К ней быстро прилипло прозвище «Бобр» — символ напряжённой работы и энергичности — и она стала членом группы. (Под таким прозвищем можно понимать что угодно, между тем это была просто одна из раблезианских острот компании, бывшей весьма высокого мнения о себе.

«Обаятельная, хорошенькая, правда, одевается ужасно… эта её кошмарная маленькая шляпка», — так добродушный двадцатичетырёхлетний Сартр отзывается о де Бовуар. Согласно же самой де Бовуар, «это была любовь с первого взгляда».

Как бы там ни было, Сартр и де Бовуар стали любовниками.

Сартр вскоре возложил на себя дополнительные роли — ментора, консультанта по манерам и одежде. «Я хочу стать твоим покровителем», — говорил он ей.

Это было не совсем так. Он постоянно вступал с ней в споры, выдвигая разрушительные аргументы.

Бобр отвечала уничтожающей критикой его идей. Впервые в жизни Сартр встретил ту, что «ростом вровень»: к критическим высказываниям Бобра он относился всерьёз. Отношения становились всё более глубокими. Он был той самой «половинкой», которую де Бовуар вымечтала за долгие одинокие годы своей юности. И Сартр, так и не став её консультантом по модной одежде, вскоре обнаружил поистине материнскую заботу о себе (ему предлагали помыться, сменить рубашку, подсовывали крем против угрей — и всё в таком роде). Для де Бовуар он был «половинкой» в психологическом смысле, Сартр же обрёл в ней утерянную в лице Анн-Мари сестру-мать, которой ему так не хватало. Конечно, эти роли действовали подсознательно, но с самого начала стало ясно: отношения не мимолётны, они завязываются надолго.

Впрочем, о постоянных отношениях речи быть не могло — брак рассматривался обоими как буржуазный предрассудок. Даже считать себя парой они отказывались: это было некорректно с философской точки зрения. Семейная идиллия буржуа, узы сожительства, приверженность условностям — всех этих мерзостей надо было избежать во что бы то ни стало. Нет, их отношения будут «открытыми». Так они решили. Никаких пут!

Студенты-любовники сидели над книгами, питались в дешёвых бистро, занимались любовью, вели теоретические споры в кафе, в постели, во время прогулок по Люксембургскому саду, опять сидели над книгами, читали, ещё читали, истолковывали прочитанное, снова садились за книги, снова вели теоретические споры — неделя за неделей, месяц за месяцем… Подошла пора экзаменов.

Когда объявили результаты экзамена по философии, Сартр узнал, что он — первый на курсе, де Бовуар заняла второе место. «Сливки» французского студенчества оказались в кильватере.

Счастливые университетские времена окончились, студентам-любовникам пришлось взглянуть в лицо действительности: учительская карьера для де Бовуар, военная служба для Сартра. Как истинные интеллектуалы, они решили определиться со своими отношениями. Сартр сформулировал свою позицию: всепоглощающая страсть его жизни — это теоретическая работа, писательство.

Всё остальное — только на втором плане. В отношении всего, что в жизни остаётся помимо писательства, он исповедует три принципа: «путешествия, полигамия, откровенность». После военной службы он планирует читать лекции в Японии. Он хотел бы сохранить их отношения, однако это не должно ему мешать наслаждаться компанией других женщин. Он ни за что не откажется от принципа личной свободы, поэтому о понятии буржуазной «верности» речи просто не идёт. С другой стороны, он признаёт, что их отношения — действительно особые. Поэтому он предлагает двухлетний «тайм-аут». То есть два года жить вместе, а потом два-три года порознь. Так они смогут оставаться близкими людьми и в то же время их отношения не утратят новизны, не перейдут в пошлую буржуазную привычку. Перерывы будут гарантией этого.

Определив их отношения в курьёзных буржуазных терминах, Сартр вознамерился рассмотреть их также с философской точки зрения и выразить более адекватно. Опорой ему стало кантовское деление истин на «необходимые» и «случайные». По Канту, истина «необходима», если её отрицание приводит к логическому противоречию.

