– Обделаем дельце, не сомневайся.

– Вот здесь подпиши. – Слимброк положил перед ним бумагу.

– Хо-хо! Да я, может, писать не умею.

– Ставь крест.

– «Ставь крест», тьфу! Кресты покойникам ставят. Ну ладно, давай подпишу. Но ты мне тоже подпишешь.

– А я тебе что?

– Как что? Грех беру на душу. А за кого? Вот ты и напишешь, что за тебя. Всё пригодится бумажка на том свете. Не за так, мол, прикончил, за пятьсот флоринов. А боженька в деньгах понимает. Ты знаешь, сколько я индульгенций у вас, толстосумов, понакупил?

– Я не продаю индульгенций.

– То-то, не продаешь. Знаю я вашего брата. За каждого конченого индульгенцию покупал, правда из его кармана, ха-ха!

– И много на тот свет отправил?

– Я? Спрашиваешь! Уж если за дело возьмусь, кишки на деревьях развешу! Один раз, веришь иль нет, ха-ха, смех разбирает… Встретил на дороге монаха. Что, говорю, брат, продаешь индульгенции? А он, толстая рожа, продаю, отвечает. Отравление – одиннадцать дукатов, простое убийство – пять дукатов, прелюбодеяние – три дуката, и пошёл, и пошёл, чёрная корова… А я ему: святой отец, мне бы простое ограбление. Пожалуйста, говорит, всего один дукат. Ну, я купил у него и тут же, ха-ха, тут же обобрал его до нитки! Спасибо, говорю, святой отец, что заранее отпустил мне грешок… Ловко я, а?

– Много болтаешь, – сказал Слимброк сухо. – Учти: если проговоришься, на краю света найдём.

– Плевал я на вас. Кто вы такие?

– Мы такие, что тысячу подобных тебе из-под земли вытащим и в землю опять закопаем, живьем.

Слимброк сказал так зловеще, что хриплый примолк. Потом пробурчал:

– Ну и банда у вас! Далеко моим ребятам до вас, душегубов.

– Наоборот, мы спасители душ.

– Рассказывай… То-то, смотрю, пятьсот флоринов за спасение платишь.

– На небе его душа очистится от грехов земных.

– А моя-то, моя как же?

– Это ещё заслужить надо, Железный Зуб.

Как? Я не ослышался? Тот хриплый и есть Железный Зуб? Разбойник, которого боятся в Голландии и во Фландрии? Рассказывали, что на голове носит шлем с острым стальным рогом. Когда нападает, бьёт прямо в грудь, и никакой панцирь не спасает от страшной раны. Я всматривался из-за бочки, но в трепетном свете не мог разглядеть, есть ли что-нибудь у него на голове.

Тогда кто же Слимброк, если его побаивается сам Железный Зуб? Всегда мне казалось, что хозяин мой не простая птичка. Так оно и оказалось. Нужно держаться от него подальше.

– Расписочку не забудь, – сказал Железный Зуб. – Что не мне этот покойник нужен, а вам.

– Сначала сделай покойником.

– Моя забота. Тут по округе человек шляется, весь в чёрном, не ваш?

– Какой человек?

– Крестики ставит, подсчитывает. Хотел было его на тот свет отправить, да подумал: может, ваш? С вами, паразитами, лучше не связываться.

– Потише!

– А я что? Одним делом, говорю, заняты, души спасаем, хо-хо! На том свете оно ведь спокойнее.

– Остальные пятьсот, когда узнаем, что дело сделано,

– Дёшево платишь. Да ладно. Вино, говорил, есть или пиво?

– И то и другое.

– Какое вино?

– Рейнвейн.

– С него и начнем.

– Возьми там в углу. ещё полбочонка осталось. Железный Зуб встал, опрокинув скамейку, и тут же я оказался на виду перед всеми, потому что прятался за тем самым бочонком.

– Вот те на! – сказал Железный Зуб. Бочонок у него в руках, ноги расставлены, а свет падает прямо на меня.

– Это что, твой шпик, хозяин?

Слимброк обернулся и уставился на меня:

– Кеес?!

Оцепенение длилось недолго. Я вскочил и кинулся к двери.

– Куда? – заорал Железный Зуб и уронил бочонок.

Бум! Бочонок подпрыгнул, пол дрогнул, качнулась свеча, упала и тут же погасла.

В темноте я каким-то чудом проскочил в полуоткрытую дверь и сломя голову кинулся в кусты.

– Поймать! – крикнул Слимброк.

Трещали сучья. За мной слышался топот и ругань. Я долго бежал, ныряя под ветки кустов. Тем, кто за мной гнался, пришлось куда хуже – кусты хлестали их по лицу. Так что минут через пять я перешёл на шаг и долго ещё плутал, не разбирая, куда несут ноги.

