Индульф проводил его взглядом, тронул за локоть находившегося рядом с ним полоцкого сотника Брячеслава.

— Рус, надобно поговорить. Сойдем с дороги.

Брячеслав молча последовал за викингом. Они остановились сбоку от дороги у ствола дерева.

— Слышал, что сказал Фулнер? — спросил Индульф, опираясь на длинную рукоять огромной, забрызганной кровью секиры.

— Я слышал все.

— Тогда знай: ни один викинг не поднимет сейчас оружия против ромеев. Мы вновь станем воинами после того, как они пройдут мимо и покинут ущелье.

Брячеслав с удивлением взглянул на варяга.

— Индульф, неужто ты настолько испугался ромеев, что от страха забыл о чести воина? И даже решил нарушить клятву, данную Одину и конунгу Игорю?

— Я никого и ничего не боюсь, кроме гнева богов, — высокомерно ответил Индульф. — Я готов сразиться один против десятка врагов, однако должен быть уверен, что в этом есть смысл. Сейчас его нет, мы все умрем бесцельно. Ромеи пойдут дальше, а наши смерти не принесут ярлам Бразду и Любену никакой пользы.

— Польза будет! Мы задержим ромеев в ущелье, и за это время к нам подоспеет подмога. Уверен, воевода Бразд уже послал ее.

— На нас идут все запертые в ущелье легионеры, никакая помощь ярла Бразда не остановит их. Ромеи хотят вернуться туда, откуда пришли. Зачем мешать им? Их отряду все равно не пробиться к морю! Не сегодня так завтра мы обязательно уничтожим их!

— Индульф, мы оставлены здесь не для того, чтобы беспрепятственно пропустить ворога. Я не изменю долгу воина!

— Рус, у тебя осталось четыре десятка дружинников, у меня — около сотни викингов. Мы и наши воины сделали все, что могли. Если в нашей с тобой власти сохранить их жизни от бесцельной смерти — свершим это!

— Русичи не покупают жизнь ценой бесчестья!

Брячеслав, считая разговор оконченным, хотел возвратиться на дорогу, однако Индульф, перехватив рукоять секиры двумя руками, прижал ею шею сотника к стволу дерева.

— Нет рус, ромеи без помех пройдут по дороге, и никто не тронет их даже пальцем. Смотри, что происходит, и, как сказал на прощание Фулнер, будь тоже благоразумен.

Индульф слегка ослабил нажим на рукоять секиры. Брячеслав повернул голову к дороге и увидел, что его дружинники окружены плотным кольцом викингов, наставивших на них копья. В руках русичей тоже сверкали мечи, их копья и булавы были изготовлены к бою. Тесно сдвинув щиты, они стояли за ними плечом к плечу, их глаза были обращены к своему сотнику. Сейчас все зависело от Индульфа и Брячеслава: одно их неосторожное слово или движение — и между союзниками разгорится ожесточенная схватка. Выиграют же от нее только надвигавшиеся в боевом строю византийцы.

Брячеслав отвернулся от дороги, посмотрел в глаза Индульфа.

— Варяг, я и мои воины уходим отсюда. Оставайся один и делай, что желаешь.

9

Выслушав рассказ взволнованного Брячеслава и оставшись у костра вдвоем с Браздом, Любен со злостью переломил толстую ветку, швырнул ее в огонь.

— Обхитрили нас ромеи, воевода. Даже не пропусти их варяги без боя, они все равно вырвались бы из ловушки. Кто мог подумать, что Иоанн ударит всеми силами в сторону, откуда только что прибыл? Все время спешил к морю и вдруг попятился назад.

Лицо русича осталось невозмутимым.

— Сами совершили ошибку, сами ее исправим. Скажи, Любен, хорошо ли ты знаешь дорогу, на которую свернули ромеи?

— Только в этом году я проскакал по ней из конца в конец не один десяток раз. Вначале она ведет в разрушенное камнепадом селение, затем упирается в старую смолокурню на Зеленой горе. Стратигу не суждено далеко от нас уйти.

— Куда ромеи могут двинуться с Зеленой горы?

— На ней имеются, помимо дороги, три тропы. Две ведут к морю, одна к заброшенному зимнему пастбищу. Мы перекроем все четыре спуска с горы, и ромеи снова окажутся в западне. Однако теперь мы не позволим перехитрить себя.

