- Что, Рогачевский, онемел? - улыбнулся Кандыгроба и объяснил: - Это еще от царского флота осталось. В гражданскую войну и пули свистели и сабли секли, кое-где следы свои оставили, а вот этой татуировки и огнем не выжжешь. Ничего, главное не то, что на груди, а что в груди, товарищ будущий адмирал.
А в груди старшего лейтенанта Кандыгробы билось сердце истинного советского моряка. Мы учились у него всему - и обхождению с людьми, и командирскому мастерству. Старались, как он, отдавать приказания - громко, немного резко, но четко, без лишних слов. Восхищались, как командир маневрировал при швартовке - расчетливо, без единого ненужного движения.
На корабле, который имел небольшой ход - до 12 узлов, мы прошли все порты от Туапсе до Одессы. Малый ход позволял нам изучать побережье, маяки, знаки, створы, делать зарисовки, чтобы лучше запоминать все данные лоции. Мы помогали штурману вести простую прокладку, брали отсчеты метеорологических приборов, несли вахту у котлов и паровых машин - всего и не перечислишь.
Побывали мы в районе Тендры, Очавы, где проводили артиллерийские стрельбы. Нам поручили установить макеты танков на полигоне. Затем готовили корабль: снимали плафоны, зеркала - все, что может разбиться при стрельбе. Впервые мы почувствовали, что такое артиллерийский огонь трех 130-миллиметровых орудий: грохот выстрелов, звон и боль в ушах, содрогание корпуса небольшого корабля. Задача была выполнена отлично, [267] после чего мы получили приказ следовать в Одессу; а затем осмотреть побережье Днестровского лимана.
Будучи в Тамани, по просьбе местного колхоза, вышли на сбор хлопка - тогда его там выращивали. Мы знали, что квалифицированные сборщики за трудовой день сдают по 30, а то и по 60 килограммов хлопка.
- Защитим честь флота! - под таким лозунгом ринулись мы на хлопковую плантацию.
Мы так старались, что к вечеру уже буквально ползали на четвереньках. И что же? Оконфузились. Собрали в среднем по 12 килограммов на каждого.
Но колхозники благодарили нас от души.
- Молодцы, ребята, - говорили они на прощанье, - хлопка на тельняшки вы себе насобирали. А это немалая подмога и нам, и флоту!
Вернулись на свой корабль и жизнь потекла своим чередом. Одно лишь омрачило нас. Отдается печалью в душе и по сей день. То, что произошло на моих глазах в то летнее утро в Одесском порту, до сих пор стоит перед глазами.
Утро. Я несу службу на юте у трапа. Подъехала черная эмка. Из нее вышли трое и направились на корабль. Я представился.
- Кому и как о вас доложить? - спрашиваю.
- Вызовите дежурного по кораблю, - последовал ответ.
Дал сигнал, прибыл дежурный. Прибывшие показали удостоверения и в сопровождении дежурного прошли на корабль. Минут через десять появился старший лейтенант Кандыгроба, за ним трое. Подаю команду: «Смирно!» Командир ничего не ответил, только внимательно посмотрел на меня.
В обед нас построили и старпом объявил, что командир арестован, как враг народа.
Это сообщение не укладывалось в голове. Как не укладывалось в голове и то, что когда мы вернулись в училище, тоже был арестован начальник политотдела - пламенный трибун, удивительный собеседник с орденом Красного Знамени на груди. Тоже враг народа… Вскоре на занятия по навигации не пришел преподаватель капитан 1-го ранга Гостев. Дежурный по классу обратился в учебный отдел и получил тот же ответ: «Враг народа». Возможно, я бы не вспоминал эти события. Но ведь не всегда мы, люди, учитываем то обстоятельство, [268] что они немало повлияли на формирование характера моего поколения, на то, что оно, несмотря ни на какие испытания, не потеряло веру и силы - это главное поколение времен Великой Отечественной войны, поколение победителей.
У каждого времени - свои проблемы и свои сложности. И надо пройти их достойно, помня о конечной цели - служении народу, Отчизне.