МУДРЫЙ ЧЕЛОВЕК ИЗ КАМПЕНА

Ночью я спал в стоге сена. Костюм измялся и вывалялся в пыли, так что теперь я уже не был похож на маменькиного сынка. Скорей на бродяжку, но это мне больше подходило.

Утром, сделав большую петлю, я вышел к месту, где остался фургон, но там его не нашёл. Что, если Слимброк и Железный Зуб поймали моих ребят? Об этом я даже думать не мог. Искать их? Но где?

Если им повезло, то где-нибудь на дороге нагоню. А если они повернули на север? Нет, вряд ли, ведь так не миновать испанской заставы.

Интересно, довезёт ли Караколь голубей без меня? Выполнит ли приказ адмирала?

А правую ступню словно жжёт. Скорей бы отвезти письмо в город Дельфт, к Мартину Виллемсзоону, Наверное, Мартин ждёт.

Интересно, почему принца Оранского прозвали Молчаливым? Очень мне интересно на него взглянуть. Доберусь ли? Ведь этот человек давно поднимает народ на борьбу с испанцами, хотя при дворе Филиппа ему сулили всякие милости.

Я вышел на дорогу и решил ждать попутчиков. Одному идти неудобно, будут все приставать: куда да зачем. А так сочиню разок, и хватит до конца пути.

Вдали показался осел. Ехал на нём человек, наверное, очень высокий, потому что ноги волочились по земле. Тощий такой человек, в чёрной одежде, на голове что-то похожее на скворечник. Нос большой, а очки маленькие, – казалось, это два колечка, повешенные через забор.

– Эй, мальчик! – закричал он пронзительным голосом. – Мальчишка! Ты, ты самый! Ну-ка постой, постой, говорю!

А когда подъехал, сказал:

– Маленький господин, вы здешний?

Я даже хотел затылок почесать, так меня это удивило. То «мальчишка», то «господин».

– Да… то есть нет, – говорю, – я с острова Маркен.

– Ах, Маркен… – Он пошевелил губами, сделал из них крендель, потом баранку и громко сказал: – Маркен? В Японии! Я знаю. Молчать!

Потом снова зашевелил губами.

– А вы не знаете, как проехать в Рим?

Он вытащил большую засаленную тетрадь и стал водить по ней пальцем.

– То есть сначала не в Рим, а в Мадрид. Даже в Париж.

Вдруг он выпучил глаза так, что очки, казалось, лопнут, и закричал:

– Имя! Полностью, не задумываясь!

Я испугался и бухнул первое, что пришло в голову:

– Питер де Схоорнстеенвегер!

– Де Схоорнстеенвегер? Трубочист? – Он схватил меня за плечи, стал поворачивать и бормотать: – Так, трубочист… Это нужно. Давно у нас в Кампене трубы не чистят. Был один, разъелся, теперь в трубу не влезает… Мальчик! – сказал он. – Поедешь со мной. Сначала в Рим, потом в Кампен. – Снова забормотал: – Одна труба, вторая… так… у губернатора… трмрмм… Вероисповедание! – закричал он, и я опять вздрогнул. – Католик, реформат, анабаптист, адамит?

Хотел было я сказать, что вера моя против испанцев, но побоялся. Кто знает, чем занимается этот чудной человек.

А в самом деле, какой я сейчас веры? Спрашивай хоть на Страшном суде, и то не скажу. Потому что не знаю. Во всяком случае, не католик, потому что католики заодно с испанцами. А кто же? Наверное, целый десяток вер бродит сейчас по Нидерландам.

Тут надо бы, конечно, разобраться, да времени не хватает.

Я уже сколько лет не ходил в церковь, не молился, не причащался. Так что это мое слабое место. Спрашивайте о чем угодно, только не про веру. Тут я вам даже врать не стану – тёмное дело.

– Так что же, не знаешь? – спросил меня тот человек.

Я и ответил, как получилось:

– Не знаю, господин, позабыл.

Он вытащил чернильницу, перо и, бормоча под нос, сделал в тетрадке какой-то крестик. Потом спрятал чернильницу, засунул перо за пояс и заговорил не скрипучим, а даже приятным голосом:

– Видите ли, маленький господин, э-э, вы из Китая? Так вот живем мы в городе Кампене. Там очень много мудрых людей, очень… – Он на мгновение задумался. – Действительно, много мудрых людей… Что же творится в Голландии, Фландрии, Германии да и у вас в Японии? Какие-то католики, гугеноты… Никто не знает, сколько тех и других. Э-э… Возник замечательный замысел – пересчитать всех поголовно, э-э… отдать список папе… э-э, разве нет?