Бразд поправил концом копья горевшее в костре полено, раздумчиво, с остановками заговорил:

— Перекрыть дорогу и тропы легче всего, но что делать дальше? Брать гору приступом? Однако ромеев столько же, сколько сейчас нас, а один воин в обороне за рвом и завалом стоит трех наступающих. Укрывшись на горе и надеясь на помощь спафария Василия, недруги учинят нам жесточайшее сопротивление, их уничтожение будет стоить большой крови. Брать ромеев измором? У них сотни лошадей, походные вьюки с мукой и крупой, они могут пребывать в осаде хоть до зимы, а нам еще следует помочь главному воеводе Асмусу в битве против спафария. Нет, Любен, отряд стратига надобно разгромить иначе, причем вовсе не на Зеленой горе.

— Но где и как?

Бразд с лукавинкой взглянул на Любена.

— Ответь, кто сильнее: матерый волкодав или слабый котенок?

Удивленный болгарин едва не уронил в огонь кинжал, на котором жарил кусок мяса.

— Конечно, волкодав. Но при чем здесь он и котенок?

— Правильно, воевода, волкодав в сто крат сильнее котенка, — согласился Бразд. — Поэтому котенок всегда ищет спасения от злого пса в бегстве. Однако когда его загоняют в угол и бежать некуда, он смело бросается в глаза самому свирепому псу и борется за жизнь до конца. Точно так будут сражаться до последнего ромеи, когда мы окружим их на Зеленой горе. Необходимо выпустить ромеев с горы, заставить поверить в обретенное ими спасение, а затем внезапно напасть в удобном для нас месте, когда они меньше всего будут этого ожидать. Согласен со мной?

— Да. Но каким образом свершить сказанное?

— Это сделают сами ромеи. Нам следует лишь подтолкнуть их к этому, вселить в их головы мысль о возможном спасении. Любен, для осуществления нашего замысла мне нужен человек, хорошо знающий здешние места и готовый умереть в борьбе с империей.

Пощипывая бороду, стратиг не сводил внимательного взгляда с приведенного старика-болгарина. Согбенный, босой, нищенски одетый, слезившиеся глаза выцвели от времени. В руках лукошко, наполовину заполненное грибами.

— Откуда он? — обратился Иоанн к Фулнеру, доставившему вместе с акритами к нему болгарина.

— Встретили в лесу возле старой смолокурни.

— Кто ты, старик? — спросил византиец у болгарина.

— Никто, господин, просто божий человек, — последовал тихий ответ. — Остался на всем белом свете один и доживаю век в брошенной смолокурне. Когда-то и у меня был дом, семья, радость, надежды. Да все в мгновение ока смели камни, что хлынули однажды с горы на селение. А кому нужен больной старик, который не может ни построить себе дом, ни возделать землю кмету? Потому и вынужден жить в старых заброшенных развалинах.

— Не завидую твоей доле, старик, — сочувственно сказал Иоанн. — Однако небо вняло твоим молитвам и послало нас. Если проявишь сегодня хоть немного мудрости, до конца дней своих навсегда забудешь о нищете. Ответь, ты хорошо знаешь эти места?

— Гора и ее окрестности стали для меня родным домом. Мне было бы стыдно не знать свой дом.

— Куда можно спуститься с этой горы?

— На горе четыре ведущие вниз дороги. Куда тебе надобно, господин?

— Четыре? — повторил Иоанн, переглядываясь с Фулнером. — Мои воины обнаружили всего три. Какую они упустили? Впрочем, лучше назови все доступные для спуска места.

— Прежде всего дорога, по которой вы поднялись на гору. Затем две тропы, что сбегают в сторону моря. И, наконец, старая, чудом сохранившаяся козья тропа, по которой пастухи, когда еще существовало мое селение, гоняли скот на зимние пастбища.

Иоанн перевел взгляд на Фулнера.

— В скольких местах славяне громоздят завалы и копают рвы, преграждая нам путь с горы?

— В трех. На дороге и двух тропах, ведущих к морю. Видимо, они тоже не обнаружили козью тропу, о которой сообщил старик. Но вдруг от старости он что-либо путает? — метнул на болгарина подозрительный взгляд викинг.

— Я говорю правду, — сказал старик, внимательно прислушивавшийся к разговору Иоанна с Фулнером. — Просто козья тропа никому давно не нужна, и о ней все забыли. За истекший срок она заросла подлеском, скрылась под травой и осыпями камней. Как могут сыскать ее русы, чужие в этих горах, или дружинники покойного кмета Младана, прибывшие сюда с противоположной стороны перевала? Это воины, а не пастухи. Им больше знакомы дороги в далеких заморских краях, нежели тропы в родных горах.