В эти годы Туманян пишет свои «Четверостишия».

Редко кто из армянских поэтов обращался к этому труднейшему жанру, требующему максимальной экономии слов, до предела сжатых, строгих форм. В «Четверостишиях» сказалось стремление к осмыслению пройденного поэтом жизненного пути, к философским обобщениям. В «Четверостишиях» нашли отражение настроения и переживания поэта в последний период его жизни. В этом смысле они являются «биографией души» автора. Их можно рассматривать как определенный этап в развитии лирики Туманяна, но не как синтез всего его творчества.

«Четверостишия» написаны преимущественно в годы первой империалистической войны и в период недолгого, но кровавого господства в Закавказье буржуазно-националистических партий. Еще в 1903 году Туманян написал стихотворение «Армянское горе — безбрежное море». Ужасы войны, жестокость, кровь и слезы невинных, толпы беженцев, голодные дети, безутешное горе матерей, потеря любимого сына во многом определили содержание и скорбный характер «Четверостиший». В них отразились глубоко волновавшие поэта грустные события личной и общественной жизни. В них явственно видна смятенность чувств Туманяна:

В гуле военных лет, в лихорадочной обстановке быстро сменяющихся событий Туманян с нежностью и тоскою вспоминает вечно милые сердцу родные поля:

В «Четверостишиях» поэт предается тяжелым раздумьям, философским размышлениям о мире, о путях человечества, о цели существования, о жизни и смерти. Он повторяет свою излюбленную тему о том, что нет в мире ничего устойчивого, что все проходит…

Туманян всегда был сторонником широкого, но разумного пользования жизненными наслаждениями. Он, в период расцвета творческих сил, летом 1904 года, сообщая о веселых пирушках под тенью деревьев, длившихся далеко за полночь, писал из Шулаверы: «Хотя и надо признаться, что вино и бессонные ночи вредят, но все равно. Потом ведь долго будем спать и думаю, что там и вина нет». Теперь, в условиях войны, поэт предавался размышлениям о скоротечности человеческого существования, о том, что «из этой бренной жизни все равно ничего не унесешь с собой», и, обращаясь к «кичливому и жадному человеку», советовал «мирно и радостно свершать свой короткий путь». Туманян в жизни всегда любил веселые пирушки в тесном дружеском кругу и теперь не без горечи писал:

В «Четверостишиях» нашли выражение и социальные воззрения Туманяна. Он мечтает о «тихом уголке, безмятежном сне младенца, спокойном и мирном существовании человечества». В них выступает и образ народного певца, тесно связанного с массами. Они раскрывают богатый душевный мир, благородное сердце поэта-гражданина:

Временами Туманяну казалось, что он сделал немного, что он напрасно потерял и время и энергию. Он жаловался, что нет простора для развития творческой мысли, нет чувства внутреннего удовлетворения и каждый день приходится ожидать, что жизнь изменится.

Но народный поэт, так твердо стоявший на земле, так сильно любивший жизнь, не мог впасть в безнадежный пессимизм.

Скорбные мотивы в «Четверостишиях» совсем не характерны для оптимистического и жизнеутверждающего творчества Туманяна. Поэт обладал большой силой внутреннего мужества. В нем было развито живущее в сознании народных масс здоровое чувство оптимизма. «Поднялась буря, — писал он в гнетущие дни империалистической войны, — за тяжелым чувством последовали страшные потрясения и смятение, но и это пройдет, вновь взойдет яркое солнце и улыбнется мирный день… После нынешней войны с невиданной силой и глубиной встанет проблема мира во всем мире…»

Туманян с гневом говорил о германском империализме. Его волновал вопрос о будущем мире. «Единственная моя надежда, — писал он, — что этой войной Германия, и вместе с нею милитаризм погибнут… Австро-Венгрия и все германское эгоистическое племя получат достойное наказание, и мое руссофильство победит». Только тогда «мир надолго успокоится».

Все симпатии Туманяна были на стороне России, на Германию и Австро-Венгрию он смотрел, как на главных виновников войны. Поэт упускал из виду, что война 1914 года была захватнической «войной за передел мира и сфер влияния» и что ее виновниками были не только Германия и Австро-Венгрия, но империалисты всех стран, в том числе и царская Россия.[47]

В 1914 году, в условиях войны, Туманян решил отметить в армянской печати 100-летие со дня рождения Лермонтова. В октябре он написал статью под заглавием «Великий приемный сын Кавказа», в которой с грустью отмечал: «Война помешала отпраздновать светлое событие, которое должно было вызвать ликование, волнение в миллионах сердец всех народов и племен России». В этой статье была дана общая характеристика творчества русского поэта, по которой легко понять, что было особенно близко и дорого Туманяну в поэзии Лермонтова. Его прежде всего привлекала гордая, свободолюбивая натура русского поэта: «Он родился с пламенной, возвышенной душой, которая еще с детства искала новых путей в сумраке России прошлого столетия, — с душой, отвергавшей жизнь, закованную в чиновничий мундир.

И свершилась великая драма.

Да, самая ужасная из драм, драма великих душ. Лермонтов разделил судьбу своего великого предшественника Пушкина…»

Далее Туманян говорил о той «странной любви», которой любил Лермонтов отчизну, любви, которая «щедро звучала в его творениях», но тогда не могла быть понята и по достоинству оценена, потому что «жизненную арену занимали или ничтожества, или те, о которых он говорил, что «их подлые сердца облачены в мундиры». Враждебное поэту общество «голубых мундиров» изгнало его из своей среды. «Его преследовали тысячи глаз и рук… Ко всему этому прибавилось огромное горе. Лермонтов боготворил Пушкина и увидел его оклеветанным и сраженным пулей.