А затем адмирал и все его люди дали обет: по прибытии на первую же землю всем в одних рубахах направиться крестным ходом на благодарственную мессу в церковь, посвященную на шей владычице. Кроме общих для всех обетов, каждый принял на себя свой собственный, особый обет, потому что никто не думал, что удастся избежать неминуемой гибели во время этой страшной бури.
Опасность возрастала еще и потому, что на корабле было недостаточно балласта (lastre); груз его облегчился, так как съедены были уже запасы провизии и выпиты вода и вино. Адмирал, желая сберечь драгоценное время, не пополнил запасов на островах, имея в виду нагрузить корабль на острове Женщин, к берегам которого намерен он был идти. Он нашел, однако, средство, которое должно было применить в этом случае, и при первой же возможности наполнил порожние бочки из-под вина и воды морской водой. Таким образом, опасность, вызванная недогрузкой корабля, была устранена.
Адмирал указывает на некоторые приметы, которые внушали ему опасения, что господь наш пожелал погубить его здесь, и на другие приметы, позволявшие ему надеяться, что [бог] доставит его в сохранности [в Кастилию], дабы не погубить напрасно вести, которые вез он королям.
Адмирал имел большое желание доставить столь великие вести и доказать тем самым, что он был прав, когда говорил о [будущих] открытиях и их предсказывал. Но величайший страх внушала ему мысль, что он не завершит [свое дело] и что любой комар, как он говорит, может ему повредить и помешать.
Страх этот адмирал приписывает своему маловерию и тому, что ослабла у него вера в божественное провидение. И этому противопоставляет он, с другой стороны, милости, ниспосланные ему богом, который даровал ему такую победу, какой были открытия, ныне совершенные; и бог удовлетворил желания адмирала, ибо после того как в Кастилии были преодолены многочисленные препоны и помехи в его делах и положен конец им и с помощью божьей налажено все это предприятие, и бог, вняв адмиралу, дал ему все, что тот у него просил, можно было надеяться, что дарует господь и сейчас завершение начатого и доставит адмирала в сохранности [в Кастилию]. И главное — однажды уже на пути [в Индии] бог избавил его от опасности, когда он имел веские основания трепетать перед ней: случи лось это, когда все моряки и люди, бывшие с ним, приняли решение возвратиться [домой] и возмутиться против него, и предъявили ему свои требования (См. комментарий 14. — Прим. перев.). Но бог, существующий извечно, [198] дал ему силу и мужество, чтобы устоять против всех.
Для него и в нем самом совершил господь еще многое иное и чудесное в этом путешествии, кроме того, о чем их высочества знают от особ, к ним приближенных. И он говорит, что не должен был опасаться бури, «но по слабости своей и вследствие усталости не мог я быть твердым духом».
Также он говорит, что его очень печалили мысли о двух сыновьях, оставленных в Кордове, в учении, потому что он покинул их сиротами, без отца и без матери, на чужой стороне[50]. А короли не знают еще, какую службу он сослужил им в этом путешествии, и неведомы им счастливые вести, что везет он в Кастилию, а потому в помыслах своих не имеют его сыновей. И дабы знали их высочества, каким образом даровал адмиралу наш господь победу во всем, что желал он совершить ради открытия Индий, и дабы ведомо их высочествам было, что в тех землях никогда не бывает бурь (что, как указывает адмирал, можно распознать по травам и деревьям, которые растут и рождаются у самого моря), и чтобы в случае гибели его в эту бурю получили короли вести о его путешествии, он взял пергамент и написал все, что мог, о том, что было от крыто, умоляя всякого, кто найдет этот пергамент, доставить его королям. Этот пергамент он обернул провощенной тканью, как следует перевязал, приказал принести большой деревянный бочонок и вложил в него сверток — так, чтобы ни одна живая душа не знала, что содержится в нем, и чтобы все думали, что адмирал выполняет какой-то обет, а затем велел бросить бочонок в море.
