Я ответил букинисту, что имя его мне известно, но увидеть лично довелось только сейчас.

Что же я слышал об этом старике?..

Кроме того, что он большой знаток Торы и праведник, он занимается благотворительностью. Буквально валяется в грязи перед жестокосердными, далекими от понимания значения цдаки[19]. Унижается перед чиновниками, от которых зависит помощь беднякам и не стесняется ничего сделать для других, чего бы никогда не посмел сделать для себя. Все это – во имя исполнения заповеди цдаки.

Есть рабаним, прославленные своим учением, мудростью, благочестивостью или жизненным опытом. Тепликский ребе имел все эти достоинства. Его надо было содержать в приличном месте в золотом обрамлении, но ребе жил среди нищих в темной каморке, одежда его была сродни той, в которую облачаются те жители Ерушалаима, кто не могут себе позволить ничего лучшего. Большую часть денег, получаемых от рабанута, он отдавал сиротам и вдовам.

Наконец, ребе нашел подходящий этрог, вытащил кошелек и расплатился с букинистом. И было видно из того, как он открывал кошелек и держал монеты, что деньги там – редкий гость.

И я тоже нашел свой этрог.

Увлеченный ажиотажем праведных соискателей заповедного плода, я потратил на него больше, чем хотел и больше, чем позволял мой доход.

После покупки лулава и хадасов, я заплатил два груша за плетенку.

И от этой покупки я испытал куда большее удовлетворение, чем от этрога, стоившего мне много крови.

Этрог, красивый он или очень красивый, всегда имеет где-нибудь собрата, который намного красивей. Заплати я на еще три-четыре шиллинга больше – получил бы прекраснейший этрог, но найти более красивую плетенку мне не удалось бы ни за какие деньги. Мальчишки с Меа Шеарим, обычно не очень щепетильно относящиеся даже к собственной одежде, стараются, чтобы сделанное их руками не вызывало никаких нареканий.

Из магазина этрогов я вышел обессиленным, хотя днем раньше, в Йом Кипур, – ни более чем двадцатишестичасовой пост, ни молитвы и отсутствие привычной обуви не смогли утомить меня физически и морально. Более того, с вечера до вечера я был в очень приподнятом настроении. А сегодня? Постоял три-четыре часа, выбирая этрог, и даже шестидесятой доли радости не осталось во мне[20]. Да, я достал красивый этрог, но все, что предусматривает какой-то торг, даже если он связан с мицвой, лишает меня сил.

Всю жизнь меня мучает вопрос – как так получается, что мицвот даны всему Израилю, и было бы справедливым, если все евреи смогли бы их исполнять, но в конце концов получилось, что есть мицвот, которые богач может исполнить, а бедняк – нет? А ведь Тора и мицвот даны всему Израилю.

Пока я раздумывал об этом, остановил меня один человек и сказал:

– Поздравь меня и скажи мазаль тов, жена моя, долгих ей лет, родила мне мальчика. После всех этих дочек удостоился я, наконец, сына.

Я благословил его с этим событием и, пожелав ему всего, что только мог придумать, уже не знал, что бы еще добавить.

Я спросил человека, когда будет брит. Он ответил – в первый день праздника, сразу после мусафа[21], в синагоге прушим[22] в его квартале.

– И хотя не принято приглашать на брит, а только сообщать о его проведении, – продолжил он, – но если ты, дружище, хочешь меня уважить перед всеми соседями, ты придешь.

Соглашаясь, я кивнул ему и сказал:

– С божьей помощью!

В первый день праздника я проснулся раньше обычного. Это произошло не из-за стремления моего исполнить заповедь благословения этрога как можно раньше, подобно праведникам, встающим рано или вообще не спящим первую ночь Сукота, чтобы с первыми лучами солнца исполнить эту мицву. В то утро меня разбудили вопли остановившегося напротив моего дома автомобиля, непрерывно сигналившего, чтобы разбудить моего соседа и взять его на прогулку, в деловую поездку, на охоту или еще куда. Владельцы автомобилей – народ жестокий, ленящийся выйти и позвонить в дверь и, вместо этого, предпочитающий будить всю округу.

Естественно, я разозлился. Вставать было еще рано, а продолжать лежать – невозможно, ибо автомобилю удалось вывести меня из равновесия. Я умыл лицо и руки, зашел в суку, благословил «четыре вида» и исполнил заповедь «нетилат лулав»[23].

Конечно, лучше было бы мне это делать с радостью, не омраченной утренним происшествием, а так – я был уставшим и не знал, как поступить дальше.

Выпив стакан чаю, я сказал себе: пойду и выполню свое обещание. Так или эдак мне надо было идти, так какая разница – сейчас или потом?

Я взял талес, сидур, этрог и лулав и отправился в синагогу прушим.

Был чудесный день, не жарко и не холодно. Сукот вдоль дороги и прохожие с «четырьмя видами» в руках овеяли мой путь благовониями. Через час с небольшим я достиг нужного места[24].

Этот квартал беден, нет в нем красивых домов, ухоженных улиц и радующих глаз парков. Однако, здесь тихо. Автомобили сюда не заезжают не только в шабат и праздники, но и в будние дни тоже. Их гудки не мешают людям спать, хотя спят местные жители мало. Вот и сейчас я увидел, что они давно встали. Из синагог, куда местные евреи приходят с первым лучом солнца, доносились звуки молитвы, а из сукот доносились слова Торы. В этот праздник принято совмещать мицву сидения в суке с мицвой изучения Торы.

От обилия покрытых зеленью сукот квартал напоминал цветущий сад. Этроги и хадасы благоухали, а расписные покрывала, служащие дверьми, добавляли необыкновенный колорит этому месту.

Я зашел в синагогу прушим, положил «четыре вида» на окно, взял книгу и стал читать.

В синагоге не было никого, кроме какого-то старика, стоявшего лицом к шкафу с книгами и что-то читавшего.

Что-то в его фигуре мне показалось знакомым, определенно я видел ее несколько дней назад.

Через некоторое время он вернул книгу обратно на полку и стал расхаживать взад и вперед с весьма озабоченным видом. Я не решился посмотреть ему в лицо, впрочем, как и он не смотрел в мою сторону. Старик подошел к окну, где лежали мои лулав и этрог. Посмотрел на них и попросил у меня разрешения взять этрог, после чего проверил и его и все «четыре вида», заметив при этом:

– Определенно – кошер

Тут я вспомнил и его и слова, сказанные в адрес тех, кто тратит общественные деньги на красивые этроги для собственного удовольствия: «Монеты, уплаченные за этрог тоже должны быть кошерными».

То есть – кошерные деньги важнее внешней красоты мицвы.

Пока я раздумывал над этим, ребе обратился ко мне с просьбой:

– Хотелось бы мне исполнить заповедь с помощью этого этрога.

Я сказал:

– Даю тебе его в подарок[25].

Старик произнес необходимые действия и благословения и вернул мне этрог.