— Есть там двое таких, — сказала Баркову энергичная полная женщина с несколько обрюзгшим мясистым лицом, техник-смотритель, — работают они оба на фабрике. Чем еще занимаются, не знаю, но по ночам шляются. Это точно. Гавриков из триста девяносто шестой квартиры и Сергунов. Высокие оба, выше вас на голову. Оба неженатые. Готовятся осенью идти в армию.

Барков позвонил из ЖЭКа Ратанову, потом вместе с техником-смотрителем прошел в квартиры, интересуясь результатами прошедшего осенью ремонта дома, и получил вскоре самую точную информацию о недостатках в работе ремонтно-строительного треста и образе жизни Гаврикова и Сергунова.

Сергунов был на несколько месяцев старше Гаврикова, убегал в шестом классе из дому; родителей его часто вызывали в школу. Гавриков дружил с девушкой из шестого подъезда. Увлекался радиоприемниками. В этом году оба закончили девятый класс в школе рабочей молодежи, каждый день ходили На танцы в парк. Возвращались поздно.

— Чушь какая-то, — сказал Барков на улице, ни к кому не обращаясь.

Гаврикова допрашивал Карамышев, а Сергунова взял к себе в кабинет Ратанов. И сразу же каждый из них сказал, что накануне не видел другого.

Ратанов знал эту мальчишескую манеру — не впутывать во всякого рода неприятности своих лучших друзей, чего бы это ни стоило.

Сергунов оказался парнем с фантазией — он поведал Ратанову длинную, довольно правдоподобную историю о том, как накануне вечером в парке познакомился с девушкой, которую звали Стелла. Они как-то быстро нашли общий язык, и Стелла рассказала ему, что была замужем и у нее есть маленькая дочка. Муж Стеллы бросил ее с ребенком в этом городе, где у нее нет ни родных, ни знакомых. Он, Сергунов, долго гулял со Стеллой по набережной и говорил о том, что не надо отчаиваться, что вокруг много хороших людей и они ей помогут. Потом он проводил ее до Дачного поселка, но она не показала ему свой дом, а только сказала, что в следующую субботу они снова встретятся на набережной. Ратанов может увидеть ее, если она придет. Приметы такие: блондинка с голубыми глазами, на левой щеке родинка, губы накрашены…

— Вот и все, — сказал Сергунов удовлетворенно, как человек, выполнивший свой гражданский долг перед органами по охране общественного порядка.

Ратанов продолжал молча о чем-то думать, казалось, он уже не слышал окончания этой трогательной истории со Стеллой.

— Ты объясни мне вот что. — Глаза его стали строгими. — Зачем вы подходили к промтоварной палатке в Смежном переулке?

Сергунов покраснел, помялся, попросил закурить.

Как ни устал Ратанов, как ни тяжело было у него на сердце, он не мог не улыбнуться, видя, что Сергунов курить не умеет, а просто читал или слыхал, что на допросах перед откровенным рассказом принято курить.

— Рассказывать, собственно, нечего, — сказал Сергунов, глотнув дыма и закашлявшись. Слезы выступили у него на глазах. — Я сказал Гаврикову, — он положил папиросу в пепельницу: ритуал был соблюден в точности, — что такую палатку очень легко поставить на колеса и на ночь увозить на склад. Мы остановились у палатки, смотрим, как установлена… А тут сторож…

На столе зазвонил один из телефонов.

— Докладывает Рогова. Женщина в халате, стоявшая на крыльце, установлена — Московцева Екатерина Михайловна. Она ждала «Скорую помощь» к. своему ребенку. Московцева видела возвращавшихся Сергунова и Гаврикова, когда шла звонить по телефону. В «Скорой помощи» сообщили: вызов от Московцевой поступил в 0.55. Мартынов в это время был еще жив и говорил по телефону с помощником. Номер вызова «Скорой помощи» — сорок седьмой.

Когда Тамулис, усталый, с мокрыми ногами, входил в отдел, он чувствовал себя совершенно опустошенным. Даже есть не хотелось. Он пришел последним. Остальные ждали его у Ратанова. Тамулиса молча пропустили на диван. Он тяжело сел и с радостью вытянул ноги.

