Изменить стиль страницы

Всё, что мы должны были сделать — пройти сто километров от края сканируемой зоны до места встречи.

Много позже, в забросах высшей категории опасности, я вспоминала Терру-3 и усмехалась. Кто их поймёт, в секции планирования, как они высчитывают категории?

Но убранный цветами ад Терры-3 — курорт по сравнению с фронтирской пустыней.

Да, я хорошо переношу жару, я неплохо акклиматизировалась и даже несколько большую силу притяжения уже не замечаю. У меня есть биопластик. Много. У меня есть Аджи.

Но фронтирская пустыня, где даже ррит не появляются без большой надобности…

Аджи бежала всю ночь и утро. Погони не было. Хейнрри погиб. Может быть, у Экмена возникли другие проблемы. Думаю, нас нетрудно было найти и догнать, на «крысах». Я уверена, что Аджи шла к городу по прямой.

За час до полудня мы увидели на горизонте скалы. К полудню поравнялись с ними. Причудливые фигуры выветривания давали какую-то тень даже в это время. Я чувствовала, что ещё немного — и я свалюсь вниз с плеча нукты, а это сейчас стало очень высоко. Я остановила Аджи, слезла и упала под каменный гриб. Она села рядом, глядя на меня сверху. Кажется, она всё ещё росла. Она может вырасти до тридцати метров в длину, если сочтёт это необходимым. Я представила, сколько это, и мне стало жутко. Ладно, половина на хвост. Всё равно много.

Биопластик спасал. Без него я бы уже умерла. Он лучше, гораздо лучше фреонного костюма спасал от жары. Хорошо, что здесь сухой воздух. Не представляю, что творится в экваториальных лесах. Я спрятала руки и уснула.

Когда я проснулась, вечер ещё не наступил. Должно быть, прошло часов пять. Аджи по-прежнему сидела надо мной. Теперь она отбрасывала длинную тень — прямо на меня. Моя радость.

А рот у меня ссохся. И горло. И желудок. Невыносимо.

Мне стало холодно.

Под солнцем Фронтира, без еды и питья, Аджи спокойно отмахает сотни километров. И принесёт в город мои мумифицированные останки. Биопластик защитит меня от перегрева, на крайность, его можно есть — но что и где я буду пить?

Лента после долгих мытарств отдала три глотка. И всё. У неё больше не было.

Сколько ещё до города?

Сколько?

Аджи наклонила голову, глухо урча. Я поняла, что она говорит.

«Похвали меня, Янина»…

Я прижалась к броневому выступу её груди и разревелась от страха. Без слёз. На них уже не было влаги. Растерянная Аджи обняла меня сперва передними лапами, потом хвостом, понюхала мою голову, мурлыча что-то утешительное, а потом не сдержалась и начала скулить и подвывать вместе со мной.

Ну и вид у нас, наверное, был. Обнялись две женщины и рыдают. За компанию…

Выпуск — это очень красиво. Красивей, чем выпуск экстрим-операторов, наверное, только парад Победы, и то не всякий, а юбилейный. Нас снимали фото — и кинохудожники. Не считая, конечно, родни. Три десятка художественных плёнок я, не пожалев денег, заказала распечатать в портретном формате на лучшей бумаге.

Это очень красиво.

Карту с файлами я потеряла во всех этих передрягах. Даже не помню, когда. Напечатанные кадры остались у мамы. Наверное, она их хранит. А может, и нет. Меня казнили за тройное убийство.

Парадная форма операторов — белая с золотыми шнурами. Синий берет с золотым гербом Объединённого Человечества. Удивительный контраст: стройные молодые девушки в белом и их нукты, иссиня-чёрные, с выступами-лезвиями на броневой шкуре. На передние лапы припасть, хвост к полу прижать, вдоль тела вытянуть. Смир-р-на!

Сначала мы стоим под солнцем, ровной длинной линией. Обязательно под солнцем, потому что для нас всегда разгоняют облака. Конец мая или начало июня. Где-нибудь на Древней Земле, старая площадь, которая помнит ещё кавалерию. Города бывают разные. Это очень красивое зрелище, а питомники принадлежат не стране, а Объединённому Совету. Поэтому выпускной парад проводится в разных странах. Как Олимпиада.

