ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Ну, а что же дальше?

Я продолжаю, и эта достойная слез и даже трагическая часть моей истории начинается, друзья и братья, в Стэй-Джэй /то есть в Государственной Тюряге/ номер 84. Вам не доставило бы удовольствия слушать весь этот противный и жуткий разз-сказз о том, как мой потрясенный папаша грозил неправедному Боггу в Небесах своими разбитыми в кровь кулаками, а мама вопила в голос: "Оу-уууу, оуууу!" в материнской горести о своем единственном сыне и плоде чрева своего, который разочаровал всех так вэри хор-рошо.

Потом, тут был старый, очень мрачный магистрат в суде нижней инстанции, говоривший вэри сурово против Вашего Друга и Скромного Рассказчика, после той паршивой и грязной клеветы, которую изрыгали П.Р. Делтойд и роззы, убей их Богг. Потом пришлось торчать в омерзительной предварилке среди вонючих извращенцев и преступников. Потом был процесс в суде повыше, с судьями и жюри, где очень торжественно говорились вэри-вэри неприятные слова, а потом "ВИНОВЕН!", и моя мама зарыдала "У-у-у", когда сказали: "ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ", братцы. И вот я здесь, ровно два года после того дня, как за мной с лязгом закрылись двери Стэй-Джэй 84 Ф, одетый по последней тюремной моде, то есть в наряд из одного куска омерзительного цвета, вроде дрека, с номером, нашитым на груделях, чуть повыше старины тик-такера, и то же на спине, так, что, входя и выходя, я был теперь 6655321, а не ваш маленький другер Алекс.

— Ну, а что же дальше?

Меня отнюдь не учили уму-разуму в этой грязной дыре, этом человеческом зверинце, вот уже два года, среди пинков и толчков грубых охранников, под взглядами вонючих преступников, среди которых были настоящие извращенцы, истекавшие слюной при виде хорошенького малтшика, вроде Вашего Рассказчика. И еще приходилось ишачить в мастерской, делая спичечные коробки, и ходить на прогулку по двору, все кругом, кругом и кругом, а иногда по вечерам какой-нибудь старый вэк вроде профа толкал беседу о жуках, или Млечном пути, или Славных Чудесах Снежинки; на последней я имел хор-роший смэхинг, вспоминая насчет "чистейшего вандализма" и толтшков, что мы дали тому дьедду, шедшему зимней ночью из публичного библио, когда мои другеры еще не были предателями, а я был счастлив и свободен. Об этих другерах я узнал только одно, и это было, когда однажды мои ПЭ и ЭМ пришли навестить меня и рассказали, что Джорджи умер. Да, он мертв, братцы. Мертв, как собочий дрек на дороге. Джорджи привел тех двоих в дом вэри богатого тшелловэка, они дали хозяину толтшок и сбили его с ног, а потом Джорджи начал делать разз-резз подушкам и занавескам, а Дим — разбивать очень ценные украшения, статуэтки или что-то вроде, а этот избитый богатый тшелло-вэк разъярился, как безуммен, и бросился на них всех с вэри тяжелой железякой. Его раж-драж дал ему такую гигантскую силу, что Диму и Питу пришлось удирать в окно, а Джорджи запнулся о ковер и получил этой железякой жуткий удар с размаху, расколовший ему башку, и тут пришел конец предателю Джорджу. Старый убийца ни за что не ответил, ведь это была самозащита, и правильно и вполне справедливо. То, что Джорджи убит, хотя и через год после того, как меня сцапали менты, кажется мне правильным и справедливым, вроде как Судьба.

— Ну, а что же дальше?

Я был в Боковой Часовне воскресным утром, и тюремный ЧАРЛИ говорил Слово Господне. Это была моя работа — управлять старым стерео, пуская торжественную музыку до и после, да и в средине тоже, когда пели гимны. Я был в задней части Боковой Часовни /тут их было четыре в Стэй-Джэй 84 Ф/, около места, где стояла охрана или "чассо" со своими ружьями и своими погаными, большими, досиня выбритыми зверскими челюстями, и мог видеть всех зэков, сидящих внизу и слушающих Слово Господне в своих ужасных тюремных шмотках цвета дрека, и от них шел какой-то мерзкий запах, не то, чтобы они были немытые и грязные, но особый отвратительный запах, какой бывает только у преступников, братцы, какой-то пыльный, сальный, несмываемый запах. И я думал, что может и от меня так же пахнет, ведь я и сам стал настоящим зэком, хотя и очень молодым. Так что для меня было очень важно, братцы, выбраться из этого вонючего грязного зверинца как можно скорее. И как вы увидите, если прочтете дальше, мне это вскоре удалось.

