Первым упал человек с бородкой, с которым мы повстречались в вагоне. Он опустился на сырую землю и сжался в комок.

— Оставьте меня, вы служивые, у вас свои дела…

Додицэ взвалил его на спину, и мы двинулись дальше.

А человек с бородкой начал бредить:

— Еще добавь… И хлеба горбушку. Они служивые. Пришли все же…

— Молчи, молчи! Скоро доберемся, — мягко уговаривал его Додицэ, понимая всю бесполезность своих слов.

— Не знаю, не бывал я в этих местах… Куда доберемся?

— До дому… Видишь, вон свет впереди…

— Добавь, добавь, пусть все поедят… И я поем… Три дня не ели, пропади они пропадом… Сказали мне явиться на работу… Явился грузить шрапнель… И меня заодно в вагон…

— Помолчи… Надо, чтобы нас не обнаружили.

Через некоторое время человек с бородкой опустил голову на плечо Додицэ и замолчал. Так мы и несли его в обмороке по очереди до ручья, где остановились передохнуть. Там брызнули ему в лицо и на грудь холодной водой, и он пришел в себя. Грустно оглядев нас, он проговорил:

— Ступайте… Ступайте, мне все равно суждено было бы умереть, если бы они забрали меня с собой туда…

— Господин младший лейтенант, есть хочется. Если бы можно было выстрелить хоть разок, все было бы в порядке, — шепнул мне Сынджеорзан.

— Выстрелить? Ты с ума сошел, Сынджеорзан! — возмутился я.

Но ведь один выстрел мог бы означать, что у нас будет еда… Поджаренные на огне куски мяса… Я знал, что одного моего слова достаточно, чтобы превратить, как по мановению волшебной палочки, эту мысль в реальность. Но выстрел в этой глубокой ночной тишине мог означать и нечто другое… К тому же мы не знали, где находимся. Если бы у нас под рукой была карта… А теперь мы бродили в поисках хоть какого-нибудь ориентира. Мы определили лишь стороны горизонта и направлялись на юго-восток. Мы могли бы идти и в другом направлении, но не хотели выходить на открытую местность. Горы лучше скрывали нас.

Выстрел… Один выстрел мог поставить на ноги человека с бородкой, мог поднять настроение у всех. Он дал бы нам возможность подкрепить наши силы и поспать крепким сном несколько часов. И все же имею ли я право разрешить этот единственный выстрел?

— Что будем делать, господин младший лейтенант?

— Нельзя, Сынджеорзан, нас наверняка преследуют…

— Я знал, что нельзя…

— Тогда зачем спрашивал?

— Так, чтобы перекинуться парой слов, господин младший лейтенант…

Темнота наступила неожиданно. Так же неожиданно прекратился и дождь. Холод начал пронизывать нас. Где-то в вышине загорелась звезда. А где же другие? Одна все же появилась. Но что за странная звезда?

Светит, светит, затем гаснет и снова начинает светить. Или это нам кажется? Звезда ли это? Мне приходят на память стихи:

Сколько же до нашей звезды?

— Господин младший лейтенант, там или будка лесника, или загон для овец.

— Овец уже давным-давно согнали в долину.

— Так было раньше, господин младший лейтенант.

— И то правда!

— Пошли туда, там и увидим.

— Пошли.

Мы двинулись в ту сторону. Человека с бородкой взвалил на плечи Вова, потом его взял Унгуройю.

Мы круто поднимаемся к звезде, которая то появляется, то вновь исчезает. А я, словно навязчивую мелодию, все повторяю стихи: «До взошедшей звезды…»

Когда мы подошли ближе, звезда оказалась освещенным окном.

— Это будка лесника. Я подошел так, что меня никто не учуял: ни собака, ни сам лесник. Заглянул в окно. Через занавеску в комнате различил только тень одного человека. Разговоров никаких не слышал. Что прикажете?

— Пошлем кого-нибудь из гражданских.

— Я пойду! — вызвался долговязый.

— Хорошо, иди. Ты, Сынджеорзан, проводи его. Ты знаешь место.

— Ясно.

Они ушли. Я услышал шепот Синджеорзана:

— Тебя как зовут?

— Поп. Вэсэлие Поп.

— Хорошо, Вэсэлие. Ты скажешь то, что я тебе скажу. Я буду за дверью. Если что — кашляй.

— Понятно.

Со своего места я видел очертания будки и освещенное окно. В темно-голубоватых сумерках будка казалась серой. Я вышел на опушку рощи и стал ждать.

Стук в окно встревожил собаку. Потом я увидел, как занавеска отодвинулась и в проеме показалась голова человека.

— Кто там?

— Добрый человек.

— Что за добрый человек? Откуда?

— Румын!

Человек вышел на крыльцо, и я снова услышал его голос:

— Дезертир?

Вопрос шокировал меня. В голосе слышались и суровость, и сочувствие. Хозяин как бы предоставлял пришедшему самому выбирать ответ.

— Я путник.

— Заходи. Один?

— Это смотря как.

— Что значит «смотря как»?

— Я с ним, — раздался голос Сынджеорзана.

Хозяин какое-то время колебался, о чем можно было судить по его молчанию, потом сказал:

— Входите быстро, чтоб унялась собака!

Последовали долгие минуты ожидания. Потом я услышал шаги возвращающегося Сынджеорзана.

— Идемте, господин младший лейтенант, вас ждут…

Хозяин пожал мне руку по-мужски, но все же волнуясь. Он был среднего роста, плотно сложенный, крепкий.

— Меня зовут Гаврилэ Лупу. Я лесник и проводник. Сижу здесь и ожидаю. Через ночь служу проводником.

— Что за проводник?

— Провожу румын на ту сторону…

— Куда?

— К нашим. Провожу тех, кто дезертирует от хортистов, чтобы перейти к нашим. Поэтому я сижу здесь, ведь сторожить-то нечего. Вы пришли, и хорошо, что пришли! Но как это вы так быстро добрались? Я недавно слышал, передавали по радио…

— Что передавали? — прервал я его.

— Что бои идут на линии…

Он перечислил названия населенных пунктов, которые я не запомнил. Меня интересовало другое: где мы находимся и далеко ли от линии фронта.

Гаврилэ Лупу выдвинул из стены доску и извлек оттуда карту. Развернув ее на столе, он показал мне на карте место:

— Мы вот здесь. А фронт там…

На карте у него было тщательно обозначено линиями и стрелами продвижение наших войск. Нас отделяло от них всего лишь около тридцати километров.

Я готов был обнять его от радости.

— Завтра ночью ты нас проводишь, браток, — сказал я. — Нам нужно дойти до своих. Мы убежали из плена, и нас, конечно, ищут.

Мы собрались в комнатенке лесника. Было тепло и приятно. В печке потрескивал огонь, и от нашей одежды шел пар. Гаврилэ зарезал барашка и накормил нас. Потом, покончив со всеми хозяйственными делами, он взял карабин и направился к выходу:

— Пойду покараулю вместе с вашими людьми. Я лучше знаю места.

Разомлев от тепла и усталости, я заснул крепким сном.

На рассвете в будку вбежал Гаврилэ.

— Идут! Я слышал лай собак!

Я вскочил с лавки, где спал, и приказал:

— Сержант Додицэ и сержант Сынджеорзан, ко мне!

— Надо уходить, господин младший лейтенант! — высказал свое мнение Гаврилэ. Но я уже знал, как поступить. Те тяжелые дни и ночи остались позади. Я вновь обрел самого себя.

— Если мы уйдем, они пойдут по нашим следам.

— И тогда? — спросил Додицэ.

Сынджеорзан рассмеялся:

— Ясно, господин младший лейтенант. Без шума?

— Безусловно. Как можно меньше шума.

Нас всех охватило лихорадочное нетерпение. Прежде чем выскочить из вагонов, мы захватили с собой и ручной пулемет, и гранаты, и достаточно патронов. Мы тащили их за собой по лесным и горным дорогам, и не раз нам хотелось бросить их. Но мы ничего не бросили, и вот теперь оружие очень пригодилось нам. Люди начали быстро чистить его и приводить в порядок, и казалось, что занятие возвращает их в обычное русло. Вова, всегда спокойный Вова, вспотел от возбуждения, капрал Панэ рассматривал стволы оружия с придирчивостью инспектора. Унгуройю и Момойю набивали пулеметные диски. Встреча должна произойти «без шума», но это вовсе не означало, что оружие не будет пущено в ход, если понадобится.