Дремлют гражданские страсти:

Слышно, что кто-то идет.

– Кто ж он, народный смиритель?

– Темен, и зол, и свиреп:

Инок у входа в обитель

Видел его – и ослеп.

Он к неизведанным безднам

Гонит людей, как стада…

Посохом гонит железным…

– Боже! Бежим от Суда!

3 марта 1903

* * *

Мне снились веселые думы,

Мне снилось, что я не один…

Под утро проснулся от шума

И треска несущихся льдин.

Я думал о сбывшемся чуде…

А там, наточив топоры,

Веселые красные люди,

Смеясь, разводили костры:

Смолили тяжелые челны…

Река, распевая, несла

И синие льдины, и волны,

И тонкий обломок весла…

Пьяна от веселого шума,

Душа небывалым полна…

Со мною – весенняя дума,

Я знаю, что Ты не одна…

11 марта 1903

* * *

Отворяются двери – там мерцанья,

И за ярким окошком – виденья.

Не знаю – и не скрою незнанья,

Но усну – и потекут сновиденья.

В тихом воздухе – тающее, знающее…

Там что-то притаилось и смеется.

Что смеется? Мое ли, вздыхающее,

Мое ли сердце радостно бьется?

Весна ли за окнами – розовая, сонная?

Или это Ясная мне улыбается?

Или только мое сердце влюбленное?

Или только кажется? Или всё узнается?

17 марта 1903

* * *

Я вырезал посох из дуба

Под ласковый шепот вьюги.

Одежды бедны и грубы,

О, как недостойны подруги!

Но найду, и нищий, дорогу,

Выходи, морозное солнце!

Проброжу весь день, ради бога,

Ввечеру постучусь в оконце…

И откроет белой рукою

Потайную дверь предо мною

Молодая, с золотой косою,

С ясной, открытой душою.

Месяц и звезды в косах…

«Входи, мой царевич приветный…»

И бедный дубовый посох

Заблестит слезой самоцветной…

25 марта 1903

* * *

С. Соловьеву

У забытых могил пробивалась трава.

Мы забыли вчера… И забыли слова…

И настала кругом тишина…

Этой смертью отшедших, сгоревших дотла,

Разве Ты не жива? Разве Ты не светла?

Разве сердце Твое – не весна?

Только здесь и дышать, у подножья могил,

Где когда-то я нежные песни сложил

О свиданьи, быть может, с Тобой…

Где впервые в мои восковые черты

Отдаленною жизнью повеяла Ты,

Пробиваясь могильной травой…

1 апреля 1903

* * *

Я был весь в пестрых лоскутьях,

Белый, красный, в безобразной маске.

Хохотал и кривлялся на распутьях,

И рассказывал шуточные сказки.

Развертывал длинные сказанья

Бессвязно, и долго, и звонко —

О стариках, и о странах без названья,

И о девушке с глазами ребенка.

Кто-то долго, бессмысленно смеялся,

И кому-то становилось больно.

И когда я внезапно сбивался,

Из толпы кричали: «Довольно!»

Апрель 1903

* * *

По городу бегал черный человек.

Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.

Медленный, белый подходил рассвет,

Вместе с человеком взбирался на лестницу.

Там, где были тихие, мягкие тени —

Желтые полоски вечерних фонарей, —

Утренние сумерки легли на ступени,

Забрались в занавески, в щели дверей.

Ах, какой бледный город на заре!

Черный человечек плачет на дворе.

Апрель 1903

* * *

Просыпаюсь я – и в поле туманно,

Но с моей вышки – на солнце укажу.

И пробуждение мое безжеланно,

Как девушка, которой я служу.

Когда я в сумерки проходил по дороге,

Заприметился в окошке красный огонек.

Розовая девушка встала на пороге

И сказала мне, что я красив и высок.

В этом вся моя сказка, добрые люди.

Мне больше не надо от вас ничего:

Я никогда не мечтал о чуде —

И вы успокойтесь – и забудьте про него.

2 мая 1903

* * *

Я умер. Я пал от раны.

И друзья накрыли щитом.

Может быть, пройдут караваны.

И вожатый растопчет конем.

Так лежу три дня без движенья.

И взываю к песку: «Задуши!..»

Но тело хранит от истленья

Красноватый уголь души.

На четвертый день я восстану,

Подыму раскаленный щит,

Растравлю песком свою рану

И приду к Отшельнице в скит.

Из груди, сожженной песками,

Из плаща, в пыли и крови,

Негодуя, вырвется пламя

Безначальной, живой любви.

19 мая 1903

* * *

Если только она подойдет —

Буду ждать, буду ждать…

Голубой, голубой небосвод…

Голубая спокойная гладь.

Кто прикликал моих лебедей?

Кто над озером бродит, смеясь?

Неужели средь этих людей

Незаметно Заря занялась?

Всё равно – буду ждать, буду ждать…

Я один, я в толпе, я – как все…

Окунусь в безмятежную гладь —

И всплыву в лебединой красе.

3 июня 1903. Bad Nauheim

* * *

Когда я стал дряхлеть и стынуть,

Поэт, привыкший к сединам,

Мне захотелось отодвинуть

Конец, сужденный старикам.

И я опять, больной и хилый,

Ищу счастливую звезду.

Какой-то образ, прежде милый,

Мне снится в старческом бреду.

Быть может, память изменила,

Но я не верю в эту ложь,

И ничего не пробудила

Сия пленительная дрожь.

Все эти россказни далече —

Они пленяли с юных лет,

Но старость мне согнула плечи,

И мне смешно, что я поэт…

Устал я верить жалким книгам

Таких же розовых глупцов!

Проклятье снам! Проклятье мигам

Моих пророческих стихов!

Наедине с самим собою

Дряхлею, сохну, душит злость,

И я морщинистой рукою

С усильем поднимаю трость…

Кому поверить? С кем мириться?

Врачи, поэты и попы…

Ах, если б мог я научиться

Бессмертной пошлости толпы!

4 июня 1903. Bad Nauheim

* * *

Очарованный вечер мой долог,

И внимаю журчанью струи,

Лег туманов белеющий полог

На зеленые нивы Твои.

Безотрадному сну я не верю,

Погрузив мое сердце в покой…

Скоро жизнь мою бурно измерю

Пред неведомой встречей с Тобой…

Чьи-то очи недвижно и длинно

На меня сквозь деревья глядят.

Всё, что в сердце, по-детски невинно

И не требует страстных наград.

Все, что в сердце, смежило ресницы,

Но едва я заслышу: «Лети», —

Полечу я с восторгами птицы,