумать. Я примерно представлял ход его мыслей. Он понимал, что дмитровский плацдарм вместе с мостом через канал ему придется вскоре принимать от 30-й армии, так как плацдарм войдет в полосу 1-й Ударной армии (оттуда она и начнет свое наступление). Но есть и другое, немаловажное соображение. Нужно тратить силы, чтобы удерживать плацдарм до начала наступления. А если противник подтянет подкрепление, внезапным ударом захватит мост и ворвется в Дмитров? Тогда уж совсем скандал, и несдобровать в первую очередь общевойсковым начальникам. Вероятно, у Василия Ивановича была сокровенная мысль: без излишних потерь выждать за каналом (что, по-своему, правильно) и навести мосты перед началом наступления.

Желая придать Кузнецову больше уверенности, я предложил ему оставить на плацдарме до момента перехода в контрнаступление подразделения 30-й армии с условием возврата.

Приходилось идти на такой компромисс. Нам было очень выгодно сохранить два плацдарма с мостами через канал: один у Дмитрова, в полосе 1-й Ударной, другой севернее, ближе к Иваньковской переправе, в полосе 30-й армии. Да и зачем отдавать без боя противнику плацдарм и уничтожать мост? В какой-то мере это подорвет у своих войск веру в оборону. К тому же противник, узнав, что мы без боя оставляем плацдарм, может собрать силы и полностью очистить западный берег канала. Тогда попробуй через пять — шесть дней навести переправы для наступления и форсировать канал!

В конечном итоге я не согласился на подрыв моста. Меня решительно поддержали Абрамов, Хетагуров и Мазанов.

На дмитровском плацдарме было оставлено два батальона 107-й мотострелковой дивизии с артиллерийским усилением и взводом танков из 8-й танковой бригады. Танки вкопали около моста как доты. Бойцы получили приказ: не пропустить на мост ни одной вражеской боевой машины.

В те суровые дни мы особенно чувствовали поддержку всего народа. И это умножало наши силы. Не случайно в минуты передышки наши воины пели «Песню защитников Москвы». Один ее куплет сохранился в памяти до сих пор.

Не смять богатырскую силу:

Могуч наш заслон огневой.

Мы вырыли немцу могилу

В туманных полях под Москвой…

Обстановка продолжала накаляться. Для общей картины в нескольких словах следует сказать, как развивались события на левом крыле Западного фронта (49-я и 50-я армии) с 18 по 28 ноября 1941 года.

Наступление фашистских войск на Москву началось там 18 ноября. После неудачных попыток овладеть Тулой с юга противник решил обойти город с востока. С этой целью 2-я танковая армия Гудериана должна была наступать на Венев, Каширу, захватить переправы на Оке и продолжать наступление в направлении Ногинска, чтобы встретиться с 3-й танковой группой и таким образом сомкнуть танковые клещи за Москвой.