Ольга задумалась. И сказала:

— Понимаете, Ольга, не нужно спешить. Есть мудрая восточная поговорка: сиди спокойно у порога, и мимо дома пронесут труп твоего врага. Не нужно срочно менять себя. Не нужно срочно доказывать, что ты кому-то нужна, что тебя можно полюбить. Вы и так знаете, Ольга, что вас можно полюбить. К чему же это нетерпение?

— С чего вы взяли, Илья, что оно у меня есть, это нетерпение? — спросил Илья.

— Это не я взял, это вы внушили себе, что оно у вас есть. На самом деле вы спокойны. Вам ничего не нужно.

И Ольга почувствовала вдруг, что кисть ее руки тоже стала теплой, будто тепло Ильи передалось ей, перелилось в нее. Ей хотелось накрыть его большую ладонь второю своей, чтобы и ей досталось тепла. И она уже подняла для этого вторую руку, но Илья воскликнул:

— Совершенно правильно!

— Что именно?

— Вы поступаете совершенно правильно, мужчине захотелось бы обнять женскую руку, и вот тут-то нельзя этого допускать, даже если хочется, это и будет первый контрастный душ. Опускайте, опускайте руку.

Ольга опустила, почти прикоснулась, и тут Илья убрал свою и озабоченно посмотрел на часы так, словно ничего и не было. В Ольге все было растерянно: руки, плечи, лицо…

— Видите! — воскликнул Илья. — Видите, как интересно! Женщина поманила и тут же отстранилась. Мужчина заинтригован, он неудовлетворен, он — ваш! Вторая рука, не получившая своего, у него весь день будет болеть и чесаться, ее будет жечь от нереализованного желания.

— Вы думаете? — Ольга посмотрела на свою руку. Она и впрямь почувствовала что-то вроде легкого покалывания в ней.

И вдруг опомнилась. Он же играет с ней, как кот с мышкой! И Ольга позволила это, она, умная и ироничная женщина! Она ведь умеет быть не только ироничной, она умеет быть и достаточно ехидной, ей случалось одним метким словом поставить на место зарвавшегося человека.

Но Илья не из таких. Ольга осознала, что не понимает его. Но и он, она прекрасно это видела, не понимает ее. И хочет ли понять? Может, она для него только очередной объект?

— Завтра суббота, — сказал Илья. — Вы работаете? — Да.

— А послезавтра?

— Нет. И в понедельник тоже.

— Два дня вы будете одна, без присмотра, какой ужас, — легко сказал он. — Надо взять шефство над вами.

— Бросьте, бросьте! — так же легко отозвалась она, радуясь, что именно в эту тональность перешел разговор. — Вам просто скучно, наверно, решили глупой девочке голову поморочить.

— А не наоборот ли? Не глупая ли девочка мне голову поморочить хочет?

— Рада бы — не умею! — весело сказала Ольга.

— Научим! — бодро воскликнул Илья. — Сегодня был первый урок обольщения.

— Разве?

— Но мы же договорились: вам необходим тренинг на тот случай, если встретится человек, которого вы полюбите. И я согласен совершенно бескорыстно с вами этим тренингом заняться!

— Мы об этом не договаривались.

— Значит, договоримся. Помните: контрастный душ. К примеру: любимый человек, которого вы пригласите попить кофе, уже начнет считать двери вашего дома всегда открытыми. Он говорит: ну что, в воскресенье опять кофе попьем? А вы отвечаете: нет, у меня другие планы. Он спрашивает: какие? Вы отвечаете: это неделикатный вопрос, я разве не имею права на личную жизнь? Конечно! — говорит он, опечаленный.

— Очень складно получается.

— Еще бы! Вы должны будете на время отлучить его от дома, чтобы он считал наградой получасовую прогулку где-нибудь в парке. Кстати, хотите прогулку на мотоцикле?

— На мотоцикле? Но он же какой-то одноместный у вас.

— Был. Там легко сделать второе сиденье.

— А почему раньше не сделали?

— Не было необходимости.

— А теперь появилась?

— Просто хочу вас прокатить. Никого не хотел, а вас захотел.

— Почему?

— Не знаю. Вам необходима психотерапия скоростью.

— Знаете, я ведь обижусь, — сказала Ольга. — Вы упорно говорите о тренингах, а теперь вообще о психотерапии, будто я больная какая-то. А я абсолютно здорова!

— Тем более! — сказал Илья. — Не будем откладывать: в любой из ваших двух свободных дней.

— Не знаю… В воскресенье, может быть.

