Орудие оглушительно рявкнуло, на пол звонко, вылетела гильза, танк наполнился синим едким дымом. Выстрел был точным: головная машина гитлеровцев остановилась, будто наткнувшись на преграду, из неё показалось пламя.

В тот же миг в наушниках раздалось ликующее:

— Двигатель завёлся, товарищ командир!

— Молодец, Ефимушка, сейчас мы дадим фрицам жару!

Второй снаряд заставил вспыхнуть «тигра», замыкавшего колонну.

Немцы были в замешательстве. Они не могли понять, откуда ведётся огонь. Воспользовавшись этим, Закария несколькими выстрелами подбил ещё две вражеские машины. И лишь после этого приказал:

— Поворот направо!

«Тридцатьчетвёрка» развернулась на месте, оберегая свой бок, и выпустила ещё несколько снарядов по колонне. Задымил пятый танк. Однако и немцы обнаружили краснозвёздную машину. Они стали сползать с шоссе в поле, открыли ответный огонь. И тогда Закария скомандовал:

— Вперёд! Полный газ! Жми, Ефимушка, к лесу!

— Есть полный газ, товарищ командир!

Словно вознаграждая себя за долгую неподвижность, «тридцатьчетвёрка» с могучим рёвом рванулась с места, по броне дробно застучали комья земли. Танк, поминутно меняя направление, сбивая немцам прицел, помчался по полю, пушка его непрерывно изрыгала огонь. «Эх, комполка не видит эту заваруху. Наверняка сказал бы «молодцы».

— Радист, ищи полк! — Закария, не отрываясь от перископа, ждёт момента для следующего выстрела. Вот он «тигр», вылезает из-за бугра. Сейчас… сейчас… Как на рыбалке всё равно что. И там, на Волге, Закарие не терпелось подсечь удочку, когда поплавок начинал играть на воде. Однако и разница есть. Там поспешишь, без рыбки останешься, а здесь…

— Есть связь!

— Передавай: экипаж дерётся… Восемнадцать «тигров» и «пантер». Подбито пять. Стоп!.. Огонь! Вот так тебе, подлюка! Передавай дальше: горит ещё один «тигр». Кончаются снаряды. Будем биться насмерть…

«Тридцатьчетвёрку» потряс могучий удар в лоб. Но броня выдержала, хотя заклинило башню. Теперь огонь можно вести только поворачиваясь всей машиной. Ну и пусть, всё равно снаряды кончились. Вот впереди две чёрные громады. Одна идёт в лоб, другая заходит справа. «Хочет подловить бок. Не выйдет!»

— Вперёд! Полный вперёд! — Закария закусил губу. — Ребята! Идём на таран!

Немецкий танк всё ближе, ближе. Вот он выстрелил. Снаряд с визгом срикошетил от брони. Ещё несколько мгновений…

Сокрушительный удар подбросил «тридцатьчетвёрку». «Тигр» с фланга! Неужели не успели с тараном?» — мелькнуло в голове у Закарии. В следующий миг на башню обрушился ещё один удар, взрыв припечатал Закарию к броне…

В селе Муса Кулаткинского района Ульяновской области есть небольшой школьный музей. Среди его скромных экспонатов на самом видном и почётном месте текст Указа Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Закарии Сафиятовичу Хусаинову звания Героя Советского Союза. Рядом снимки, письма, воспоминания…

Смотришь на всё это и с благодарностью думаешь: люди здесь помнят тех, кто вдали от родных мест боролся и отдал жизнь за их свободу, счастье, будущее, за светлое небо над их головой…

Завербованный агент

В лесах Логойского, Заславльского, Дзержинского, Червенского и других районов Минской области отчаянно боролись крупные партизанские отряды. Руководил ими военный совет партизанского движения. Отряды пускали под откос десятки вражеских эшелонов с живой силой и техникой, взрывали мосты, поджигали склады боеприпасов, разрушали коммуникации и линии связи между войсками армии «Центр» и Германией.

Немецкие оккупационные власти вынуждены были просить новые регулярные части для подавления партизанских отрядов. Когда, наконец, пришли каратели, вооружённые танками, самолётами, народные мстители, зная о готовящейся операции, отошли в дремучие леса.