Например: «Философы ищут истину». Поиск истины — часть определения философа, отрицание этого утверждения ведёт к противоречию.

С другой стороны, если отрицать утверждение «Философы часто занимаются пустой болтовнёй», никакого противоречия не получим.

Это высказывание не является необходимо истинным или ложным, в смысле логики. (Если только ваше определение не включает неспособность философа к пустословию.) Истина второго утверждения, таким образом, случайна.

Сартр предложил их отношения с де Бовуар в течение двухлетнего срока и после него считать «необходимыми», все же остальные связи, которые у него (неё) будут, считать «случайными». К не-философам можно отнестись снисходительно: они, бестолковые, вечно делают из этой посылки ложный вывод. Что Сартр действительно имеет в виду?

Если у него есть какая-то случайная связь — «не необходимо» даже рассказывать о ней де Бовуар?

Нет, совсем наоборот. Это третий элемент сартровского «Путешествия, Полигамия, Откровенность».

Он хотел, чтобы их отношения с де Бовуар были предельно честными и откровенными. Они будут рассказывать друг другу всё, и никаких секретов.

Сегодня нам уже трудно оценить смелость этого вызова. Париж, конечно, всегда был городом любовников, но Франция в целом в 20-е годы оставалась в тисках буржуазной морали, как, впрочем, и большинство других стран. Семья как ячейка общества — вот основа этой морали. Респектабельность — удел дня, лицемерие — удел ночи.

Люди, конечно, нарушали эти правила, но не публично же!.. Сартр и Бовуар не таились. Это была неслыханная дерзость для Франции тех дней. Позже им бросились подражать интеллектуалы всего мира. Это была попытка создать честные и открытые отношения, в которых оба партнёра независимы и свободны. Если отношения между мужчиной и женщиной вообще могут быть рациональными, то именно так они и должны бы строиться.

Можно ли строить разумные отношения как-нибудь иначе — это предполагалось обсудить на следующей стадии их развития. Достаточно сказать, что за время существования отношений, о которых идёт речь, условленное выполнялось. По крайней мере, так казалось. Говоря словами человека, который отважно сформулировал новые отношения между мыслящими мужчиной и женщиной, «Бобр приняла эту свободу и не отказывалась от своего выбора».

Сартр отбыл на свою полуторагодичную военную службу, а де Бовуар стала преподавать психологию в женской школе в пригороде Парижа.

Военными успехами Сартр не блистал, но со временем ему удалось перейти в метеорологическое подразделение, где инструктором был его друг Арон. Вместе они осваивали премудрости метеорологии, а вне службы запоем читали всё, что попадало под руку, от философских трактатов до детективов. Время от времени Сартр застывал над открытой страницей: он думал. Бобр получала (и посылала) пространные послания почти ежедневно; в них оба, как правило, делились друг с другом своими теоретическими размышлениями. А по уик-эндам встречались. Обычное приветствие Сартра было таким: «Я тут новую теорию создал…»

На самом-то деле, он занимался чем-то совсем противоположным: разрушал одну теорию за другой. Декарт был признан устаревшим, Кант — неадекватным, Гегель оказался воплощением буржуазности.

Собственно, никто из традиционных философов не мог соответствовать реалиям XX века. Напряжённое самонаблюдение привело Сартра к психологии, затем какое-то время он был очарован Фрейдом. Но в конце концов и Фрейд впал в немилость: психоанализ отрицал свободу разума. Когда интеллектуальные доктрины пали одна за другой, осталась единственная ценность — индивидуальная свобода.

Планам чтения лекций в Японии было не суждено сбыться, поэтому, вернувшись из армии, Сартр стал преподавателем в Ле Гавре, провинциальном портовом городке. Блистательный парижский студент был тут «не как все»: этого было достаточно, чтобы нравиться студентам, но недостаточно, чтобы уволиться. Однажды в выходные он пил абрикосовый коктейль за столиком кафе на Монпарнасе, рядом были де Бовуар и Арон. Сартр говорил о своей неудовлетворённости философией — она никогда не сможет «поймать» реальную жизнь. Арон не согласился: разве он не слышал о немецком философе Гуссерле и его феноменологии?