— Скажите, Симпсон, а со стрекозами они тоже изъясняются на языке танца?

— Нет, пчелы переговариваются с помощью танцев только между собой и, простите за нескромность, со мной. Что же до других насекомых, то пчелы поддерживают отношения лишь с теми видами, которые претерпели значительную эволюцию, прежде всего с насекомыми, живущими коллективно. К примеру, они поддерживают довольно тесные связи, хотя не всегда дружеские, с муравьями, осами и стрекозами. В отношении же саранчи и вообще всех прямокрылых они ограничиваются короткими приказаниями. Так или иначе, но с другими насекомыми пчелы переговариваются с помощью своих антенн. Это весьма рудиментарный код, но зато обмен сообщениями происходит столь быстро, что я просто не успеваю за ним уследить. Боюсь, что человеку это вообще не под силу. Впрочем, я не собираюсь вступать в контакт с другими насекомыми без посредничества пчел. Это было бы непорядочно, и к тому же пчелы очень охотно выступают в роли посредников, для них это своеобразное развлечение. Но вернемся к «межнасекомовому», если так можно выразиться, коду. У меня сложилось впечатление, что это не подлинный язык с определенными, строгими нормами, а способ общения, во многом зависящий от интиуции и фантазии «собеседников». Он чем то напоминает сложный и одновременно четкий способ общения человека с собакой. Как вы, конечно, сами заметили, человеко-собачьего языка не существует; между тем обе стороны достаточно хорошо понимают друг друга. Но код насекомых значительно богаче и разнообразнее, в чем вы сами вскоре убедитесь.

Симпсон провел нас по виноградной аллее, и мы не увидели там ни единого муравья, хотя Симпсон, по его признанию, не прибегал ни к каким дезинфекционным средствам. Его жена, объяснил он, не выносит муравьев (при этом синьора Симпсон густо покраснела), и вот он предложил им такое соглашение: он позаботится о питании всех муравьиных гнезд (это обходится ему ежегодно в две-три тысячи лир), а те обязуются не строить новые муравейники в радиусе пятидесяти метров от дома и перенести подальше все старые. Муравьи согласились на переселение. Но вскоре через посредство пчел они пожаловались на неких муравьев-львов, которые заполонили песчаную полосу возле леса. Симпсон сказал, что в то время он даже не подозревал, что речь идет о личинках стрекоз. Он отправился на «место преступления» и убедился, что личинки действительно занимаются кровожадным разбоем. Песок был усеян коническими отверстиями. Стоило муравью подползти к краю отверстия, как осыпающийся песок увлекал его вниз. Из глубины высовывались кривые челюсти, и бедняге муравью приходил конец.

Симпсону пришлось признать, что жалоба муравьев вполне обоснованна. Он испытывал и гордость и растерянность — ведь от его решения зависела добрая слава всего рода человеческого.

Осенью он собрал небольшую ассамблею.

— Это была памятная встреча, — продолжал свой рассказ Симпсон. — В ней приняли участие муравьи, пчелы и стрекозы. Взрослые стрекозы вежливо, но с упорством защищали права своих личинок. Личинки не виноваты в том, что вынуждены таким путем добывать себе пищу. Передвигаться они не могут, и им ничего другого не остается, как устраивать засаду муравьям, иначе они погибнут с голоду, доказывали они.

— Тогда я предложил выделить личинкам соответствующую дневную порцию кормовой смеси, которую мы даем цыплятам. Стрекозы потребовали провести пробное кормление. Личинкам смесь пришлась по вкусу, и они обязались не устраивать больше засад муравьям. Тогда же я пообещал стрекозам особое вознаграждение за каждый вылет за брусникой. Вообще же стрекозы выносливее и умнее других насекомых, и я многого от них жду.

Симпсон объяснил также, что он не стал предлагать специальный контракт пчелам — они и так крайне заняты. Сейчас он ведет сложные переговоры с мухами и муравьями.

