В бар вошел Рамон Сонседа, с которого ручьем лила вода; за Рамоном шла его жена. Он сразу направился к друзьям, на ходу с трудом стаскивая дождевик.

– Дорогие друзья, – начал он, с помощью жены выпутываясь из рукавов. – Дорогие друзья, простите, что я опоздал. Я вижу, все в полном сборе, так что без всяких лишних формальностей можно приступить к операции «Охота за убийцей». За дело.

– Не хватает Карлоса Састре, – сказал Лопес Мансур.

– У Рамона Сонседы в тот вечер среди гостей был и судья Медина? – с утвердительной интонацией спросила Мариана. – Так?

Сонсолес Абос задумалась.

– Да-да, конечно, теперь я вспомнила, – начала она. – В тот вечер…

Мариана ее перебила:

– Было много народа?

– В тот вечер? Нет, – уверенно ответила Сонсолес. – Ты путаешь с ужином по случаю открытия летнего сезона, они его устраивают каждый год. Но в тот вечер, о котором мы говорим, пригласили только своих, от силы человек пятнадцать, только близких друзей. – Сонсолес остановилась и, подумав, добавила: – Пожалуй, судья Медина был там немножко лишним, потому что всех остальных связывали тесные отношения; кроме того, еще была супружеская пара, друзья Сонседы из Барселоны.

– Немного лишним? Это любопытно.

– Да, пожалуй. Может, тебе спросить у Рамона, почему они его пригласили? Хотя, Рамону вряд ли понравится этот вопрос: ведь он возглавляет охоту за убийцей.

– Возглавляет что? – поразилась Мариана.

– Да-да, охоту за убийцей. Наверное, ему совсем нечем заняться нынешним летом. Он же не может выйти в море покрасоваться на новом катере, вот и ищет себе забаву. Тут даже ничего не скажешь.

– Что ж, я рада, что узнала об этом: придется обратить на них некоторое внимание. На него и на тех, кто с ним в компании, – насмешливо добавила Мариана. – Но это вряд ли помешает им вести себя как безответственные мальчишки. Может быть, это потому, что они не видели труп судьи Медины?

– Чего не видишь, о том не плачешь.

– Это точно; но ведь Фернандо Аррьяса и его приятель Карлос видели.

– Ну, я думаю, они в это не играют, как ты любишь выражаться. Да не обращай ты внимания на Рамона, – успокаивала ее Сонсолес. – Я же говорю, ему просто время девать некуда. Ну, и конечно, его наверняка задевает, что под подозрением оказываются отдыхающие, которые занимают высокое положение в обществе.

Мариана молчала, думая о своем. Потом она посмотрела на Сонсолес и спросила:

– В тот вечер судью Медину в последний раз видели на людях, так?

– На людях – в смысле в гостях, да? Не знаю, откуда мне знать его жизнь.

– Тебе придется напрячься и вспомнить всех, кто был в тот вечер у Сонседы.

– Ну, я думаю, это не трудно, но лучше спроси самого Сонседу.

– Ты же говоришь, ему это не понравится?

– Вот и прекрасно. Небольшая встряска Рамону не повредит.

Мариана вопросительно подняла брови.

– Ты уверена, что не повредит? – спросила она.

Сонсолес не удержалась и улыбнулась:

– Хорошо, тебе я расскажу. В тот вечер я очень разозлилась на Рамона потому, что он тоже вздумал приударить за моей сестрой Мартой.

– Не может быть!

– Еще как может! – Сонсолес помолчала. – Конечно, он это делал не в открытую, они же там не одни были, но ухаживал, это точно.

Мариана молча смотрела на подругу, ожидая продолжения.

– И судья туда же. Конечно, ты спросишь, как это я не поняла, что с сестрой неладно?

Мариана продолжала молчать, но внимание, с которым она слушала подругу, подстегивало ту.

– Да, я должна была понять еще тогда. Но я думала, это так, случайно, может, на нее что-то нашло на один вечер. Ты же знаешь, нам всем иногда хочется повеселиться, это так естественно, правда? Ну, бывает, чуть перегнешь палку, ничего страшного.

– Как и в жизни, – сказала Мариана и притворно вздохнула; на самом деле она не упускала ни слова из рассказа подруги.

– Вот. – Сонсолес вздохнула. – Конечно, теперь все выглядит иначе, и к тому же судью-соблазнителя укокошили.

