Офигенно.

Джон надеялся, что сможет просто заглянуть во двор: если бы Дэйв был жив и на улице, и если бы Джон его просто увидел, этого было бы достаточно. Но они закрыли весь забор рекламными афишами с опечатками (секцию забора перед ним закрывал огромный щит с надписью: «ПОПРОБУЙТЕ БИГ-МАК С ЧЕРНЫМ АНУСОМ»). Ему стоило догадаться, что все окажется не так просто. Джон прошел вдоль забора по кругу, что заняло у него час. Или ни секунды, смотря как посмотреть. Это породило в голове Джона вопрос, вернется ли вообще время к своей нормальной скорости. Что он будет делать, если все так останется навсегда? Заведет хобби?

Простого пути в карантинную зону Джон не нашел – он надеялся, что кто-нибудь заходил в открытые ворота в тот момент, когда время остановилось. А взбираться по забору с застывшим временем было ничуть не легче, чем без него. На самом деле, абсолютно жесткая колючая проволока была даже хуже. Перед Джоном предстала красочная картина с ним самим, падающим на проволоку, лезвия взрезают его живот и рвут внутренности. Так, корчась на шипах и без возможности освободиться или умереть, Джон и остается на целую вечность.

Круг замкнулся, и Джон снова оказался перед воротами.

Он заметил столб дыма, стелящийся горизонтально по ветру над забором, и решил, что может быть заключенные стояли вокруг костра и жарили сосиски или что-нибудь еще. Если бы только он мог забраться достаточно высоко над забором…

Бум. Прямо за его спиной были деревья. По виду, залезть на них было нетрудно. На полпути наверх, до него дошло, что еще два месяца назад это было бы невозможно: застывшие во времени листья разрезали бы его с тем же успехом, что и колючая проволока. Но на дворе была середина ноября, и он мог карабкаться по голым ветвям. Он поднимался достаточно споро, пока не ударился головой о невидимое силовое поле. Над ним нависала серая дымка, и он наконец понял, что это был дым от костра, отнесенный порывом ветра, который Джон, разумеется, не мог почувствовать. Он сменил направление, что обогнуть его, и тут, на высоте, упав с которой он мог бы запросто свернуть шею…

… И валяться на земле в конвульсиях, захлебываясь криком, который никто не услышит в вечности между мгновениями.

… Он внезапно понял, что дым от костра образовал почти совершенный мост в карантинную зону прямо над оградой.

Борясь со всех смыслах с равновесием и чувством самосохранения, Джон, балансируя на серой дымке, двинулся над оградой, стараясь смотреть вперед, а не на невероятно хрупкий прозрачный мост, по которому он шел. Ноги, однако ступали уверенно: крошечные висящие в воздухе частицы пепла были шершавыми, словно он шел по огромному куску пемзы.

Дым неприятно сужался по мере приближения к огню, и когда он перебрался через ограду, ему пришлось опуститься на четвереньки и ползти. Он спрыгнул на землю, поскольку идти по горящим углям угасающего костра показалось ему плохой идеей, несмотря на то, что время застыло. Он понятия не имел, как это работает.

Не озадачиваясь больше в том, чтобы не свалиться вниз головой, он смог наконец взглянуть, что происходит во дворе. Там были десятки людей в красных и зеленых комбинезонах. Ну, черт, он не видел, чем ситуация тут может быть хуже, чем в городе. Ни на кого не напрыгивали монстры, все они были в безопасности за забором под охраной роботов. Если Дэйв был жив и находился тут, это сошло бы за наилучшее развитие ситуации. Затем Джон случайно взглянул на то, что горело в костре, и подумал: «Ой».

Оторвав взгляд от костей и пепла – он поймал себя на том, что пытался сосчитать черепа, и насчитал шестьдесят два, пока не остановился – он двинулся через застывший мир через карантинную зону для восковых фигур. Среди находившихся во дворе людей Дэйва не обнаружилось, и Джон двинулся в здание госпиталя. К счастью, дверь была распахнута, поскольку в ином случае ему бы пришлось выискивать какой-нибудь хитровыделанный способ…

Дэйв!

Прямо рядом с главным входом в госпитале. Джон едва не пропустил его, поскольку тот согнулся, захваченный на середине завязывания шнурков. Рядом с ним на земле стояла банка бобов с пластиковой ложечкой. А рядом стояла Молли, изготовившаяся поесть бобов, пока Дэйв отвлекся.

