Вдова Вэнь-гуна была родом из Цинь, [поэтому] она стала просить за трех попавших в плен циньских военачальников, говоря: “Му-гун ненавидит этих трех человек до мозга костей. Я хотела бы, [чтобы вы] приказали этим трем [30] вернуться. Пусть мой [циньский] правитель, удовлетворяя свое желание, сварит их живыми”.
Правитель Цзинь согласился с этим и отпустил трех циньских военачальников. Когда трое военачальников прибыли [в Цинь], Му-гун, одетый в белые траурные одежды, встретил их в окрестностях столицы и, со слезами обращаясь к ним, сказал: “Из-за того, что я не последовал совету [ваших отцов] Байли Си и Цзянь-шу, я навлек позор на вас троих, в чем же ваша вина за это? [Но теперь] вы приложите все силы, чтобы смыть позор, не ленитесь в этом!”. После этого Му-гун восстановил всех троих в прежних званиях и стал относиться к ним с еще большей милостью.
На тридцать четвертом году правления Му-гуна (626 г.) старший сын правителя Чу Шан-чэн убил своего отца Чэн-вана и занял его место. Му-гун вновь послал Мэнмин Ши и других во главе войск напасть на княжество Цзинь. Бой произошел у Пэнъя. Сражение сложилось для Цинь неудачно, и [циньские военачальники] отвели войска обратно [76].
Правитель жунов отправил Ю-юя в Цинь. Предки Ю-юя были цзиньцами, которые бежали к жунам, поэтому (Ю-юй) умел разговаривать по-цзиньски. Прослышав о мудрости Му-гуна, правитель жунов послал Ю-юя ознакомиться с Цинь. Когда циньский Му-гун показал ему свои дворцовые палаты и собранные в них богатства, Ю-юй сказал: “Если вы заставляли духов все это сотворить, то утомили духов, а если заставляли людей создавать это, то просто замучили народ!”. Му-гун удивился этим словам и спросил: “Срединные государства осуществляют управление на основе стихов и [исторических] записей, обрядов и музыки, законов и установлений [77], но, несмотря на это, в них часто происходят беспорядки. Ныне у диких жунов ничего этого нет. Как же у них строится управление? Разве не возникает трудностей?”.
Ю-юй со смехом ответил: “Именно в этом причина беспорядков в срединных государствах, ведь с тех пор как мудрейший Хуан-ди выработал обряды и музыку, законы и установления, он лично подавал пример их исполнения, [31] почти не прибегая к управлению. Его же потомки день ото дня становились все более высокомерными и развращенными. Они строго надзирали за низшими и наказывали их, опираясь лишь на силу законов и установлений, [в результате] низшие уставали до крайности и, ратуя за человеколюбие и справедливость, начинали роптать на высших. Так между высшими и низшими возникала взаимная борьба из-за [нанесенных] обид. Взаимные убийства с целью захвата власти и даже уничтожения целых родов — все это порождено этой причиной. Совсем не так у жунов и и. Высшие, обладая простотой и добродетелью, применяют их в отношениях с низшими, а низшие, сохраняя искренность и преданность, служат высшим. Управление целым государством подобно управлению собственным телом, когда не думают, с помощью чего оно управляется, и это действительно управление мудрых” [78].
Удалившись из дворца, Му-гун затем спросил своего секретаря Ляо [79]: “Я слышал, что если в соседнем государстве живет мудрый человек, это — источник тревоги для соперничающего с ним княжества. Ныне мудрость Ю-юя опасна для меня. Как же мне поступить?”. Нэйши Ляо ответил: “Правитель жунов живет в глухих, отдаленных местах и еще не слышал музыки срединных государств. Вы, правитель, попробуйте послать ему ваших певичек, чтобы сломить его волю, попросите также разрешения [оставить] Ю-юя, чтобы отдалить их друг от друга. Задержите Ю-юя и не отпускайте его, чтобы он нарушил сроки [возвращения]. Правитель жунов удивится задержке и непременно заподозрит Ю-юя. А коли между государем и его чиновником появится трещина, можно держать его [нашим] пленником [80]. Притом, если правитель жунов увлечется певичками, он непременно забросит дела управления”. Му-гун сказал на это: “Превосходно!”. Вслед за этим он сел с Ю-юем на разостланные рядом циновки и стал его угощать, лично передавая ему блюда с едой [81].