— Мухи на редкость глупы, и ничего особенно полезного от них не добьешься. Все-таки в обмен па единичную порцию — четыре миллиграмма молока в день — они согласились не залетать осенью в дом и в конюшню. Кроме того, я рассчитываю приспособить мух для передачи срочных сообщений; по крайней мере до тех пор, пока на вилле не установят телефон. Переговоры с комарами протекают не легче, хотя и по другим причинам. Эти паразиты не только ничего не умеют делать, но и не хотят и не могут отказаться от человеческой крови или по крайней мере от крови млекопитающих. А поскольку пруд рядом с виллой, комары доставляют изрядное беспокойство. Я посоветовался с местным ветеринаром и теперь намерен предложвть комарам пол-литра коровьего молока на каждые два месяца. Путем добавления цитрата можно будет избежать его свертывания. Может быть, эта сделка не так и выгодна, но все же это лучше, чем опыление ДДТ. А главное — не нарушится биологическое равновесие. К тому же новый метод может быть запатентован и затем с успехом применен в любой малярийной местности, — добавил Симпсон.

Он считал также, что комары вскоре сами убедятся, насколько выгоднее пить коровье молоко, не рискуя заразиться от плазмодиев. Я спросил у него, нельзя ли заключить договор о ненападении с другими паразитарными насекомыми, этим бичом людей и животных. Симпсон ответил, что дело это нелегкое, но он уже подготовил проект договора с саранчей, одобренный ФАО,[8] и намерен обсудить его условия с представителями саранчи сразу же после периода миграции.

Солнце уже закатилось, и мы вернулись в гостиную. Мы испытывали смешанное чувство восхищения и каой-то неловкости. Наконец жена решилась и, с трудом подбирая слова, сказала Симпсону, что он сделал крупное научное открытие и что во всех его начинаниях есть нечто поэтичное…

— Синьора, не забывайте, я прежде всего деловой человек, — прервал ее Симпсон. — Кстати, о самом важном я вам еще не рассказал. Прошу пока об этом никому не говорить, но моими опытами крайне заинтересовались руководители центра научных исследований фирмы «Натка» в Форт-Киддивэни. Я подробно информировал их о своих работах, не забыв, разумеется, получить соответствующие патенты, и, кажется, наметилась возможность соглашения. Посмотрите, что тут внутри.

Симпсон протянул мне картонную коробочку размером с наперсток. Я открыл ее.

— Там ничего нет, она пустая.

— Почти ничего, — поправил меня Симпсон.

Он дал мне лупу. На белом дне коробки я увидел крохотную, тоньше волоса, нить длиной примерно в сантиметр. Посредине можно было различить небольшое утолщение.

— Это резисторпое устройство, — объяснил Симпсон. — Нить толщиной в две тысячных сантиметра, соединительная муфта — в пять тысячных сантиметра. Стоимость устройства — четыре тысячи лир, но вскоре она снизится до двух. Нить сплетена из коры линий отборными муравьями. Летом я обучил этому десять муравьев, а дни передали свой опыт собратьям. Поверьте мне на слово — это редкостное зрелище. Два муравья хватают челюстями два электрода, третий зачищает их и скрепляет каплей смолы. Затем все три муравья погружают деталь на транспортер. Втроем они собирают резисторное устройство за четырнадцать секунд, включая сюда неизбежные заминки в работе. Их рабочий день длится ровно двадцать часов. Правда, возникли трения с рабочими профсоюзами, но все уладится. Ведь в отличие от рабочих сами муравьи вполне довольны. Они получают вознаграждение в натуре. Всего пятнадцать граммов еды на отряд из двухсот муравьев. Но это втрое превышает количество еды, которое те же муравьи собирают в лесу за день.

Однако это лишь начало. Сейчас я обучаю новые отряды муравьев другим «непосильным» работам. К примеру, созданию дифракционной решетки в спектрометре, а это тысяча восьмимиллиметровых полос.

Другому отряду я поручил ремонтировать микросхемы: раньше их в случае поломки выбрасывали на свалку. Третий отряд муравьев учится ретушировать негативы, и, наконец, четвертый — оказывать помощь хирургу при операциях на мозге. Кстати, уже сейчас можно сказать, что муравьи показали себя незаменимыми при остановке кровотечений в капиллярах. Достаточно немного подумать, и на ум придут десятки несложных работ, требующих минимальных затрат энергии, но практически невыполнимых для нас, людей, или связанных с чудовищными расходами. Увы, наши пальцы слишком велики и неуклюжи, а микроманипулятор стоит крайне дорого.