— Хорошо. В девять утра.

— Почему так рано?

— Мотоцикл любит утро. Или ночь. Ему легче дышится в это время.

— Не знаю…

— До послезавтра! — И Илья с шутливой официальностью пожал ей руку.

Рука ее была теплой.

Илья в этот день рано приехал домой. Мать убирала комнаты, он помогал ей, потом взялся готовить ужин: он умел это делать, когда приходила охота. Он вспоминал Ольгу, ее лицо, руки, смех и вдруг подумал, что она слишком чиста и слишком хороша для него. Подумал, что все бывает в жизни: вдруг она в него влюбится? И понял, что не хочет этого, боится, потому что не сумеет вовремя остановить ее и себя и в результате все кончится для нее болью.

Ольга до самого вечера чувствовала тяжесть его руки. Настолько осязаемо и фантомно, что, раздеваясь ко сну, ощутила, что правая рука (которой он касался) с любопытством, будто чужая, прикасается к обнажаемому телу.

Это сумасшествие, сказала она себе. Нужно отказаться от этой дурацкой прогулки в воскресенье. Хорошо, если для него это только эпизод, только мимолетный романчик. Это быстро прояснится, она даст ему от ворот поворот, и все закончится. А если нет? Если он вдруг влюбится или уже влюбился? Она ведь, по доброте своей, не сможет устоять, позволит его чувству разгореться еще больше (понимая, что нельзя этого делать!), и в результате все кончится для него болью…

Глава 4

А в субботу вечером она почувствовала, что заболевает. Кашель, насморк. Ольга думала о завтрашнем утре, понимала, что у нее есть правдашний повод отказаться от поездки, и не могла понять, рада она или огорчена, что заболела.

Илья приехал утром, увидел, что у Ольги покрасневшие глаза и кончик носа, голос хриплый.

— Так бывает, — сказал он. — Человеку не хочется что-то делать, и организм приходит на выручку: заболевает. Вы бы прямо сказали, что не хочется на мотоцикле ездить, и не пришлось бы болеть.

— Как будто я нарочно! — удивилась Ольга.

— Не вы. Ваше естество.

— Не понимаю.

— Понимаете. Ладно. Не последний день на свете живем. Поеду покатаюсь один. Кстати, очень нахально будет спросить номер вашего телефона?

— Умеренно нахально, — сказала Ольга и назвала номер. А он дал ей свою визитку.

— Газетчики любят выпендриваться. Я не хотел, сотрудники настояли, чтобы я всем визитки заказал. Что ж, мне не жалко. И вот пригодилось. Тут и рабочий телефон, и домашний.

— Хорошо, — сказала Ольга.

— До свидания, — сказал Илья. — Выздоравливайте!

Ольга видела, что он огорчен. И даже, возможно, обижен. Илья может принять ее болезнь за тактику контрастного душа, о которой с такой насмешливостью говорил. Но самое смешное было то, что к обеду у нее прошло все: ни кашля нет, ни насморка, она почувствовала себя абсолютно здоровой!

Илья был огорчен. Он чувствовал, что обижен. Кажется, эта девочка быстро усвоила его уроки. Но если так, то все не безнадежно. Если же ей просто-напросто не хочется продолжать знакомство, нечего, значит, и суетиться. Надо уважать себя. Ты взрослый сильный мужчина, который умеет нравиться многим. Вспомни ту восемнадцатилетнюю байкершу в кожаных брюках, за которой кто только ни ухлестывал, а она к тебе подошла и сказала со свойственной ей прямотой: «Я глаз на тебя положила. Съездим завтра вдвоем?» На байкерском языке это означало предложение дружбы и любви, в ее прямом телесном смысле. «У меня мотоцикл сломался», — сказал растерявшийся Илья, не подумав о том, что его слова могут звучать двусмысленно. Байкерша захохотала, показав белые ровные зубы, хлопнула его по плечу: «Считай, базара не было!» — и вскоре утешилась с неким Максом, гонявшем на страшном гибриде, созданном из деталей мотоциклов «Мицубиси», «Харлей-Дэвидсон», «Ирбит» и «БМВ» сорок второго года. Мотоцикл назывался по имени владельца «Максик». Почти все мотоциклы имели собственные имена, будучи, как и говорил Илья Ольге, неповторимыми. У той байкерши он назывался почему-то Финик, а мотоциклу Ильи присвоили название от его, не узнаваемого уже ни в одной детали, прародителя «Паннонии»: Пан. Или ласкательно: Паник.