Расспросив у Ю-юя подробно о характере местности и военной силе жунов, [Му-гун] приказал своему секретарю [32] Ляо отправить правителю жунов шестнадцать певичек. Правитель жунов, получив их, очень обрадовался и целый год не возвращал [певичек].
Тогда циньский правитель вернул Ю-юя домой. [Вернувшись], Ю-юй многократно увещевал [правителя жунов],но тот не слушал его. Му-гун в то же время несколько раз посылал людей [к жунам],которые, пользуясь каждым случаем, просили послать Ю-юя [в Цинь]. В конце концов Ю-юй бежал и перешел на сторону Цинь. Му-гун оказывал ему почести как гостю и расспрашивал о возможностях нападения на жунов [82].
На тридцать шестом году правления (624 г.) Му-гун вновь усилил свое благорасположение к Мэнмину и другим [военачальникам] и послал их во главе войск напасть на княжество Цзинь. Переправившись через Хуанхэ, они сожгли [за собою] лодки и затем нанесли сильное поражение цзиньцам, захватив Вангуань и Хао [83] и отплатив этим за [неудачное] сражение у горы Сяошань. Цзиньцы укрылись за стенами городов и не осмеливались выходить [из-под их защиты].
Затем Му-гун сам переправился через Хуанхэ у Маоцзиня, у горы Сяошань был насыпан холм над останками [погибших воинов]. Он объявил траур и оплакивал погибших три дня, вслед за чем поклялся перед войсками, говоря: “О воины, слушайте [меня] и не шумите! Я клянусь и говорю вам: древние правители [всегда] советовались с храбрыми, убеленными сединами мужами [84] и поэтому не совершали ошибок. Неоднократно вспоминая о том, что я не последовал советам Цзянь-шу и Байли Си, я составил эту клятву. Пусть потомки помнят об этой моей ошибке”.
Все благородные мужи, услышав эти слова, плакали и говорили: “О! Как циньский Му-гун знает людей! [85]. Наконец-то он получил радостную весть от Мэнмина!”.
На тридцать седьмом году (623 г.) Цинь по плану Ю-юя напало на правителя жунов, присоединило к себе двенадцать царств, устроило земли на расстоянии в тысячу ли и стало главенствовать над западными жунами. Сын Неба [33] послал Чжао-гуна Го поздравить Му-гуна и вручить ему гонги и барабаны [86].
На тридцать девятом году правления (621 г.) Му-гун умер и был похоронен в Юн. С ним [принесли в жертву и] захоронили сто семьдесят семь человек. В числе захороненных с покойным находились трое верных слуг дома Цинь из рода Цзы-юй — Янь-си, Чжун-хан и Чжэнь-ху. Циньцы, скорбя об ушедших, сложили в их честь песню “Иволга” [87]. А благородные мужи сказали: “Циньский Му-гун расширил земли и увеличил число наших владений, на востоке он подчинил сильное княжество Цзинь, на западе установил господство над жунами. Но то, что он не стал главой союза владетельных князей, также сообразуется [с обстоятельствами]. Ведь [он] умер, покинув свой народ, [более того], взял еще и своих верных чиновников [с собой] в могилу. Между тем прежние ваны, умирая, оставляли все-таки [потомкам] моральные нормы, завещали [выработанные ими] законы. Как же [Му-гун] мог взять [в могилу] лучших людей и верных слуг, тех, по ком так скорбят байсины? Вот почему ясно, что Цинь не сможет повторить свой поход на восток” [88].