В начале марта 1942 года фашистам удалось разгромить военный совет партизанского движения. Вслед за этим были арестованы многие члены подпольного городского комитета. Видимо, кто-то из арестованных не выдержал пыток и стал предателем. Если его не выявить, жди новых арестов. Преступника поручили найти Кабушкину…

Пришла весть, что заключённых пытают в гестапо зверски. Арестовали и тех, кто приносил им еду. Значит, не сумели выведать новых фамилий, подпольщики держатся крепко. Во что бы то ни стало надо установить с ними связь…

Через тюремного надзирателя Кабушкин сумел передать записку одному из подпольщиков — Василию Соколову, которого знал очень хорошо. С нетерпением ждал ответа. Но тут вдруг исчез надзиратель. Видать, его схватило гестапо. А записка? Прочитал её Соколов? Написал ответ?

Не сумев получить каких-либо сведений от подпольщиков, немцы пошли на хитрость. Они поставили заключённых в сани и объехали с ними весь город. Брали на улице каждого, кто выказывал хоть малейшее волнение.

Кабушкин решил попытать счастья. Может, ребята сумеют как-нибудь передать ему… глазами, кивком головы… Говорят же: глаза умеют говорить. Некоторые люди, посмотрев друг на друга, сразу понимают, что каждый в это время думает.

Свою мысль о том, что ему надо встретиться с Василием Соколовым, Кабушкин высказал работнику горкома Сайчику. Этот худой, осмотрительный человек не поддержал его намерения.

— Зря подвергать себя такой опасности? Ведь ничего не узнаешь, — отговаривал он.

— По глазам увижу, — доказывал Кабушкин. — Попытка на пытка.

В конце концов Сайчик согласился.

— Ну, смотри, только будь осторожен. Кабушкин увидел Василия Соколова у сквера на улице Горького. Шёл тот еле передвигая ноги. Под глазами чёрные круги, волосы на голове спеклись кровью, пальцы на руках обвязаны грязными тряпками. Шагал он согнувшись, будто непосильный груз тащил на своих плечах. Его сопровождали два гестаповца. Встречные смотрели на это шествие с опаской, уходили в сторону, дескать, подальше от греха.

Жан, прикуривая, задержался у фонарного столба и, чтобы привлечь внимание, начал чиркать по коробку обратным концом спички. Вот их взгляды встретились. Василий, кивнув головой, следил за немцами искоса. Гестаповцы насторожились. Они шли позади Соколова и, заметив его кивок, лихорадочно искали в толпе того, кто приветствовал заключённого. Кабушкин продолжал чиркать спичкой и, занятый своим делом, пристально смотрел из-под козырька фуражки на Василия: «Ну, кто же, кто предатель?»

Соколов склонил голову. Должно быть, он понял. Обвязанным пальцем дотронулся до единственной белой пуговицы на рубашке, затем, тяжело вздохнув, посмотрел на белые волнистые облака в небе.

Закурив папиросу, Кабушкин пошёл своей дорогой. Что бы это значило? Зачем Соколов показал на пуговицу? Круглая? Всё, дескать, провалено, закругляй побыстрее дела и уматывай к партизанам. Однако Вася не трусливого десятка. Так не скажет. Если прочитал письмо, переданное через надзирателя, он обязан был сообщить фамилию предателя. Пуговица — круглая. Может, Круглов? Только, среди подпольщиков нет человека с такой фамилией… Пуговицу пришивают к рубахе ниткой… Ниткин? Ниточкин? И такого не знает Кабушкин. Пуговица белая… И белые облака, на которые посмотрел Василий… А! Белов! Действительно, есть один с такой фамилией среди руководителей военного совета, при подпольном комитете. Кабушкин хорошо его запомнил. Этот чиновник превратил военный совет в канцелярию: посылал в партизанские отряды письменные приказания, требовал от них донесений, рапортов, составлял списки, вызывал на совещания командиров и заместителей. Словно в регулярной армии… Один из руководителей подпольного комитета Исай Казинец и Кабушкин как-то высказали своё несогласие с подобной деятельностью военного совета, заявив, что такая переписка под носом у врага рано или поздно приведёт к провалу. Однако военный совет не придавал этому значения. И вот результат.

Иван поспешил к товарищам. Выслушав его внимательно, подпольщики решили: