— Стоп машина! Сержант Добрыйдень, прочесать! — Вылезая из кабины, вытягивался во весь рост и видел, как удалялись солдаты, чтобы осмотреть местность.

— Что за порядок в этой гражданской авиации! — со злостью говорил Малко сидящему в кабине ефрейтору Цыганку. — Командира-ракетчика уронили в степи! Шутка ли! — возмущался он больше оттого, что вынужден был оставить Аннету одну в такой день. «Потерпи, потерпи, у нас не всегда так, бывает и свободное время».

Он бросил взгляд на Цыганка.

— Хорошо управляешь машиной. Моего бы генеральского сынка так подготовить, чтобы он был, как ты, и оператор и водитель.

— У нас во взводе, товарищ старший лейтенант, полная взаимозаменяемость.

— Молодец, лейтенант Узлов. Верную линию держит... Только он у вас прижимистый, действует по принципу: своя рубашка ближе к телу. Одна ласточка, товарищ Цыганок, не делает весны. Ваш взвод вырвался вперед, это правильно?

— А как же! С новой техникой мы уже на «ты», — похвалился Цыганок.

Малко выскочил из кабины, поднялся в кузов. В бинокль он увидел дальний пригорок, цепочку солдат, отличил сержанта Добрыйдень, фамилия которого всегда вызывала у него внутренний смех: «Добрыйдень... звучит как приветствие: Вася, добрый день».

Он снова сел к Цыганку в кабину:

— Как же! А вот так, высоты берут коллективом, равномерно. Мой взвод в смысле специалистов щербатый, как старый дед. — Он засмеялся, засмеялся и Цыганок. — Разве рядового Виктора Гросулова вы назовете настоящим оператором? Далеко ему до настоящего специалиста!

— Согласен, товарищ старший лейтенант...

— У меня такая идея, — помолчав, сказал Малко. — Надо хороших специалистов равномерно распределять по взводам, тогда не будет у нас отстающих подразделений, тогда пусковые установки освоим одновременно... Вот об этом думаю сказать на партийном собрании. — Малко наклонился к Цыганку: — Советуюсь с тобой как с передовиком учебы. Как моя идея, годится?

— Годится...

— А ты пошел бы ко мне во взвод?

— На место Виктора?

— Да... Заявление в партию когда подашь? Третий год служишь, вполне созрел.

— Я, в партию?! — удивился Цыганок.

— Твой портрет на Доске отличников, ты лучший оператор, что ж спрашивать! Седлать коня — и в путь-дорогу. Примем.

Малко опять поднялся в кузов. Цыганок посмотрел в зеркало: на щеке след ожога, темные быстрые глаза и упрямый, чуть скособоченный рот. Да, служит он последний год, осенью уедет в Одессу. Там Тоня, Рыжая Щучка, ждет, мастер по плаванию. Последний... Как-то и в голову не приходило, что достоин быть в партии. Действительно, за спасение колхозного стада от огня наградили часами, действительно, фотокарточка на Доске отличников части, действительно, освоил специальность механика-водителя (Пашка Волошин прицепился: «Давай да давай»). Но все это для него обычное: «Шло, вот и пришло, не просил же я часы». Оказывается, в партию созрел. Лейтенант Узлов этого не заметил. А вот этот, старший лейтенант с синими влажными глазами, очень стройненький, точь-в-точь как гвоздик, и подвижный как ртуть (даже сидя в кабине, он то и дело ерзает на сиденье), увидел в нем достойного для партии человека. «Вот вы какой, товарищ старший лейтенант, — подумал Цыганок. — Совсем неплохо появиться в Одессе коммунистом, сказать Тоне: я партийный, ты со мною не шути... Совсем неплохо».

— Ну как, пойдешь? — спросил Малко, открывая флягу с водой.

— В партию? — Цыганок увидел в зеркало, как вздернулась его голова, будто бы это не он сам, а кто-то другой, осанистый и сильный.

— Ко мне во взвод оператором?..

— A-а. Надо подумать, товарищ старший лейтенант. Отпустит ли сержант Добрыйдень...

— Приказ командира полка будет...

— Добрыйдень не согласится. И потом, если узнает лейтенант Узлов о моем согласии, он три шкуры с меня сдерет. Тогда голого вы меня сами не возьмете, товарищ старший лейтенант... Вот в партию я бы пошел, если вы серьезно говорите, что я достоин...

— И о партии, товарищ Цыганок, серьезно говорю. С этим ведь не шутят. — Малко открыл дверцу, поднес к глазам бинокль. — Соколики шарят, придется дальше ехать, заводи!

Выскочили на равнину. Дорога уперлась в посевы. Цыганок развернул вездеход и остановился. Подошли солдаты. Малко сказал:

— Сержант, полезай в кабину, я сам буду наблюдать. Механик-водитель, держать к пастбищам!

— Он думает принимать мена в партию, — работая рычагами, сказал Цыганок сержанту и покрутил выразительно рукой, — соображает, корректирует жизнь на ходу! Теперь я понимаю, почему сына генерала Гросулова определили в его взвод. — Цыганок скосил взгляд на сержанта, которого он частенько называл по имени: — Понял, Вася?

— Разве тебя поймешь. Костя? При чем тут сын? Компота не будет. — Добрыйдень имел привычку любое нарушение по службе называть компотом. — Сегодня к старшему лейтенанту приехала жена. Едва зашла в комнату, и тут сигнал срочного сбора. Надо же такому случиться. Молодая жена, красивая, очень красивая и маленькая дочурка...

— Ты видел?

— Если бы не видел, не говорил. Теперь она сидит одна и ждет... Когда мы вернемся — неизвестно... Я ему говорю: товарищ старший лейтенант, почему вы не отпросились у замполита? Отпустил бы. Он отвечает: «По двум причинам: во-первых, члену партийного бюро неудобно отказываться, во-вторых, дело касается жизни командира. Поняли, говорит, товарищ Добрыйдень?».

Цыганок уловил в тоне сержанта нотки укора и вспылил.

— Да ты что, Вася! — крикнул он. — Товарищ Малко — золото! Он со штабной работы на взвод пошел! — И погодя немного начал сокрушаться о том, что всю жизнь его. Цыганка, понимают не так. Он стремится к лучшему, а получается «не кругло, наперекосяк». И рассказал случай, как подсунул ночью ребятам под одеяло обмундирование, чтобы оделись заранее, потому что знал: намечается тревога.

— Наш взвод раньше всех прибыл в артиллерийский парк. Потом сам же командир взвода лейтенант Узлов по загривку мне: нарушил внутренний распорядок.

Цыганок заметил глубокий овраг, рванул рычаг, дал левый поворот. Теперь вездеход пылил по дороге. Вести машину стало легче. И оттого, что было легко управлять, Цыганок пришел в ярость:

— Как дети, катаемся по полю! Ветерком обдувает. Разве это поиск!

Малко приказал остановить вездеход. Солдаты снова ушли осматривать местность, рассыпавшись в разные стороны. Ушел и сержант Добрыйдень. Цыганок опять остался вдвоем с Малко. Он проверил тормоза, измерил горючее: бензину было много. Но от этого Цыганку не стало легче: ему казалось, если он пойдет искать — обязательно обнаружит командира. Малко смотрел в бинокль, тревожился не меньше, чем Цыганок.

— Заводи машину! - крикнул Малко и вскочил в кабину. — Поехали! Увеличь скорость. Вот так и держи... Теперь вправо. Хорошо! Левый поворот. Отлично! Теперь к той высотке. Понимаешь, товарищ Цыганок, смотрю в бинокль, вижу: идет он. Протру глаза — нет, показалось. Понимаешь... всякие мысли приходят.

Вернулись на место, где высадили солдат. Малко вытер платком лицо, сказал:

— И все же будем искать, будем!

Подошел сержант со своей группой, сели в кузов. Снова вездеход тронулся: то в одном, то в другом месте степи вырастало хвостатое облако пыли. Вспыхнет и уляжется на разогретую землю.

Бинокль переходил из рук в руки. У Малко устали глаза, покраснели, и он уже не доверял своему зрению, сипло произносил:

— Вы сами, сами, у меня туман в глазах.

Михаил Сергеевич Водолазов настороженно следил за водителем: порой казалось, парень вот-вот рванет баранку и видавший виды «газик» перевернется на крутом повороте. Но Савушка, кряхтя и покусывая нижнюю губу, вел машину сносно. На минуту в душе Водолазова возникло теплое, щекочущее удовлетворение: не кто иной, а он сам обучил Савушку шоферскому делу. «Повозился, однако, не зря, водит машину». И невольно вспомнил доктора Дроздова Владимира Ивановича, который много труда вложил, чтобы вылечить Савушку. Дроздов уволился из армии, но остался жить в Нагорном, пишет научный труд о долгожителях.