76
Пэнъя — поселение Цинь, располагавшееся в совр. уезде Байшуй пров. Шаньси. В Цзо чжуань более конкретно указана цель этой кампании — Му-гун хотел взять реванш за разгром его армии на юге, под Сяошань (ШСЦ, т. 28, стр. 713). Но Цзинь, находившееся в зените силы, повело свои армии широким фронтом и развернуло бой на севере, на циньской земле.
77
Слова ши *** и шу *** мы перевели: “стихи и книги”, имея в виду появившиеся к тому времени записи летописцев, песни и гимны, известные в период Чуньцю в разных царствах и княжествах. Шаванн перевел эти два слова как названия сочинений — Ши цзин и Шу цзин (МИС, т. 2, стр. 41), что едва ли правомерно для периода VII в. до н. э., когда этих сочинений, как таковых, еще не существовало. Вместе с тем если считать эту притчу созданной в период Чжаньго, а так оно, вероятно, и было, то упоминание Шу цзина и Ши цзина становится объяснимым, можно предположить, что Сыма Цянь механически повторил более поздние утверждения.
78
Диалог Му-гуна с Ю-юем имеет философский и политический смысл (он встречается в несколько иной редакции также в трактате Хань Фэй-цэы, — см. ЧЦЦЧ, т. V, гл. 3, стр. 48–50). Прославление простоты, бережливости, “недеяния” правителя отражает главным образом идеи древнего даосизма, к которым испытывали определенные симпатии Сыма Тань и Сыма Цянь, поэтому отрывок нельзя считать случайным. Лян Юй-шэн с позиций ортодоксального конфуцианства считает ошибочным помещение речей Ю-юя как подлинных в текст главы (ЛЮШ, кн. 2, гл. 4, стр. 12), забывая о том, что большинство речей, относящихся даже к более поздним периодам, лишь художественно обработанные историком легенды и притчи, призванные отразить определенные политические позиции сторон.
Го Сун-тао находит в этом диалоге и политический подтекст, связанный, по его мнению, с завуалированной критикой Сыма Цяня действий императора У-ди, при котором историк жил и работал. В это время сюнну часто нападали на Китай, а империя Хань не могла справиться с ними (Го Сун-тао, Ши цзи чжа-цзи, стр. 34–35).
79
Нэйши *** — одна из должностных категорий чжоуского Китая. Самая ранняя функция этого чиновника — секретарь правителя. Л. С. Переломов отмечает, что в княжестве Лу нэйши выполнял обязанности личного секретаря правителя. С усилением власти правителей царств и княжеств выросли и права нэйши. В период Чжаньго нэйши стал ведать всеми финансами страны и получил право “проверки и установления (степени) заслуг… (чиновников)” (Л. С. Переломов, Империя Цинь, М., 1962, стр. 47). Позднее, при династиях Цинь и Хань, нэйши — начальник столичного округа и гарнизона. В 135 г. до н. э. ввели должности начальников восточного и западного округов — цзо нэйши и ю нэйши.
80
Наш перевод исходит из основного значения лу — “пленник”. В некоторых ксилографах вместо лу *** стоит люй *** — “думать, заботиться” (см.: Мидзусава Тоситада, т. II, гл. 5, стр. 30, где отмечено 6 списков). В аналогичном тексте Хань Фэй-цзы стоит слово ту *** — “задумывать, замышлять”. Тогда изменяется и перевод: “Когда между правителем и его чиновником появляется несогласие, можно наметить меры [борьбы с этим]”.
81
Му-гун и Ю-юй сидели на цюй-си *** — на циновках, разостланных под углом так, что хозяин и гость оказывались рядом. В таком смысле текст толкуют Чжан Шоу-цзе, Накаи Сэкитоку, Ли Ли и др. Существуют и дуй-си ***, циновки, разостланные напротив друг друга, когда сидящих разделяет стол.
82
Кроме трактата Хань Фэй-цзы (ЧЦЦЧ, V, гл. 10, стр. 56), история с Ю-юем приводится кратко и в Люй-ши чунь-цю (ЧЦЦЧ, т. VI, гл. 24, стр. 307). В Хань шу в главе о литературе И-вэнь-чжи упоминается утраченное позднее сочинение Ю-юя в трех главах (ХШБЧ, т. V, стр. 3162), по-видимому представлявшее собой собрание записанных о нем притч.
