Что с ней случилось, почему она так долго не могла слезть со звезды, а потом, когда наконец слезла, не сразу сумела отыскать дорогу домой, Ольга Владимировна не понимала. Заблудившись в разнокалиберных ковшах бесконечных медведиц, голая и продрогшая, она до самого утра рыскала в небе, пока не взошло солнце, сделавшее местность простой и понятной. Усталая Ольга Владимировна спиной вошла в квартиру, наткнулась на угол тумбочки и опрокинула будильник, который тут же и зазвенел, напомнив о будущем зэке и правилах на мягкий знак в конце слова «сволочь».

Следуйте раз и навсегда заведенному ритуалу! Не выпускайте из цепи последовательности ни единого элемента, каким ничтожным он бы ни казался вам. Ритуалы не терпят сокращенных сценариев. Утро, в которое вы впервые замените «арабику» в зёрнах на растворимый «Максим», станет для вас точкой обратного отсчета, а глубина вашего дальнейшего падения может быть сопоставима с глубиной Стикса по фарватеру, который, как известно, проходит не вдоль, а поперёк этой судоходной реки. Не пытайтесь отделаться душем после пробежки по Млечному пути — вы же знаете, что астральная пыль и космическое сиротство смываются только в горячей ванне, и не за несколько минут, а за час-два, причем температура воды должна быть всегда постоянной, для чего, собственно, Ахиллу и нужна была пятка. Вы затыкаете пяткой сток в ванне и ею же открываете его, в то время как отрегулированный должным образом Стикс хлещет из крана, непрестанно взбивая вокруг вас очистительную пену.

Но что было ждать от Ольги Владимировны, опаздывающей на заклание себя 3-му «Б» и верховному жрецу его, будущему зэку Серёже Воловику. Конфликт последовательностей был быстрым, и Ольга Владимировна, выступив в непривычной для себя роли рефери, присудила победу ритуалу жертвоприношения, отложив ритуал очищения на потом. Никто не заметил сверкнувшей в ясном небе молнии, когда кое-как сполоснувшийся под душем агнец повёл себя на алтарь трудной любви к малым сим.

— Здравствуйте, дети, — проблеяла она обрядовую фразу и вдруг изошла криком: — А это что тут такое?! Кто нарисовал на доске порнографию!! ВСТАТЬ!!!

Кто-то хихикнул, но тут же умолк.

Наверное, пасхальные евреи, на которых бы внезапно набросился предназначенный Богу баран, растерялись не меньше, чем ученики 3-го «Б», но с евреями, несмотря на все их последующие и предыдущие беды, ничего подобного не случалось.

— Я вас спрашиваю, какая скотина нарисовала на доске эту пошлость! — орала между тем Ольга Владимировна, и было видно, что она изготовилась к прыжку.

— Это не это, — пискнул бывший жрец. Мгновение — и хруст шейных позвонков Воловика возвестил о том, что ему так и не суждено стать зэком. Ольга Владимировна на секунду с удовольствием прислушалась.

Наступив на тело мёртвого ребенка, она выбрала следующий инструмент для извлечения понравившегося ей звука. Шея маленькой Танечки Потаповой хрустнула с каким-то всхлипом, и это было здорово.

На всё про всё у Ольги Владимировны ушло каких-то пять минут. Хватая детей по одному, она сворачивала им шеи и бросала обеззвученные тела на пол, чтобы в следующий момент выдернуть из-за парты очередную жертву.

…Нет, всё было совсем не так.

Ольга Владимировна не сворачивала детям шеи. Она просто перестреляла их из калаша, который случайно завалялся в шкафу между пожелтелыми рулонами прошлогодних стенгазет. Вошедшие на звук автоматных очередей завуч и директор были неприятно поражены масштабами предстоящего ремонта в классе, где даже потолок был исчиркан пулями, а уж о том, чтобы кровищу забелить какой-то там известкой, и речи не шло.

Нет, и опять не так.

