Остаются кокосовые орехи. Постараюсь заготовить достаточное количество, не привлекая внимания.

Нужно поговорить с Глиани и Гранде. Я не имею права молчать — их могут обвинить в соучастии. Говорю им, что готовлюсь бежать, и что поэтому мне надо перейти в другое здание.

— Беги, мы всегда устроимся. Оставайся пока с нами.

Вот уже месяц, как я готовлю побег. Получил уже семь частей, две из них очень велики. Осмотрел ограду, под которой Матье выкопал яму для тайника. Невозможно даже догадаться, что камень был недавно сдвинут с места: он тщательно замаскирован кустами. Тайник готов, но я боюсь, что все части в нем не поместятся.

У меня отличное настроение. Я много ем и стараюсь больше тренировать свое тело. Все устраивается как нельзя лучше. Бурсе использует каждую свободную минуту для работы над плотом: всего два с половиной месяца прошло с начала подготовки побега, а тайник уже полон. Осталось сделать всего две, самые длинные части: длина одной из них два метра, другой — полтора. Эти части не поместятся в яме под стеной.

На кладбище я нашел свежую могилу жены надзирателя, умершей на прошлой неделе. Я решил использовать эту могилу для сборки плота, а ближе к ее основанию сложить собранные кокосовые орехи. К сожалению, мне удалось собрать около тридцати орехов — намного меньше того, что мы предполагали. Около пятидесяти скорлуп я спрятал в различных местах. Во дворе Жюльет находится их около дюжины, и «друг семьи» уверен, что я их собираю с целью выжать из них в один прекрасный день весь жир.

Мне стало известно, что муж умершей уехал на материк, и я решил раскопать могилу и добраться до гроба.

Матье Карбонери сидит на стене, словно часовой. На его голове белый платок, все четыре уголка которого связаны в узлы. Рядом лежит красный платок, тоже с четырьмя узлами. Пока не предвидится никакой опасности, он носит белый платок. Если кто-то появляется — неважно кто — он тут же натягивает на голову красный платок. Мне не придется добираться до самого гроба, я только должен расширить яму и сделать ее соответствующей размерам плота. Часы тянулись бесконечно долго, а красный платок появлялся очень часто. Когда к утру я, наконец, завершил работу, мои нервы были напряжены до предела.

Подготовка к побегу длится уже три месяца. Мы вытащили из укрытия все части, предварительно связав их и пронумеровав. В пещере, под стеной, мы спрятали три мешка муки, веревку длиной в два метра — для паруса, бутыль со спичками и дюжину банок молока.

Бурсе начинает нервничать: можно подумать, что не мне, а ему предстоит бежать. Нарри жалеет о том, что не согласился составить мне компанию. Мы рассчитали бы плот не на двоих, а на троих.

Мои друзья никогда не спрашивают, где я был. Только интересуются:

— Все в порядке?

— Это тянется слишком долго, тебе не кажется?

— Излишняя спешка опасна.

Когда я забирал орехи, спрятанные во дворе Жюльет, она меня заметила и страшно перепугала.

— Скажи, Бабочка, ты в самом деле готовишь масло? Почему не здесь, во дворе? Весь тебе придется открывать столько орехов, а я могла бы одолжить тебе котел для их варки.

— Я предпочитаю делать это в лагере.

— Странно, ведь в лагере для этого нет условий.

Подумав с минуту, она снова говорит:

— Хочешь, скажу тебе? Я думаю, что ты вовсе не собираешься добывать масло.

Я цепенею от страха, а она продолжает:

— Во-первых, для чего тебе кокосовое масло, если ты получаешь у меня оливковое масло в неограниченных количествах? Эти орехи предназначены для другой цели, верно?

У меня появляется испарина, я жду, когда она произнесет, наконец, слово «побег». Почти затаив дыхание, я говорю:

— Госпожа, это секрет. Но ты так удивлена и так любопытна, что можешь испортить сюрприз, который я хотел тебе преподнести. Скажу только, что из этих больших скорлуп будет изготовлена красивая вещь, которую я преподнесу тебе в подарок.

Я одержал верх. Она отвечает:

— Бабочка, не утруждай себя так ради меня, я запрещаю тебе тратить деньги на подарки для меня. Я тебе искренне благодарна, но не делай этого, прошу тебя.