Вслед за тем, при сильном ливне и шквалах, ветер отошел к западу и стал дуть в корму, и каравелла шла на одном только парусе пять часов по еще очень неспокойному морю. За эти пять часов пройдено было 2,5 лиги к северо-востоку. Нижний малый парус был снят из опасения, чтобы волны не сорвали его совсем.
Пятница, 15 февраля. Вчера, после захода солнца, небо на западе начало проясняться и по всему было видно, что ожидается западный ветер. Адмирал приказал поднять бонету на главный парус. Море еще очень волновалось, хоть и начинало успокаиваться.
Адмирал шел к востоко-северо-востоку, делая 4 мили в час, и к трем часам ночи пройдено было 13 лиг. После восхода солнца показалась на востоко-северо-востоке земля. Некоторые говорили, что это остров Мадейра, другие же утверждали, будто земля эта — утес Синтра близ Лиссабона. Подул ветер с востоко-северо-востока, сильное волнение на море пошло с запада. Каравелла находилась в 5 лигах от земли. По расчетам адмирала, корабль должен был находиться у Азорских островов, и он полагал, что эта земля один из островов этого архипелага. [199] Пилоты же и [многие] моряки считали, что они находятся уже в виду Кастилии.
Суббота, 16 февраля. Всю ночь каравелла лавировала в от крытом море близ берегов земли, которая признана была островом. Порой адмирал следовал к северо-востоку, порой к северо-северо-востоку, а на восходе солнца он пошел к югу, чтобы приблизиться к острову, берега которого были скрыты туманом. Вскоре адмирал увидел другой остров со стороны кормы, на расстоянии 8 лиг. От восхода солнца до наступления ночи адмирал шел, меняя курс, чтобы приблизиться к земле, при сильном ветре и волнении, относившем его в противоположную сторону.
После возглашения «Salve», т. е. в самом начале ночи, некоторые увидели свет под ветром и, как казалось, на том острове, что был замечен первым. Всю ночь лавировали против ветра, желая насколько возможно приблизиться к берегу, чтобы с восходом солнца увидеть острова. Этой ночью адмирал не много поспал — со среды он не сомкнул глаз и не мог заставить себя заснуть. Он чувствовал, что ноги у него отнимаются, вызвано было это тем, что постоянно он терпел холод и страдал от сырости, ел же он очень мало.
На восходе солнца адмирал взял на юго-юго-запад и ночью приблизился к острову, но из-за тумана не мог узнать, близ какого острова находится.
Понедельник, 18 февраля. Вчера, после захода солнца, адмирал направился в обход острова, чтобы отыскать место, где можно было бы бросить якорь: он желал также вступить в переговоры с местными жителями. В одном месте он стал на якорь, но тут же потерял его. Поэтому пришлось поднять паруса и всю ночь лавировать в открытом море.
После восхода солнца адмирал вторично приблизился к се верному берегу острова, и в месте, которое показалось ему подходящим для якорной стоянки, стал на один якорь. Затем он отправил на берег лодку, и люди его встретились с местными жителями и узнали, что корабль находится у Санта Марии, одного из Азорских островов.
Жители острова указали, где расположена гавань, куда могла бы зайти каравелла. Они говорили, что еще никогда не приходилось им видеть бурю сильнее, чем та, что свирепство вала последние пятнадцать дней, и удивлялись, каким образом адмиралу удалось избежать гибели. Они, говорит адмирал, благодарили бога и проявляли большую радость, когда узнали, что адмирал открыл Индии.
Адмирал отмечает, что в этом плавании его навигационные расчеты были очень точны, и путь, которым он шел, был верно проложен на карте (да будет за это принесена хвала господу нашему), и хотя курс на карте был показан с некоторым опережением (aunque se hacia algo delantero), но адмирал твердо был уверен, что он находится в водах Азорских островов и что [200] этот остров был одним из них. И он говорит, что умышленно показывал более длинные дистанции пройденного пути, чтобы ввести в заблуждение пилотов и моряков, пролагающих курс на карте, и самому остаться господином дороги в Индии, каким он в действительности и остается. И он желал, чтобы никто из них не знал верного пути, и чтобы никто не мог быть уверенным, что маршрут, которым он следует, приведет его в Индии[51].