Отец ответил, что у него полно этих чертовых лошадей, и он не хочет еще одну. Берт сказал, что готов отдать ее за пятерку. Ответ был: "Нет. Спасибо". Торг закончился тем, что Берт, ссылаясь на долгую дружбу, просто отдал кобылу моему отцу и пообещал отправить ее немедленно. В то время мне было 13, и я все еще верхом ездил в школу. Когда тем вечером я приехал домой, кобылу как раз выгружали из грузовика на крытом дворе. После непродолжительного спора мой отец согласился, чтобы на следующий день я ехал на ней в школу.
Утром я вышел во двор, чтобы поймать кобылу и завести в конюшню. Но вместо того, чтобы спокойно съесть предложенный гарец овса, она атаковала меня, пытаясь укусить и ударить передними ногами. Я шлепнул ее недоуздком по храпу и сказал, чтобы она перестала вести себя как сумасшедшая корова. Потом я надел на нее недоуздок, заседлал, взнуздал и поехал в школу.
Буквально минут пять десятого позвонил Берт. Он скверно спал из-за чувства вины, сказал он, потому что отец не должен подходить к кобыле, она опасна. После того, как выяснилось, что на этой кобыле я уже уехал в школу, он рассказал всю историю. Фиалесс (Бесстрашная) убила своего предыдущего хозяина, фермера из Девоншира, и Берту заплатили, чтобы он ее увез. Он хотел пристрелить ее сразу, как только выгрузит из коневозки, но тут оказалось, что приехал представитель RSPCA, который настаивал на том, что кобыла должна быть умерщвлена гуманным способом и в его, представителя, присутствии. Так как это было невозможно, Берт и вспомнил о моем отце.
Я ездил в школу на Фиалесс в течение следующих двух недель. Не считая того, что она пыталась откусить от меня кусочек, или ударить передними ногами, проблем у меня не возникало. Она прожила у нас до самой смерти и сторицей отплатила нам, дважды сохранив меня от серьезной травмы, а однажды даже спасла жизнь моему отцу.
Отец ехал домой в крытой повозке, запряженной Фиалесс в паре с молодой лошадью, которая внезапно понесла, испугавшись грузовиков военного конвоя. Фиалесс умудрилась направлять повозку и понесшую лошадь между машинами конвоя и, в конце концов, остановила другую лошадь. Она проделала это, то таща за собой молодую лошадь, если надо было свернуть влево, то толкаясь головой и кусаясь, чтобы заставить молодую лошадь принять вправо. Вожжи в руках моего отца стали совершенно бесполезными, как только молодая лошадь впала в панику и стала совершенно неконтролируемой. Но Фиалесс сумела контролировать свою пару, и даже остановить примерно через две мили.
Фиалесс всегда была несколько кровожадной, но второй такой лошади я не встречал. Из нашей с ней первой встречи я извлек урок, который помню по сию пору: если в вас нет страха перед лошадью, если вы в себе уверены, вы справитесь с любой ситуацией.
Фиалесс была таким хорошим работником, что мы не планировали использовать ее для получения потомства. Но однажды, когда ей было уже одиннадцать лет, чувство неудовлетворенности взяло верх, и как-то ночью она убежала на соседнее поле, где пасся табун годовичков и двухлеток. Среди них был не вполне созревший, необъезженный чистокровный двухлеток, который едва достиг 16-2 ладоней. Мой отец клялся, что она прихватила с собой со двора приставную лестницу. Одним словом она за ночь сумела как-то уговорить юного Корсиканца (так звали двухлетка) обслужить ее. Одиннадцать месяцев спустя она, преисполненная гордости и радости, произвела на свет сына, каковое событие отметила, откусив от меня кусочек, когда я пришел поздравить ее. Конечно же, мы выбрали жеребенку единственно подходящее имя: Фолли (Безрассудство). Он стал собственностью моей сестры Оливии, и в течение следующих пяти лет рос и благоденствовал. В три года его заездили, после чего я научил его отбивать задними ногами по команде. Я мог заставить его практически вытянуться в горизонтальной плоскости, это был мощный взбрык, на котором было чрезвычайно легко усидеть в седле. Когда мне было 18 лет, это был стандартный трюк, которым я поражал воображение своих знакомых девушек. Мой отец играл на Фолли в поло, а сестра ездила на охоту.
