Вообще-то говоря, фамилию командира полка он узнал лишь тут, в штабе. Шамсутдинов принял полк, когда Галимкай находился в госпитале. И всё же младший сержант говорил о нём дежурному лейтенанту, как о давно знакомом человеке. И даже, кажется, переборщил, потому что лейтенант предупредил:

— Советую запомнить, младший сержант, наш подполковник — человек строгий, он никому не делает поблажек. Так что смотрите, как бы чего не вышло!

— Ничего не будет. Потому как я не подполковнику служу, товарищ лейтенант, я служу Советскому Союзу,

Галимкай ушёл из штаба с чувством некоторой обиды. Вернулся в свою роту, а комполка, оказывается, давно уж у них! Ходит, знакомится с людьми, интересуется житьём-бытьём, настроением. И совсем он не показался строгим. Наоборот, много смеялся, шутил.

Вечером того же дня началась переправа.

Это была непроглядная ночь 30 сентября. Разыгрался ветер, по реке забарабанил крупный дождь. Казалось, сами силы природы пришли на помощь нашим воинам-освободителям Украины.

Обматывать вёсла тряпками не пришлось, шум ветра и расходившиеся не на шутку волны заглушили все звуки. Первым тронулся взвод Галимкая. Однако и немец не лыком шит: развесил десятки «люстр» — осветительных ракет и, конечно, как только увидел на реке лодки и плоты, ударил из орудий и миномётов.

Галимкай то ли потому, что обладал зычным голосом, то ли потому, что натура его любила противоборствовать всякой стихии, стоял на носу лодки и подавал команды гребцам:

— Раз, раз, раз, раз!

Других команд не требовалось. Гребцы подобрались отменные, работали как хорошо отлаженный механизм. Не обращая внимания на вой снарядов и мин, на вздымаемые справа и слева копны воды, они гребли широко и размеренно. Если накроет прямым попаданием — дело другое. А пока живы и немец бьёт мимо, значит, основная задача — грести как можно быстрее. Грести и грести!

Младший сержант стоит на носу, зорко вглядывается вперёд. Он сейчас словно глаза и уши всех плывущих в этой большой, тяжело гружённой лодке.

— Правее, правее, ребята! Баисов, придержи! Антоша, ты нажимай!

Лодка изменила направление, и в то же мгновение там, где она должна была быть, если бы шла прямо, поднялась гора воды — ударил тяжёлый снаряд. Лодку подбросило, едва не перевернуло. Сколько снарядов и мин взорвалось вокруг неё — никто не считал, сколько прошло времени — никто не знал. Они плыли, казалось, целую вечность… Наконец, ткнулись в берег. Раздалось громкое «ур-ра!».

Ступив на родную землю, бойцы как бы обрели новые силы и бросились в атаку.

Штурмуя крутой берег, многие тут же попадали, чтобы никогда не встать, многие остались лежать ранеными. Рвались гранаты, била артиллерия, над головой ревели самолёты… Дым, огонь, грохот — осенняя украинская ночь превратилась в кромешный ад.

Когда начала заниматься заря, небольшой клочок правобережья Днепра был в руках наших бойцов.

Стали окапываться, закрепляться на отвоёванном плацдарме. За завтраком младшему сержанту Абдершину передали благодарность командира полка. Галимкай улыбнулся и повторил те самые слова, которые только вчера говорил дежурному офицеру.

— Служу не подполковнику, служу Советскому Союзу!

Народился новый день. Он принёс с собой новые заботы и новые опасности. Немцы, стремясь во что бы то ни стало сбросить защитников плацдарма в реку, предпринимали атаку за атакой, бросали в бой всё новые и новые свежие силы, но полк выстоял, не отступил ни на шаг.

В ходе боёв за расширение плацдарма рота, куда входил и — взвод Галимкая, получила приказ: обходным манёвром овладеть высотой 1424. Приказ требовалось выполнять немедленно. Среди белого дня пришлось покидать окопы. Но пока порядочным крюком обходили высоту, наступил вечер, опустилась темнота.

Путь роте преградила река.

— Это речка Старик, — сказал командир роты. — Высота, которую надо брать, сразу за ней, в километре, не больше. Перед высотой должен быть дзот. Мы можем его обойти, но тогда он будет косить остальных…

— Моя так думает, товарищ лейтенант, — заговорил казах Баисов — широкоплечий круглолицый крепыш, — надо его сразу кончай! Токо найти сперва надо гада!