— Хорошо, посмотрим.

Уф! Я прошу ее подать мне стопочку мастиса, чего я раньше никогда не делал. Но, к счастью, она не замечает моего замешательства.

Каждый день, чаще всего после обеда и вечером, идет дождь, и я боюсь, что вода размоет могилу и обнажит плот. Действительно, когда мы раскопали могилу, она оказалась полна воды. Неподалеку находится могила двух давно умерших детей. Мы раскапываем эту могилу, спускаемся вниз, и с помощью лома я проламываю отверстие в стене смежной с могилой, где находится плот. Уровень воды в ней тут же уменьшился наполовину.

Ночью Карбонери говорит мне:

— Никогда нам не покончить с проблемами, связанными с побегом.

— Но мы почти кончили, Матье.

— Будем надеяться.

Вечером я пошел к причалу и попросил Шапара купить мне два килограмма рыбы, за которой я приду в полдень.

Когда я возвратился к саду Карбонери, я различил там три белых берета. Три тюремщика в саду? Что они делают? Обыск? Это не совсем обычно. Никогда прежде я не видел в саду Карбонери троих тюремщиков одновременно. Решаюсь подойти и посмотреть, что происходит. Иду, не таясь, по тропе, ведущей в сад. Когда я нахожусь на расстоянии двадцати метров от них, Матье натягивает на голову белый платок. Я вздыхаю с облегчением и пытаюсь собраться с мыслями перед разговором.

— Здравствуйте, господа надзиратели. Здравствуй, Матье. Я пришел за папайей, которую ты мне обещал.

— Мне очень жаль, Бабочка, но утром, когда я пошел за веревками для ползучей фасоли, папайю у меня украли. Через четыре или пять дней будут другие зрелые плоды — они и сейчас уже почти желтые.

Надзиратели получают помидоры, салат, редиску и уходят. Я иду впереди них с двумя крупными листами салата.

Прохожу мимо кладбища. Из-за дождя, который смыл землю, могила наполовину обнажена, и видна плетенка. Если нас не поймают, то Бог действительно с нами.

Наиболее крупный — длиной в два метра-деревянный отсек плота благополучно прибыл в назначенное место и присоединился к остальным частям плота. Без особых затруднений мне удалось поместить его в тайник, а Бурсе прибегает в лагерь, чтобы узнать, получили ли мы эту, самую важную и самую тяжелую часть плота. Узнав, что все в порядке, он просто сияет от счастья. Он, видно, сомневался в возможности незаметно пронести такую часть. Я спрашиваю его:

— Ты в чем-то сомневаешься? Думаешь, кто-то в курсе дел? Ты кому-нибудь проговорился? Отвечай!

— Нет, нет и еще раз нет!

— Мне кажется, тебя что-то волнует. Говори же.

— Мне кажется, что человек по имени Бебер Селье очень любопытен. По-моему, он видел, как Нарри берет дерево, прячет его в бочку, а потом вынимает оттуда.

Я спрашиваю Гранде:

— Этот Бебер Селье из нашей берлоги — доносчик?

Он отвечает:

— Это один из тех людей, для которых не существует ничего святого. Он служил в Иностранном Легионе, прошел через все военные тюрьмы — от Марокко до Алжира, умеет обращаться с ножом, гомосексуалист, падкий до молодых парней. Одним словом, он очень опасен. В каторге весь смысл его жизни. Если ты сомневаешься, убей его сегодня ночью. Тогда уже он точно не сможет донести.

— Но у меня нет никаких доказательств, что он собирается донести.

— Верно, но ты ведь знаешь, что люди его сорта не любят побеги. Это наносит удар по их благополучию здесь. Они не доносчики, но когда речь идет о побеге — кто знает? — ответил Гранде.

Я советуюсь с Матье Карбонери. Он считает, что мы должны убить его сегодня ночью. Он хочет сделать это сам, и я совершаю ошибку, уговаривая его не убивать Селье. Может быть, Бурсе все померещилось? Может быть, страх заставляет его видеть вещи превратно?

Я расспрашиваю Нарри:

— Ты заметил что-нибудь за Бебером Селье?

— Я ничего не заметил, но мой брат сказал мне, что Бебер Селье очень внимательно приглядывается к нам.