83
Сжигание за собой лодок — применявшийся древними полководцами прием, который исключал возможность отступления своих войск и заставлял солдат сражаться до победы или смерти. У Сунь-цзы говорится: “приступая к решительным действиям, надлежит сжечь корабли и разбить котлы; вести солдат так, как гонят стадо овец…” (цит. по Н. И. Конрад, Сунь-цзы. Трактат о военном искусстве, М., 1950, стр. 52). Это проделали, по-видимому, и циньские генералы.
Вангуань находился в совр. уезде Вэньси пров. Шэньси.
Хао — цзиньское поселение, находившееся в совр. уезде Босян пров. Хэбэй. Но это примерно в 300 км от Вангуаня и маловероятно, что циньская армия за короткое время туда дошла. В Цзо чжуань вместо Хао указан пункт Цзяо (ШСЦ, т. 28, стр. 720), местоположение которого неизвестно. Шаванн считает Хао, или Цзяо, небольшим селением в уезде Линьцзинь (МИС, 2, 43), что соответствует совр. уезду Юнцзи. Это более вероятно, так как между уездами Вэньси и Юнъцзи расстояние 40–50 км.
84
Выражение *** хуан-фа бо-бо означает “храбрые мужи с желтеющими (т. е. седеющими) волосами”.
85
В данной главе говорится, что Му-гун юй жэнь чжоу е ***, т. е. “с людьми обходителен”, “совершенен в отношениях с людьми”. В Цзо чжуань более подробный текст, но без клятвы: “Таким образом, благородные мужи поняли, что циньский Му-гун действительно [настоящий] правитель, он выдвигает людей всесторонне [зная их], и с людьми постоянен” (Лю Вэнь-ци, стр. 492).
86
Древние книги сообщают, а археологические находки подтверждают существование в эпоху Чжоу большого числа музыкальных ударных инструментов. Сыма Цянь пишет о присылке Му-гуну цзинь-гу ***, что может быть понято и как “барабан” (Шаванн перевел — un tam tam — МИС, т. 2, стр. 45), “барабаны” или “гонги и барабаны”. Это мог быть набор из нескольких гонгов (колокольцев) и барабанов. Из Чжоу ли известно, что для ритуалов и военных команд существовали барабаны: лэй-гу, используемый при жертвах небесным духам, лин-гу — при жертвах духам земли, лу-гу — при жертвах предкам, фэнь-гу, используемый во вреня войны, и т. п. Гонги или колокольцы также делались разные: цзинь-чжо — для марша войск, цзинь-нао — для знака об отступлении и т. д. (см. ШСЦ, т. 12, Чжоу ли чжу-шу, кн. 2, стр. 445–449). Такая разработанная система появилась, вероятно, к концу Чжоу, но элементы ее существовали уже в VII в., к которому относятся описываемые события, поэтому мы предполагаем, что в дар Сына Неба мог входить какой-то набор колокольцев и барабанов.
87
Род Цзы-юй в Цзо чжуань, как и в Ши-цзине, именуется родом Цзы-цзюй (см. ШСЦ, т. 28, стр. 743). О захоронениях людей см. также прим. 44.
Песня Хуан-няо (в русском переводе “Там иволги”) — шестая из песен царства Цинь, воспевающая достоинства трех храбрейших воинов и помощников Му-гуна. Песня кончается знаменательными словами:
88
Гу Янь-у в Жи-чжи-лу выражает удивление, почему Сыма Цянь воспроизводит это не оправдавшееся предсказание — ведь Цинь завоевало всю Поднебесную (см. ЛЮШ, кн. 2, гл. 4, стр. 15). Представляется, что включение в текст несбывшихся пророчеств свидетельствует о существовании разных взглядов на будущее Цинь. С другой стороны, здесь высказана и определенная ирония по отношению к конфуцианским цзюньцзы — мужам, которые оказались недальновидными.