Прикидывать и гадать, где находится огневая точка, в одном лишь названии которой — «дзот» — таилось нечто зловещее, долго не пришлось: раздалась пулемётная очередь, и темноту ночи прочертили огненные линии трассирующих пуль.

Тра-та-та-та-та! Тра-та-та-та!

Пулемёт замолчал, и опять установилась тишина. Может, это стреляли наугад, на всякий случай, может, в дзоте ещё не обнаружили их? Если очереди повторятся… Пулемёт на том берегу опять застрочил — яростно, взахлёб. Пули поднимают фонтанчики на воде, со свистом рикошетят от прибрежных камней. Что делать?

— Разрешите мне, товарищ командир…

— Идите, только осторожно!

Баисов подошёл к Галимкаю, сунул в руку друга нож.

— На том берегу встретимся, дос.[5]

— Если не встретимся, адрес знаешь.

— Нет, нет, не говори такие слова…

Галимкаю дали противотанковые гранаты. Их нужно точнёхонько «вмазать» в амбразуру дзота. Иначе… Не мешкая ни секунды, Галимкай, как был во всём обмундировании, — только телогрейку сбросил — полез в речку. Осень есть осень — вода далеко не для купания. Вот она залила сапоги, дошла до пояса, вот уже по грудь… Студёная вода обжигает тело, перехватывает дыхание. Галимкай крепко сжимает в руках гранаты. Всего две штуки. На них вся надежда. Если он промахнётся, как посмотрит товарищам в глаза?

Дно речки каменистое, идти довольно легко. Но на середине неожиданно оказалось сильное течение. Младший сержант по грудь в воде, с поднятыми вверх руками, упорно продвигался вперёд, стараясь не терять из виду вспышек очередей в амбразуре дзота. Когда в небо взлетали ракеты и огонь усиливался, на поверхности воды оставались только две гранаты.

Вот и берег. Под ногами плоские гладкие камешки. Такими камешками Галимкай с друзьями пускал в детстве «блинчики» на Волге. Размахнёшься — и считай, сколько раз плоский камешек, будто блинчик, коснётся воды. Эх, камушки, камушки, не шуршали бы вы сейчас под сапогами! Добравшись до травы, Галимкай лёг на землю: надо было хоть немного отдышаться и сориентироваться.

Била крупная дрожь. «Хорошо ещё ветра нет, — подумал он, — а то бы вовсе задрог». Весьма кстати из-за туч показался краешек луны, при её свете ему удалось разглядеть еле приметный бугорок — крышу вжавшегося в землю дзота. Он пополз вперёд.

Немного погодя Галимкаю показалось, что он взял заметно левее. Так и есть. Вот справа опять татакнул пулемёт, словно говоря: «Я здесь». Он дал всего одну очередь — огонёк в его стволе вспыхнул и тут же погас, — но Галимкаю и этого достаточно. Через каких-нибудь две-три минуты ночную тишину разорвали два сильных взрыва, прогремевших один за другим. Там, откуда только что бил вражеский пулемётчик, поднялся, словно призывая роту в атаку, высокий столб пламени.

Путь вперёд был открыт. Бойцы быстро одолели реку. Баисов первым подбежал к Галимкаю, стиснул в своих объятиях, как в тот день, когда друг вернулся из госпиталя, и побежал дальше, к высоте. Галимкай бросился за ним. Рядом бежали Антонов и Бутенко, они набегу протягивали ему фляги.

Достичь высоты не удалось. Прозвучала команда ложиться и окапываться. Враг, встревоженный, что его важная огневая точка подавлена, бросил сюда свежие силы. Из десятка огромных грузовиков высыпало человек двести, а то и больше, фрицев. Поливая из автоматов каждый куст, каждый бугорок, они попытались охватить роту с флангов. Это им не удалось, атака была отбита, но в ходе боя взвод Галимкая оказался отрезанным от своих.

Гитлеровцы опять пошли вперёд. Они не считаются с потерями. В поредевшей предрассветной мгле видны их силуэты. Вот они приближаются всё ближе, ведя беспорядочную стрельбу. Пуля сразила командира взвода. А немцы идут, не стоят на месте. Как быть взводу? Подпустить врага вплотную и затем подняться врукопашную? Или встретить огнём? Это должен решить командир, а его нет!