Мы принимаем поздравления нашего генерала, иногда ещё и президента страны. Читаем клятву.

Конечно, строем мы не ходим. Это бы выглядело по-идиотски. Кроме того, нескольких операторов нельзя соединить в подразделение. Каждый расчёт — отдельная единица. Ценность операторов не в унифицированности и даже не в дисциплине. Наши действия индивидуальны и непредсказуемы. Нукты — не механизмы, хоть их и любят превозносить как машины убийства. А люди — тем более. Мы всегда сами выбираем тактику. Это даёт лучшие результаты.

Нас даже волосы стричь не заставляют.

Мы проходим неспешным бегом. Через площадь, по улицам, где люди машут нам и смеются. Иногда, не останавливаясь, сажаем малышей кататься на «больших зубастиках». Восторгов до небес; сама заражаешься и чувствуешь себя ребёнком. А потом мы вместе с нуктами идём в самый большой в городе луна-парк. И на весь день он для нас бесплатный. На операторов собирается посмотреть такое количество народу, что сборы вырастают втрое.

Помню, я пошла кататься на колесе обозрения, а Аджи оставила внизу. Ой, как он волновался! А когда моя кабинка доехала до самого верха, я позвала его, и он со скоростью пули взобрался по колесу наверх. И все люди, которые глазели на это, зааплодировали.

Во время войны было четыре случая, когда десантные группы отказывались от сопровождения операторов.

Тогда не было гипертехнологичных кораблей. Были огромные заатмосферные крейсера и припланетные челноки. Только-только появился биопластик. Словосочетание «домашний нукта» звучало как «горячий лёд». Ещё вчера они могли использоваться исключительно как живые мины, смертельно опасные и для людей тоже. Не была выработана тактика. Первых операторов прикомандировывали к десантным подразделениям. И можно было понять людей, которые не желали делить пространство десантной шлюпки с парой живых мин. Отказаться было несложно — они просто подписывали соответствующий документ.

Все эти четыре группы погибли на тех самых заданиях, куда их хотели послать с операторами. Родилась легенда: что это была месть. Не понимаю, как такая месть могла бы осуществиться — будто не ррит убивали этих солдат…

С тех пор никто не отказывался.

Я подумала про ту, первую боевую разновидность. Им программировали лояльность ко всей человеческой расе, так это называлось, но на деле это была лояльность такая, что нукту можно было привязать между двумя броневиками и разорвать на части, и ни сам он, ни его сородичи не могли возмутиться… Я это не для красного словца говорю. Так её, лояльность, и проверяли.

Их оставляли на базах при отступлении. Их высаживали на корабли ррит с помощью «умных капсул». Когда отдавался приказ о тотальном уничтожении противника на поверхности планеты — этот приказ выполняли не люди.

Десантники и сейчас недолюбливают нукт. И нас. Они говорят, что мы ненормальные, но настоящая причина в том, что мы отнимаем у них хлеб. Когда к подразделению прикомандирован экстрим-оператор, то боевые доплаты солдат урезаются вдвое.

Всё сводится к деньгам. Ракеты и бомбы — дорогое удовольствие. Порой складывается ситуация, когда массированные обстрелы нужны только для рекламы и сокрытия кое-каких других расходов, а для достижения цели эффективнее послать отряд спецназа. Два-три экстрим-оператора экономически выгоднее двух-трёх десятков коммандос с неимоверно дорогим снаряжением.

Кроме того, потери при неудачной операции в любом случае меньше.

— …ну не мог я с этой тварюкой в одном помещении находиться! Я рапорт писал, просил перевести в другую часть, куда пакость ещё не завезли, а начальство отвечает — всё, рядовой, теперь они везде, привыкайте, радуйтесь, знаете, как потери при наземных операциях снизились? Я говорю — майор, спасите, сил нет! Хоть в другую комнату уберите девку с тварюкой. «Какие вам комнаты на лёгких фрегатах?» — говорят, — «вам, может, апартаменты нужны с бассейном? Ширму поставьте». А где ты на лёгком фрегате ширму поставишь, когда всё впритык?! А в ответ одно и то же — безопасны, безопасны… Ага, безопасны! Ты представь, встаёшь ночью в сортир, а оно на тебя смотрит и губой дёргает. Так ведь и в койку сходить недолго.