— Ну, а что же дальше? — спросил тюремный чарли в третий раз. Прислушиваетесь ли вы к Слову Божьему и понимаете, что наказание ждет нераскаявшихся грешников и в будущем мире, как и в этом? Страсть к воровству, к насилию, стремление к легкой жизни — чего это стоит, когда мы имеем ясное доказательство, да, да, неопровержимое доказательство того, что ад существует? Я знаю, я знаю, мне были даны видения, что есть место, темнее чем темница, жарче чем жар огня человеческого, где души нераскаявшихся преступных грешников, подобных вам — и не скальтесь на меня, черт вас побери, не смейтесь — подобных вам, я сказал, вопиют в бесконечной и нестерпимой муке, их ноздри удушает запах мерзости, их рты набиты горящими нечистотами, их кожа лопается и гниет, огненный шар вращается в их вопиющих внутренностях. Да, да, да, я знаю.

В этом месте, братцы, какой-то зэк из задних рядов выдал губную музыку: "Прррррп!", и тут эти скоты-чассо принялись за свое дело, бросившись вэри скор-ро туда, где им послышался шум, здорово дерясь и раздавая толчки направо и налево. Потом они выудили одного беднягу, дрожащего зэка, вэри тощего, маленького и старого, и поволокли его прочь, а он все время кричал: "Это не я, этот вон тот, смотрите!", но все было напрасно. Его здорово отлупили и вытащили из Боковой Часовни, вопящего во всю мочь.

— А теперь, — сказал тюремный чарли, — послушайте Слово Господне.

Тут он взял большую книгу и стал ее перелистывать и, чтобы намочить пальцы, все время их облизывал со звуком "сплеш, сплеш".

Это был здоровенный ублюдок с вэри красным ликом, но я ему очень нравился, так как был молод и теперь очень интересовался этой большой книгой. Это было намечено, как часть моего дальнейшего образования — читать эту книгу и даже пускать музыку на церковном стерео, когда я читаю. О, братцы, это было вэри хор-рошо. Они охотно запирали меня там и позволяли слушать святую музыку И.С. Баха и Г.Ф. Генделя, и я читал, как эти старые иудеи давали друг другу толтшок, а потом распивали свой еврейский вэйн и шли спать со служанками своих жен. Это меня поддерживало, братцы. Я не очень-то заглядывал в последнюю часть книги, где больше благочестивого говоритинга, чем драк и насчет сунуть-вынуть. Но однажды чарли сказал мне, крепко сжав меня большим толстым рукером: "Ах, 6655321, подумай о Страстях Господних. Больше размышляй об этом, мальчик". От него, как всегда, здорово несло шотландским, а потом он пошел в свою маленькую контору пить дальше. Так что я прочел все про бичевание и терновый венец, а потом насчет креста и весь этот дрек. Пока стерео играло прекрасные отрывки из Баха, я закрывал глазеры и видел, будто я сам помогаю и даже принимаю участие в этом избиении и пригвождении, одетый вроде в тогу по последней римской моде. Так что пребывание в Стэй-Джэй 84 Ф не прошло для меня даром и самому Губернатору оказалось приятно слышать, что я вроде принял Религию, и в этом была моя надежда.

В то воскресное утро чарли читал про тшелловэков, которые слышали Слово, но не восприняли ни шиша, будучи подобны дому на песке, и вот полил дождь, и гром — тарарах расколол небо и пришел конец этому дому. Но я подумал, что только вэ-ри тупой вэк станет строить дом на песке, и, видно, его другеры смеялись над ним, и хороши же были у этого вэка соседи, что не сказали ему, как глупо строить таким образом. Потом чарли закричал: "Ладно, ребята. Закончим гимном номер 435 из Гимнов Узника". Тут пошел стук и звук плевания, и шорох, когда зэки брали, роняли и перелистывали свои грязные маленькие книжки, плюя на пальцы, а грубые разъяренные охранники кричали: "Прекратить болтовню, ублюдки! Я тебя вижу, 920537-ой". Конечно, у меня уже был готов диск на стерео, и я запустил простую музыку для органа, и она шла со звуком гроууууоууууоуууу. Тут зэки затянули вэри жутким голосом: