Изменить стиль страницы

– А ну давай-ка разгадай-ка мне эту загадку, – продолжал Цапцарап, – а ну сей же час давай-ка отвечай-ка, что это значит.

– Ну вот ей-богу, будь у меня дома сфинкс, вот как у Верреса[903], который, ну вот ей-богу, является одним из ваших предшественников, – сказал я, – ну вот ей-богу, я разгадал бы загадку, ну вот ей-богу! Но только я при сем не присутствовал, ну вот ей-богу, я к этому делу не причастен!

– А ну давай-ка, давай-ка, – снова заговорил Цапцарап, – клянусь, не говоря худого слова, Стиксом, а ну давай-ка я тебе докажу, давай-ка, давай-ка докажу, что лучше было бы тебе попасться в когти к Люциферу, нежели к нам, – а ну давай-ка, давай-ка! Посмотри на наши когти, а ну давай-ка, давай-ка! Ты ссылаешься, дубина, на свою непричастность, как будто это может избавить тебя от пыток. А ну давай-ка, давай-ка, послушай, что я тебе скажу, давай-ка: законы наши – что паутина, в нее попадаются мушки да бабочки, – а ну давайте-ка, давайте-ка! – меж тем как слепни прорывают ее насквозь. Мы тоже за крупными мошенниками и за тиранами не гонимся, – они плохо перевариваются, от них, кроме вреда, ничего бы нам не было. Вы же, ни в чем не повинные, давайте-ка, давайте-ка, мои милые, – сам старший черт сейчас отпоет вас.

Брату Жану Виновкусителю наскучили речи Цапцарапа.

– Эй, господин черт в юбке! – сказал он. – Как он может объяснить тебе то, о чем он не имеет понятия? Ты хочешь, чтобы тебе врали?

– А ну давай-ка, давай-ка прикуси язык! – сказал Цапцарап. – За все время моего царствования не было еще такого случая, чтобы кто-нибудь заговорил, не дожидаясь вопроса. Кто спустил с цепи сумасшедшего этого болвана?

– Ты врешь, – сказал брат Жан, не разжимая губ.

– А ну давай-ка, давай-ка! Настанет твой черед отвечать – вот тут-то ты и узнаешь, почем фунт лиха, подлец!

– Ты врешь, – беззвучно произнес брат Жан.

– А ну давай-ка, давай-ка! Ты думаешь, здесь тебе академический лес[904], где бродят без всякого дела любители и искатели истины? Нет, брат, давай-ка, давай-ка, – у нас совсем иные порядки: здесь у нас смело говорят о том, чего не знают. А ну давай-ка, давай-ка! Здесь у нас сознаются в том, чего и не думали делать. А ну давай-ка, давай-ка! Здесь у нас с видом знатоков рассуждают о том, чему никогда не учились. А ну давай-ка, давай-ка! Здесь у нас, когда бесят, велят запастись терпением, бьют, а плакать не дают. А ну давай-ка, давай-ка! Я вижу, ты никем не уполномочен, а ну давай-ка, давай-ка, трясучка тебе в бок, а ну давай-ка, давай-ка, женись-ка на лихоманке!

– Бес, архибес, пантобес! – вскричал брат Жан. – Ты что же это, вздумал женить монаха? Эге-ге! Ну так ты еретик!

Глава XIII

О том, как Панург разгадывает загадку Цапцарапа

Цапцарап, делая вид, что не слышит, обратился к Панургу:

– А ну давай-ка, давай-ка, давай-ка! Что ж ты молчишь, шут гороховый?

Панург же на это ему ответил:

– А, да ну его к черту! Видно уж, пришла наша погибель, ну ее к черту, коли невинность здесь не ограждена, а черт, ну его к черту, отпевает покойников! Ну его к черту, я согласен заплатить за всех, только отпустите нас. Я больше не могу, ну его к черту!

– Отпустить? А ну давай-ка, давай-ка! – воскликнул Цапцарап. – За триста лет никто еще отсюда не уходил, не оставив шерсти, а чаще всего и шкуры. А ну давай-ка, давай-ка! Подумай сам, давай-ка, давай-ка: выходит, стало быть, мы с тобой поступили несправедливо? Ты и так человек несчастный, но ты будешь еще несчастнее, ежели не разгадаешь загадки. А ну давай-ка, давай-ка, – что она означает?

