Вскоре Василий подошел к старинному, в осеннем наряде, парку. Долго бродил он по тенистым аллеям, шурша опавшими листьями.
Но вот аллея кончилась, и Василий как зачарованный застыл перед небольшим прудом, в темных водах которого отразился великолепный белокаменный дворец.
Узкой густой аллеей, окаймляющей пруд, Василий подошел поближе к дворцу. Сквозь открытые окна ему хорошо было видно роскошное убранство комнат: гобелены, картины, ковры, множество всевозможного оружия.
Сторож — дряхлый худенький старичок, заметив постороннего наблюдателя, подошел к нему.
— Засмотрелся, солдатик? — мягко спросил он.
— Никогда не видел таких чудес, — сказал Василий, — будто это и не людьми создано.
— Нет, любезный друг, все это сделали простые русские люди, вроде как мы с тобой. Сам-то откуда будешь?
— Тульский я.
— Из мастеровых, значит. В Туле, известно, все мастеровые. Вот видишь, оружие-то развешано? Оно, говорят, почти все туляками сделано. Так и другое разное. Все народ делал. Крепостные мужики... Дворец-то этот, сказывают, еще князь Меншиков, друг Петра Великого, строил...
Покурив с дедом, Василий вышел из парка. Ему хотелось осмотреть все достопримечательности Ораниенбаума и обязательно увидеть море, которое давно манило его к себе.
Скоро дорога свернула в сосновый бор и стала подниматься в гору. Василий шел, вдыхая бодрящий смолистый воздух.
Вдруг сосны стали редеть, и за ними открылся безбрежный морской простор.
Усевшись на камень, Василий долго смотрел в серовато-синюю даль и думал о жизни.
Она представлялась ему таким же безбрежным морем. В ней, как в море, можно было наметить много разных путей. Но из всех этих путей надлежало выбрать один...
И Дегтярев выбрал его. Он принял твердое решение посвятить свою жизнь оружейному делу.
«Но как быть, — размышлял Василий, — ехать в Тулу или работать здесь?..»
Сердце его рвалось в родные места, к небольшой речке Упе, к яснополянским лесам.
«Тут я буду, как бобыль, а там свой угол, родные, близкие...»
Все складывалось к тому, чтобы ехать в Тулу, но жаль было расставаться с полюбившейся ему оружейной мастерской, с добрым наставником Филатовым, с мечтами об изобретательстве, которые здесь еще больше окрепли и не давали ему покоя.
Утром Дегтярева неожиданно вызвали к Филатову.
— Оставайся у нас вольнонаемным, — предложил он Дегтяреву. — Тебе, брат, учиться надо, а в Туле ты новому не научишься. Оставайся, дело тебе дам хорошее.
— Я бы охотно, да домой тянет!
— Ну что ж, съезди домой, повидайся с родней, погости, осмотрись, женись, а потом с молодой женой и приезжай. Место оставлю за тобой.
Василия обрадовало это предложение. Дав Филатову слово вернуться обратно не позже чем через месяц, он стал собираться на родину.
Из Тулы Дегтярев вернулся очень скоро.
Передав Михаилу скромные подарки от родных, рассказал, что в Туле жизнь очень тяжелая: на заводе сокращение, и устроиться на работу нет никакой возможности.
— Ну что же, Васюха, оставайся здесь, будем жить вместе, — сказал Михаил. — Подыщешь комнатку — выписывай Веру, я буду к вам в гости ходить...
ВСТРЕЧА С ФЕДОРОВЫМ
Оставшись вольнонаемным, Дегтярев перешел работать в маленькую мастерскую, созданную при оружейном полигоне.
Мастерская помещалась в небольшой комнате деревянного дома, стоявшего на краю огромного поля.
В ней оказалось всего три станка — токарный, фрезерный и сверлильный — да несколько верстаков с тисками для слесарных работ. Кроме Дегтярева, там работали еще двое рабочих. Одного из них Василий узнал сразу — это был слесарь Колесников, знакомый ему по мастерской офицерской школы.
— Ну, как работается на новом месте? — спросил Дегтярев здороваясь.
— Один чорт, — недовольно отозвался Колесников, — только что там почище, а здесь погрязнее.
Проработав месяца два, Василий Дегтярев снял на окраине города маленькую комнатушку, вызвал из Тулы Веру и зажил своей семьей. По воскресеньям приходил к ним Михаил Судаков. На стол подавался фигурный тульский самовар, и начинались задушевные разговоры, воспоминания, расспросы...