– А, так он пытался соблазнить Марту? – спросила Мариана.

– Судья? Еще как! По сравнению с ним Рамон был сама изысканность. Ты же знаешь: идиотская улыбка и заигрывание сладострастного старичка, которому все дозволено, да если бы так себя вел молодой человек, его бы сочли невоспитанным…

– Ну, надо же, старик судья…

– Как спрут, просто как спрут, – подытожила Сонсолес.

После первых аккордов оркестра в комнату ворвались мощные звуки рояля, потом оркестр повторил последние ноты и стал постепенно замолкать, дожидаясь, пока его догонит рояль: тот вступал медленно, задушевно, а потом оркестр и рояль бежали рядом и звучала центральная тема allegro. Это была первая часть концерта ля минор Шумана в исполнении Ансермет и Дину Липатти. Карлос Састре всегда слушал этот концерт, когда чувствовал свою беззащитность: возможно потому, что музыка Шумана помогала ему – когда рояль начинал заглушать оркестр, вести мотив, Карлос забывал обо всем, уходил в себя, и в душе его царили только звуки. Он погружался в свой внутренний мир в те трудные минуты, когда действительность напоминала ему о самом страшном в его жизни событии: наполовину вытесненное из памяти, сейчас оно вновь ожило, и вызывал его к жизни образ старого судьи, – бивший по нервам, дрожавший, как струны рояля, когда пианист ударял по клавишам.

Внутри Хижины по-прежнему царил беспорядок. И ничего не изменится до обеда, пока не придет Хуанита, потому что сам он даже не удосужился еще раз выкинуть окурки из пепельниц. В общем-то, в эту минуту он должен был сидеть в баре «Арукас», пить аперитив, потом отправиться пообедать – с Кармен или всей компанией, – а после они вдвоем уехали бы куда-нибудь, несмотря на дождь, и вернулись бы только после того, как Хуанита уберет дом и уйдет. Но Карлос не мог отрешиться от своей заторможенности и отправиться в Сан-Педро; он сидел в каком-то отупении, которое – как он интуитивно догадывался – было призвано остановить время или вывести его за пределы времени. Но Карлос знал, что двигаться все равно придется: голод заставит. Поэтому у него было такое чувство, словно он застрял между реальной жизнью и призрачным миром грез, похожим на лимб, где обитают невинные души. Миры эти уравновешивали друг друга, но на самом деле, пребывая в таком состоянии, Карлос ждал, что равновесие вот-вот нарушится само собой, без его вмешательства, и тогда он примет то или иное решение.

Во всяком случае, он хотел именно этого, и как ни странно, чередование аккордов рояля и оркестра в andantino концерта помогло ему прозреть, и он очнулся. Кармен и все остальные ждали его в баре «Арукас», Кармен была там, в баре, а значит, и ему нужно туда, чтобы увидеть ее, и Карлос понял, что бездействие – это медленно действующий яд, и надо сопротивляться.

Вздрогнув от холода, Карлос вспомнил о плохой погоде, вспомнил, что уже несколько дней кругом только вода и слякоть, что унылая серость осложняет жизнь: приходится надевать резиновые сапоги, дождевик и брать зонт, прежде чем выбраться из своего логова на белый свет. Потому что тишина и грязь в Хижине делали ее похожей на логово, и именно это заставило его выбраться на открытое пространство. Карлос слишком хорошо знал, как соблазнительна защищенность логова, как может оно убаюкивать волю, знал и боялся. Воля – это все, что у него было, что он ценил в себе. И все же, почему, спустя столько лет с той далекой бесприютной поры образ логова всегда возникал неожиданно, когда он отдыхал, оправляясь от усталости или подавленности.

Одевшись так, чтобы не промокнуть, Карлос решительно вышел из дома, закрыл, но не запер дверь, и побежал к машине: он торопился, потому что дождь лил как из ведра и потому, что было уже поздно. Он даже не заметил, что оркестр перешел к финальному allegro и что музыка все еще звучит внутри Хижины, где уже некому ее слушать.

Хуанита в отчаянии повесила трубку: в баре «Арукас» ей сказали, что дона Карлоса Састре там нет, а в Хижине никто не подходил к телефону. Она голову сломала, стараясь угадать, где может быть дон Карлос, потому что ей было необходимо срочно поговорить с ним.