– Вот что, – отвечал Панург: – черный долгоносик родился, ну его к черту, от белого боба, ну его к черту, благодаря дыре, которую он в нем прогрыз, ну ее к черту, и он то летает, то ползает по земле, ну его к черту. Пифагор же, старейший любитель мудрости, то есть по-гречески – философии, ну ее к черту, утверждал, что долгоносик через метемпсихоз, ну его к черту, получил на придачу еще и человеческую душу. Если б вы были люди, ну вас к черту, то, по мнению Пифагора, после вашей лихой смерти души ваши вошли бы в тела долгоносиков, ну их к черту, ибо на этом свете вы все только грызете да жрете, а на том свете,

Осатанев от адской муки,
Вы грызть бы стали, как гадюки,
Бока своих же матерей*.

– Клянусь телом Господним, – молвил брат Жан, – я бы от всей души желал, чтобы дыра у меня в заду стала бобом и чтобы вокруг нее все было изгрызано вот этими вот долгоносиками.

При этих словах Панург швырнул на середину зала кошелек, туго набитый экю с изображением солнца. Услышав звон монет, Пушистые Коты, все как один, заиграли на своих собственных когтях, точно на скрипках без грифов, и заорали во все горло:

– Славная подмазка! Вот это дельце так дельце: смачное, лакомое, смазанное, как должно! Сейчас видно порядочных людей.

– А ну берите-ка, берите-ка, вот вам кошелек с золотыми экю! – молвил Панург.

– Суд понял вас правильно, – сказал Цапцарап. – А ну давайте-ка его сюда, давайте-ка, давайте-ка! А ну ступайте-ка, ребятки, проходите, – не такие уж мы черти, хотя и черные, – а ну-ка, ну-ка, ну-ка!

Из Застенка в гавань нас проводили какие-то судейские крючки. Дорогою они предуведомили нас, что, прежде чем сесть на корабли и пускаться в путь, нам надлежит щедро одарить госпожу Цапцарапку, а также и всех остальных Пушистых Кошек, в противном же случае нас-де снова отведут в Застенок.

– Шут с ними, – сказал брат Жан. – Посмотрим, какою суммою мы располагаем, и постараемся ублаготворить всех.

– Не забудьте пожаловать на винишко нам, горемыкам, – напомнили судейские крючки.

– Горемыки никогда не забывают о вине, – молвил брат Жан, – они помнят о нем во всякое время и во всякую пору.

Глава XIV

О том, как Пушистые Коты живут взятками

Не докончив еще своей речи, брат Жан увидел, что в гавань прибыли шестьдесят восемь галер и фрегатов; тут он бросился узнавать новости, между прочим – какими товарами эти суда нагружены, и обнаружил, что нагружены они мясом: зайцами, каплунами, голубями, свиньями, козулями, цыплятами, утками, утятами, гусятами и всякой прочей дичью. Еще ему попалось на глаза несколько штук бархата, атласа и камки. Тогда он обратился с вопросом к путешественникам, куда и кому везут они это добро. Они же отвечали, что все это для Пушистых Котов и Пушистых Кошек.

– А как бы вы назвали подобного рода всякую всячину? – спросил брат Жан.

– Взятками, – отвечали путешественники.

– Взявший взятку от взятки погибнет, и так оно всегда и бывает, – рассудил брат Жан. – Отцы нынешних Пушистых Котов сожрали тех добрых дворян, которые, как приличествовало их званию, посвящали свой досуг соколиной и псовой охоте, дабы этими упражнениями подготовить и закалить себя на случай войны, ибо охота есть не что иное, как прообраз сражения, и Ксенофонт недаром говорил, что из охоты, как из троянского коня, вышли все доблестные полководцы. Я человек неученый, но мне так говорили, и я этому верю. Души этих самых дворян, как уверяет Цапцарап, после их смерти переселились в кабанов, оленей, козуль, цапель, куропаток и других животных, коих они всю свою жизнь любили и искали. А Пушистые Коты не довольствуются тем, что разрушили и пожрали их замки, земли, владения, поместья, доходы и барыши, – они еще посягают на душу и кровь покойных дворян после их смерти! Этот наш оборванец – малый не дурак: он не зря обращал наше внимание на то, что кормушки у них над яслями!

– Да, но ведь был же обнародован указ великого нашего короля, воспрещающий под страхом смертной казни через повешение охоту на оленей, ланей, кабанов и козуль, – напомнил путешественникам Панург.

вернуться

903

будь у меня дома сфинкс, вот как у Верреса… – Римский оратор Квинтиллиан (ок. 35 – ок. 100) в своем труде «Наставление оратору» упоминает о процессе наместника Сицилии в 73—71 гг. до н. э. Верреса, где с обвинительной речью выступил Цицерон. Гортензий, защитник подсудимого, заявил, что подзащитный не понимает загадочных вопросов обвинителя. Цицерон на это заметил, что тот может прибегнуть к помощи своего домашнего сфинкса (сделанного из бронзы и очень дорогого).

вернуться

904

Академический лес – роща близ Афин, где собирались ученики Платона.