Как-то, зайдя к Василию в мастерскую, Михаил застал его настолько поглощенным работой, что тот даже не заметил прихода друга.
— Над чем это ты мудришь, Васюха?
Дегтярев возбужденно и радостно стал рассказывать:
— Делаю занятную штуку для обучения солдат стрельбе. Филатов поручил.
— Что же это за штука, ты толком объясни.
— Движущиеся мишени... Раньше, бывало лупишь и лупишь по мишени, а она ни с места. На войне так не бывает: солдат то лежит, то бежит — попробуй подстрели. Вот Филатов и велел такие мишени придумать, чтоб походили на живых солдат: движущиеся и падающие. Я спрашиваю: «Есть ли где-нибудь такие?» — «Нет, — отвечает, — в том-то и штука, что надо самим выдумать». Эх, Мишуха, до чего по душе мне такая работа! Хлебом не корми, только дай что-нибудь выдумывать!
В мастерскую очень часто приходил Филатов, разговаривал с мастерами, присматривался, как идут дела, давал советы. Однажды, остановившись около Дегтярева, сказал ему:
— Ловко ты работаешь, Дегтярев, а главное — точно. А не сумел бы ты выточить из меди вот такие пульки?
Дегтярев взял бумажку, где карандашом был сделан набросок пульки.
Пулька эта была не тупоконечная, которую знал каждый солдат, а остроконусная, совершенно незнакомая. Дегтярев задумался.
— Ну как, выточишь? — спросил Филатов.
— Постараюсь, ваше высокоблагородие.
— Ну, так приходи ко мне в три часа...
Когда Дегтярев вошел, Филатов сидел за столом, заваленным бумагами и книгами. Около него стоял молодой гвардейский офицер и показывал ему какой-то чертеж.
— Входи, входи, Дегтярев, — зарокотал Филатов. — Вот вам и мастер, Владимир Григорьевич, — обратился он к офицеру, — золотые руки. Подойди сюда, Дегтярев, познакомься. Это капитан Федоров, Владимир Григорьевич.
Дегтярев смущенно приблизился к столу. Офицер сам протянул ему руку и очень просто, по-деловому заговорил:
— Нам нужен хороший мастер, и Николай Михайлович рекомендовал вас. Вот посмотрите, — он развернул чертеж остроконусной пули, — здесь пуля увеличена в двадцать раз, и поэтому очень легко представить себе ее профиль. Сможете ли вы точно такую же выточить из медного прута? Должен предупредить, — продолжал Федоров, — работу нужно выполнить очень точно: отклонение от чертежа увеличит рассеивание пуль. Чертеж этот сделан профессором Михайловской артиллерийской академии генералом Петровичем на основании сложнейших математических вычислений по преодолению сопротивления воздуха пулями различной формы.
— Позвольте узнать, — спросил Дегтярев, внимательно всматриваясь в чертеж, — эта пуля должна быть самой лучшей?
— По расчетам так, но прежде чем дать окончательный ответ, нужно пули эти изготовить и подвергнуть тщательным и всесторонним испытаниям...
— Простите, Владимир Григорьевич, — прервал Филатов и обратился к Дегтяреву: — Твоя задача в том, чтобы выточить модель пули по данному чертежу. По твоей модели изготовят тысячи пуль и уже с теми пулями будут вести испытания. Если эти пули покажут превосходство перед старыми на испытаниях, они будут приняты на вооружение русской армии.
— Да, дело серьезное, — сказал Дегтярев.
— Ты, что же, испугался? — спросил Филатов.
— Оно, конечно, боязно... Оборудование-то у нас уж больно плохое...
— Ничего, ничего, Дегтярев, берись, торопить тебя не будем... Кроме тебя, некому это дело доверить.
— Вы напрасно боитесь, — сказал Федоров. — Все расчеты вам даны, нужно лишь строго следовать чертежу, вот и все.
— Вот в этом-то и штука, — возразил Дегтярев. — Ну, да я, думаю, справлюсь.
— Давно бы так! — обрадовался Филатов и, дружески хлопнув Дегтярева по плечу, сказал: — Он у нас молодчина и слову своему — хозяин. Ну, забирай чертеж и иди в мастерскую, я попоздней зайду. Да смотри, об этом — ни-ни: дело секретное!..