Перед тем, как уехать с медицинской миссией в Новую Гвинею, Оливия решила осуществить свою старую честолюбивую мечту – принять участие в скачке point-to-point. Так как она весила 12 стоунов ( 1 стоун – 14 фунтов) семь фунтов (фунт – ок. 450 г), а ростом была 5 футов (фут – ок. 30,5 см) 10 дюймов дюйм – ок. 2,5 см), идея выглядела совершенно сумасшедшей. Но если Оливия что-то вбивала себе в голову, спорить с ней было бесполезно, так что она записала Фолли на женскую скачку в Экс Вэйл. В том сезоне фаворитами по результатам женских скачек в Вест Кантри были две лошади – Чинг Линг и Шефердс Пай. Эти двое были настолько очевидно сильнее всех, что все остальные участники сдались без борьбы, поэтому, прибыв в Экс Вэйл, мы обнаружили, что в соревнованиях участвуют только Чинг Линг, Шефердс Пай и Фолли.
Оливия нарядилась в мои бриджи, камзол с моими цветами и сапоги, обильно позавтракала. Я никак не мог предотвратить надвигающуюся катастрофу, поэтому мои инструкции были краткими: она должна вернуться в паддок и отдать мне мой камзол, даже если упадет и свернет себе шею. Кроме всего прочего, она решила скакать в охотничьем седле, так как ни в каком другом ездить не пробовала.
Оливия и Фолли решили, что просто участвуют в первоклассной охоте и не более того, поэтому около двух с половиной миль они прошли ровно, с приличной скоростью. В конце концов, примерно в полумиле от финиша, Оливия решила, что, очевидно, надо что-то предпринять, чтобы выиграть скачку. Так как Чинг Линг и Шефердс Пай опережали ее на полтора препятствия, эта мысль, с моей точки зрения, пришла ей в голову чуть-чуть поздновато! Но Фолли ринулся вперед, и он проиграл пять корпусов двум фаворитам в женских скачках Западной Англии только потому, что у них была фора в два с половиной стоуна. Я не берусь предсказать, каким был бы результат, если бы Фолли начал борьбу вовремя. Я более чем уверен, что болельщики, ни один из которых не ставил на Оливию, при ином исходе скачки, просто линчевали бы наездницу, поэтому решил: что ни делается - все к лучшему. Оба участника этой авантюры получили огромное удовольствие, а мораль ее заключается в том, что если всадник что-то твердо решил, хорошая лошадь сделает для своего хозяина все возможное. На следующий год мы продали Фолли нашим друзьям, и к тому времени, как 10 лет назад мы уехали из Вест Кантри, Фолли все еще участвовал в охоте и совсем неплохо.
Вскоре после случая с Фиалесс, мой отец понял, что у него неплохо получается работать с трудными лошадьми. Поэтому в "Хорс энд Хаунд" (Лошадь и гончая) появилось объявление: ПОКУПАЮ И ПЕРЕВОСПИТЫВАЮ ТРУДНЫХ ЛОШАДЕЙ.
В течение следующих 5 – 10 лет на станции Марток и Крукерн, каждая из которых была примерно в четырех милях от моего дома, прибывали лошади, считавшиеся неуправляемыми и непригодными к обучению. В то время шла война, рабочих рук не хватало, поэтому за лошадьми отправляли меня, предварительно строго предупредив, что их надо вести в поводу. Но так как я отличался ленью и своенравным характером, в моей голове не укладывалось, почему я должен идти пешком, если есть лошадь. Таким образом, за исключением первой и последней полумили, я ехал верхом на лошади, на которой был только недоуздок. Втайне я получал массу удовольствия на следующий день, когда отец проводил воспитательный курс с этой лошадью, прежде чем она считалась безопасной для меня. Я, конечно же, понимал, что покладистость лошадей объяснялась отнюдь не моими достоинствами, просто после 10-12 часов непрерывной болтанки в поезде они готовы были считать лучшими другом любого, кто их спасет от этого ужаса и хоть немного пожалеет. После 10-минутного разговора и оглаживания я становился их лучшим другом на всю жизнь и мог делать с ними что угодно. Это все были лошади выдающегося ума и яркого характера, и они многому меня научили. Но самое главное, я понял, что дружелюбие, доброта и твердость могут исправить любой порок.