Внутри Джона словно прорвалась плотина, и поток облегчения хлынул на него с такой силой, что он едва не упал.

Дэйв выжил. Каким-то образом.

Его приятель был бледен и похудел. Сильно похудел. И если Дэйв худел, то это потому, что он находился в тюремном лагере против своей воли, ел холодные бобы и всякое дерьмо. Он находился тут вместе с другими чуваками, которых к этому моменту почти наверняка возненавидел, отрезанный от мира, посреди мусора, разбитых окон и горящих трупов. Потому что они бросили его. Потому что Джон бросил его.

Очередную плотину прорвало, на этот раз черной волной самобичевания, которая была готова сокрушить песчаный замок разума Джона. Но он удержал себя в руках, понимая, что сейчас не время пускать в голову мрачные мысли. Ему хотелось выпить. Позже. Пока что он собирался попробовать.

— Дэйв? – произнес Джон, и слова, казалось, стихли прямо перед ним поглощенные неподвижностью стоящего на паузе мира. Судя по всему, маленький кусочек времени, в котором двигался Джон, заканчивался в двух дюймах от его лица, и только на это расстояние распространялся звук. Он нагнулся пониже к Дэйву и сказал:

— Дэйв, не знаю, слышишь ли ты меня, но я иду. Будь готов. Будь поближе к забору. Если что-то из того, что я скажу, сможет дойти до тебя, пусть так и будет. Жди звука дерьма, попадающего в вентилятор.

Разумеется, Дэйв никак не отреагировал. Джон попытался придумать, что еще он мог сделать, пока находился тут, но потому он представил, как время внезапно возобновило свой ход, пока он находится тут, в результате чего он окажется в ловушке внутри карантина, а Эми останется снаружи и будет пытаться спасти их обоих. А Фальконера разорвет на куски.

Джон направился в мосту из дыма, перебрался через ограду, и едва не убился, пытаясь перелезть с твердого дыма на ветви деревьев. Но все-таки он добрался до земли, ударившись о неподвижную траву при приземлении, и двинулся обратно к дому Дэйва. Дорога вела его мимо лечебницы, в стене главного здания которой зияла дымящаяся дыра. А потом он увидел кое-что, от чего едва не обделался.

Тени. Ходячие тени.

Это не было игрой света. Это были самые настоящие люди-тени, такие же, каких он видел на записи камеры безопасности госпиталя, такие же, каких недавно видел в своей ванной Дэйв, такие же, каких в Неназываемом встречали случайные люди с тех самых пор, как появились письменные архивы. И они двигались. Бывшая туберкулезная лечебница, а теперь и бывший командный центр ОПНИК кишели людьми-тенями. Движущимися, вертящимися в воздухе. Они не замерли, как все остальные. О тенях Джон мог сказать одно: если они были неподвластны времени, это делало их невыразимо опасными. Ну, это, и то, что они были говнюками.

Джон бросился бежать. Он преодолел два квартала, прежде чем пуля попала ему в плечо и отбросила на землю.

По крайней мере, такое у него было ощущение. Что-то разорвало его рубашку и оставило алую рану под ней. Он поднялся на ноги, озираясь в поисках стрелка. Наконец, он взглянул назад откуда пришел, и увидел своего нападавшего: застывший в воздухе мотылек. Крошечный, хрупкий, но все равно совершенно неподвижный. Джон снова устремился к дому Дэйва, на этот раз медленнее, оглядываясь через раненое плечо в поисках идущих по его следу теней.

Во дворе Дэйва все, к сожалению, осталось именно в том состоянии, в каком и было оставлено: деформированный говнюк, пикирующий на Фальконера, готовый разорвать его на куски.

Это было невероятно печально. У Джона было сколько угодно времени, чтобы придумать план, но поскольку единственной вещью, которую он мог сдвинуть было его тело, это преимущество давало лишь возможность подставить себя под челюсти монстра вместо Фальконера. Даже сейчас он понимал , до чего глупа была его идея оттолкнуть Фальконера: они оба оказались на земле, а чудовище над ними. Все, чего бы он добился – увеличил бы его обед. Джон подумал, не завалялось ли какого-нибудь оружия, которое он мог бы использовать, в его кармане, прежде чем время остановилось. В конце концов, одежда двигалась вместе с ним…