И мы, комсомольцы-краснофлотцы, стремились к этому в большом и малом. В те годы мы, молодежь флота, обращались нередко к одному документу, да и сейчас он не утратил свою силу. Хотя с 1922 года прошли десятилетия. Я имею в виду документы V съезда РКСМ, принявшего шефство комсомола над флотом. Именно там прозвучали слова: «Принимая шефство, мы прежде всего обращаемся к комсомольцам-морякам: будьте лучшей боевой частью флота, служите примером для всех молодых моряков. Усердно и настойчиво постигайте все трудности морской службы… Лучшей комсомольской организацией будет та, которая сможет больше всего внести в дело помощи красным орлам наших морей. Комсомольцы и краснофлотцы под одним знаменем будут творить одно и то же дело - строить Советскую республику и защищать ее берега».
Тогда же на съезде флоту было вручено шефское знамя с такими символическими на многие десятилетия надписями. «Орлам революции морякам Красного Военного Флота Республики от V-го Всероссийского съезда Российского Коммунистического Союза Молодежи» - так было вышито золотом на одной стороне и ярко светило призывом на обратной: «Да будет оно знаменем побед!»
И разве не символично то, что первым кораблем, который восстановила комсомолия, был знаменитый крейсер «Аврора»!
Стажировкой на канонерской лодке «Красная Абхазия» у нас завершился всего лишь первый курс. Дальше - еще три года учебы. Штурманская практика на Каспии и на эскадренном миноносце «Бдительный», на котором я был дублером штурмана лейтенанта Бориса Ефремовича Ямкового. И наконец испытание испытаний - практика после третьего курса на крейсере «Коминтерн [269] «. Проверка не так крейсером, как его командиром капитаном 1-го ранга Барбариным. Вот сейчас говорят, что для современного мотострелка самое суровое испытание - обкатка танком. Думаю, что обкатка капитаном 1-го ранга Барбариным была бы штукой посерьезнее. Вся жизнь - бегом. Все только так: долетел до люка, и уже на нижней палубе - съехал на руках по поручням трапа. Циркачи позавидуют! Построение - за одну секунду. После команды «Разойдись!» на месте, где был строй, - ни души. И еще, по глубокому убеждению капитана 1-го ранга Барбарина, краснофлотец всегда должен чуть-чуть улыбаться. Несмотря на тяжелую обстановку, смертельную усталость. Моряк - всегда невозмутим.
Но вот в конце четвертого курса среди нашего брата вдруг появились такие настроения, что, мол, нам, почти выпускникам, можно бы жизнь и немножко полегче сделать. По этому поводу начальник училища вице-адмирал В. П. Дрозд собрал четвертый курс и в присутствии преподавателей разнес нас в пух и прах, подведя итог недвусмысленно и категорично:
- Мы здесь создали вам такие условия службы, что когда на флот придете, скажете - в рай попали!
С тем мы и пришли к государственным экзаменам.
А в отношении строгости и требовательности война показала, что командиры наши были правы. [270]
Крещение, и сразу - огнем
До начала войны оставалось всего три месяца, а мы отправлялись на шестимесячную, уже последнюю и окончательную командирскую стажировку. 18 марта 1941 года. Мы, дублеры-стажеры, сидим в автобусе и едем к новому месту службы: из бухты Стрелецкой - в бухту Карантинную. Сухорукое, Енютин, Лозицкий, Олейник, Мещанкин, Загудаев, Степанов, Анищенко, Турин, Харитонов, Чепик, Соседко, Лосевский, Ловейко, Петров… Так и хочется написать лейтенант Сухорукое, лейтенант Енютин… Но - увы! Выпускники училища, четыре года грызли мы гранит науки, но все-таки не лейтенанты, а - мичманы. Очередная реформа: предстоит полугодовая подкомандирская практика дублерами, а уже потом [270] - самостоятельная служба в должности командира, помощника командира малого корабля, командира БЧ - боевой части, кроме электромеханической, и, надо полагать, только после этого - лейтенантское звание. Мы, правда, отличались от курсантов. Все получили вместо бескозырок с лентой фуражки с крабами и по четыре узеньких золотистых нашивки мичманов, которые тут же нашили на курсантскую форму. Таким образом стали вроде бы начальниками по службе. Семьдесят четыре таких начальника уехало на Балтику, а более четырехсот остались на Черноморском флоте.