Ольга Владимировна поделила класс на две части, выстроив девочек вдоль левой, а мальчиков — вдоль правой стен. Девочек она перестреляла (кроме отпросившейся в туалет Тани Потаповой), а мальчиков брала за ноги, раскачивала и била их головами об стенку, что, конечно, было достаточно утомительно, но более занятно. Вернувшуюся из туалета Таню Потапову она удавила, за что и получила выговор от завуча и директора.

— Детей надо давить еще в колыбели, Ольга Владимировна, — сказали они, — так что зря вы так с девочкой.

Но выговор последовал не сразу, да и вообще, между нами говоря, не было никакого выговора. Избиение младенцев состоялось без свидетелей, а у Ольги Владимировны имелось алиби. Расправившись с классом, Ольга Владимировна, утомлённая еще больше, чем перед работой, села за свой педагогический стол.

Овцы и волчищи иногда меняются ролями, говорили пророки, но их, как обычно, никто не слушал, потому что они всем надоели.

— Надоели, — сказала себе под нос Ольга Владимировна, — Воловик, сотри с доски эту мерзость! Уфф, как я от вас устала.

Но отдохнуть как следует ей, конечно, не удалось, потому что зазвонил звонок на урок и она стала объяснять правило на мягкий знак в существительных с шипящими на конце.

На звезду она тем вечером не полезла. Пасмурно было. Да и вообще, не хотелось.

МАТЬ

Анатолий Михайлович родился совершенно сформированным мужчиной, только маленьким и лёгким: длина 51 см, вес 3700 граммов. Да и странно было бы, если б он появился на электрический свет родильного зала сразу большим и тяжелым: длина 180 см, вес 83 кг. А так он никого не удивил: ни акушера, принявшего в свои ладони хорошо выбритого краснолицего джентльмена, ни собственную мать, которая вообще не заметила во внешности сына никаких странностей или отклонений, кроме неземной красоты.

Вскоре после своего рождения Анатолий Михайлович пришел к матери и, сославшись на срочные дела, тут же ушел обратно. «Анатолий Михайлович! — крикнула ему вслед родительница, — а сисю?» Но Анатолий Михайлович, буркнув что-то себе под нос, только махнул рукой. До ужина он где-то пропадал, а вечером, вернувшись голодным и усталым, приник к материнской груди, высосал оттуда весь суп с фрикадельками и макароны по-флотски, рыгнул, пукнул и уснул. Мать осторожно переложила сына в кроватку, а потом, стараясь не разбудить, тихонько сняла с него галстук, туфли, брюки и пиджак. Из кармана сыновнего пиджака выпала сложенная вчетверо бумажка, оказавшаяся свидетельством о браке. «Уже прибрала какая-то», — поняла мать и тихонько заплакала.

С этого дня Анатолий Михайлович стал бывать дома не чаще пяти раз в неделю. Остальное время он где-то пропадал, и мудрая мать ни о чем не расспрашивала сына, делая вид, что всё происходящее — в порядке вещей. Но один Бог ведает, сколько горя вынесло сердце матери, прекрасно знающей, что дитя, единственное, дорогое, кровиночка и солнышко — болтается у какой-то неизвестной гадкой бабы, хитрой твари, заманившей чистого, наивного Анатолия Михайловича в свои ужасные сети и мерзкие ловушки. Бабу эту она, впрочем, видела довольно часто, но никогда не спрашивала Анатолия Михайловича, кто она такая и надо ли ей наливать чаю.

В это период жизни Анатолий Михайлович уже достиг своего апогея на высоте 180 см от пола, сходил на работу и устроился на пенсию. Но мать есть мать. Женщине постоянно казалось, что сын её голоден, худ и бледен. И Анатолию Михайловичу, доверчивому и бесхитростному мужчине, казалось тоже самое. Он забирался к маме на ручки, высасывал что Бог послал, пукал, рыгал и засыпал, согретый теплом материнской груди. А потом просыпался, пил чай и уходил к мерзкой твари, каждый раз унося в кармане пиджака то баранку, то конфетку, то небольшую денежку на мороженое. А мать оставалась одна.