Отчитывался Гуреев:

— Руководство нового универмага еще не утверждено. Завозить товары начнут в ближайшие дни — я разговаривал в горторготделе…

— Тамулис, — спросил Ратанов, — у тебя что-нибудь есть?

Тамулис отрицательно качнул головой.

Подведение итогов дня много времени не заняло.

— Прошло девятнадцать часов с момента убийства, — сказал Ратанов. — Пока мы ничем особенным не располагаем. Нужно полностью закончить «под-.чистку» участка, чтобы потом не думать, что мы упустили время, когда могли установить свидетелей.

Все промолчали.

— Мы не можем воскресить Мартынова, но найти его убийцу мы можем и должны. Как можно скорее… Через три дня похороны. Хотелось бы — думаю, не я один хочу этого — найти убийцу до того, как Андрея… похоронят. — В наступившей тишине было слышно, как он тихо постукивает карандашом по столу. — А сейчас все свободны, кроме тех, кому я давал днем трехчасовой перерыв. Сбор завтра в семь.

В эту ночь сам Ратанов ушел поздно. Он шел по тихим, безлюдным улицам. Ночное небо, не обожженное по краям огнями окон, казалось от этого ниже и спокойнее. Оно вставало из дремучих лесов и болот, окружавших город, и таило в себе ароматы лесных просек и прелых листьев.

Начальником отделения уголовного розыска Ратанов стал рано, на третий год работы в милиции. Моложе его в отделении были только Барков и Тамулис. Остальные были старше по возрасту, а некоторые старшие уполномоченные — и по званию.

Был еще в отделении и ровесник и друг — Андрей. Андрей Мартынов, без которого Ратанов, возможно, остался бы навсегда анемичным юношей из большого шестиэтажного московского дома в Гранатном переулке.

Мальчики из этого дома испокон веков ходили в беретах, а девочки — в капорах, как на иллюстрациях к книгам Диккенса. Они всегда спешили: в музыкальные школы, на уроки английского языка, рисования, художественной гимнастики.

Игорь Ратанов тоже отходил свое с нотной папкой и взялся за этюдник, когда в их класс перевели и посадили с ним за одну парту вихрастого сероглазого крепыша, первого силача и футболиста Андрюшу Мартынова.

Этюдник был заброшен вместе с нотной папкой. Друзья увлекались футболом и боксом. Родители Ратанова ходили в школу, звонили директору — ничего не помогло. Игорь Ратанов являлся домой в синяках и ссадинах. Однажды отец Мартынова, работавший тогда в Прокуратуре Союза, провел их в Музей криминалистики, на Петровку. Судьба Ратанова решилась. После девятого класса он стал командиром оперативного комсомольского отряда, а через год оба сдали экзамены на юрфак.

Так в семье профессора-терапевта Владимира Иннокентьевича Ратанова появился оперуполномоченный уголовного розыска, а позднее начальник отделения розыска Игорь Владимирович Ратанов.

Он никогда не думал, что так сложно быть руководителем коллектива: люди приносили с собой на работу свои волнения и заботы — о больном сыне, о жилплощади, о дровах. Некоторым женам не нравился суровый режим работы их мужей. Кто-то кого-то недолюбливал. Кто-то радовался его промахам, как будто у Ратанова было свое, отдельное от общего дело. Нужно было помнить, что при всем хорошем, что есть у каждого, кто-то не в меру вспыльчив, а кто-то обидчив. И нужно было, считаясь и не считаясь со всем этим, быть готовым в любую минуту повести все отделение на дела не только трудные, но и опасные.

И Ратанов думал, что он не умеет этого, и потому старался быть таким, каким ему представлялся идеальный начальник уголовного розыска: бесстрастным, сдержанным, немногословным. Это вредило ему, и Мартынов много раз, оставшись с другом наедине, высмеивал его за это.

В отделе кадров долго спорили: удобно ли оставлять Мартынова в подчинении Ратанова? И Андрей первый доказал: удобно. Самого его на повышение не выдвигали; его веселый, неунывающий характер, увлечение футболом, по мнению некоторых, отдавали мальчишеством и легкомыслием.

Говорили в управлении, что, как все большие друзья, они любили одну девушку, которая предпочла Мартынова. Было это верно или нет, никто не знал, но Ратанов не был женат, и никто не помнил, чтобы он кем-нибудь увлекся. А такое в небольших городах, как известно, не остается незамеченным.