Фил Олдрич успокаивающим жестом мягко коснулся руки Джанет и обратился к Шейле, которая, судя по всему, входила в раж:

— Прошу вас, миссис Уильямс, не смейтесь над нами. Я знаю, что мы, некоторые из нас, не отличаемся талантами, как многие из вас. Мы потому и приехали, чтобы попытаться узнать побольше о вашей стране и вашей жизни.

Произнесенная с достоинством, эта маленькая речь вызвала у Шейлы чувство стыда и неловкости. Несколько секунд в ее глазах читалось сожаление, и едва она начала извиняться, как зазвонил телефон.

В 12.35 миссис Селия Фримен, весьма компетентная женщина с милым голоском, приняла телефонный звонок на коммутаторе за стойкой портье. Впрочем, не совсем в 12.35 дня. Когда потом ей пришлось отвечать на вопросы (а спрашивали ее очень детально), то она вспомнила, что записала имя звонившего (доктор Кемп) и имя человека, разговаривавшего с ним (мистер Ашенден), причем записала  вскоре после проставленного там звонка 12.31. И точно в 12.48 Джон Ашенден перезвонил из салона «Сент-Джон» и заказал такси для встречи поезда, прибывающего с Паддингтонского вокзала в Оксфорд, с которым приедет доктор Теодор Кемп.

Глава восемнадцатая

Морс забрал свой «ягуар» только около десяти утра, а в 10.15 уже объявился в Кидлингтонском участке.

— Надеюсь, ты плодотворно поработал вчера вечером, Льюис?

— Не сказал бы.

— Вора еще не арестовал?

Льюис покачал головой. Он уже давно потел над различными показаниями, пытаясь рассортировать их и извлечь хоть какое-то зерно истины, так что не был расположен оценить остроту, произнесенную человеком, который, по всей очевидности, растерял и те крупицы энтузиазма, которые еще наличествовали у него поначалу.

— Ну, так как? — спросил  Морс.

— Да никак, в общем. Эти американцы — ничего не скажу, — люди очень приятные. Но ведь многие из них не могли даже вспомнить, где они находились точно. Но что еще можно ждать от них, правда? Раскладывали вещи, пили чай, устраивались и номере, принимали  ванну, пытались включить телевизор...

— Надеюсь, изучали пожарную инструкцию.

— Сомневаюсь. Но насколько могу судить, все они говорили правду.

— Кроме одного.

— Простите, сэр?

— Ашенден лгал.

Льюис опешил:

— Откуда вы знаете?

— Ведь он сказал, что осматривал Магдален.

— Ну и что?

— Он рассказал мне о нем все-все, слово в слово по путеводителю.

— Но он и есть гид!

— Страниц сто тридцать, а то и больше из справочника «Оксфорд» Яна Морриса. Почти дословно.

— Вероятно, вызубрил для экскурсии с группой.

— Магдалена нет в числе экскурсий.

— Но разве можно говорить, что он врет, только потому...

— Ашенден — лжец!

Льюис покачал головой — когда Морс в таком настроении, спорить с ним бесполезно, тем не менее он попробовал настоять на своем:

— В конце концов, какое это имеет значение? Почему Ашенден не мог прогуляться вокруг Магдалена?

— Он этого не делал, — спокойно сказал Морс.

— Нет?

— Я позвонил сегодня утром в привратницкую Магдалена. Колледж весь день был закрыт для посетителей, там производят какие-то реставрационные работы и не убраны строительные леса. Вчера, Льюис, вчера в Магдален не пропускали никого, кроме преподавателей, таков был приказ казначея, и его выполняли неукоснительно, и сделано было одно-единственное исключение — для посыльного из магазина, доставившего ящик какой-то особой туалетной бумаги для президента.

— Ах, ты! — Льюис глянул на лежавшие на его столе аккуратно разложенные и тщательно проштудированные бумажки, которые, скорее всего, никому теперь не нужны. Разве что в качестве туалетной бумаги. Одним-единственным телефонным звонком Морс сделал из него посмешище, показав, что все труды сержанта ни черта не стоят.

— Значит, он нас обманывал, — произнес он поблекшим голосом.

— Некоторые из нас проводят большую часть жизни, обманывая, Льюис.

— Вы не хотите, чтобы я доставил его сюда?

— А как ты можешь арестовать человека только за то, что он врун? Наверное, просто поволочился за какой-нибудь юбкой на Холиуелл-стрит. К тому же не исключено, что он там был.

— Сэр?

— Это значит, что он не был в «Рэндольфе» и не охотился за сумочками, так ведь?

— Он мог стянуть ее до того, как вышел на улицу. Миссис Стрэттон  одной из первых поднялась наверх, и Ашенден был там минут десять, если не больше...

— Что же он сделал с сумочкой?

— Нужно было обыскать комнаты, сэр.

Морс немного наклонил голову, потом пожал плечами.

— Мы теряем время? — спросил Льюис.

— Что? На сумочку? Ну, конечно. Мы ее никогда не найдем, можешь спокойно поставить на это весь свой банковский счет.

— А мне почти что нечего терять, — пробормотал Льюис, совсем павший духом.

— Макс звонил?

— Нет. А ведь обещал, правда?

— Бездельник! — Морс снял телефонную трубку и набрал номер лаборатории. — Если он будет продолжать  твердить, что это сердечный приступ, думаю, я просто оставлю все это дело на твои умелые руки, Льюис, а сам отправлюсь  домой.

— Уверен, вы запрыгаете от радости, если он скажет, что ее убили.

Но Морс уже дозвонился:

— Макс? Морс. Приготовил домашнее задание?

— Острая сердечная недостаточность.

— Точно?

В трубке послышался только возмущенный выдох — и никакого ответа.

— А не могло это произойти из-за того, что она увидела, как этот тип крутит в руках ее пудреницу?

— Ничего не могу сказать по этому поводу.

— Нигде никаких следов телесных повреждений?

— Нет.

— Ты всюду посмотрел?

— Я всегда смотрю всюду.

— Не очень-то ты мне помог.

— Как раз наоборот. Я сказал тебе точно, какова причина смерти. Точно так же, как добрый доктор Суейн.

Но Морс его уже не слушал. Повесив трубку, он уже через минуту ехал в северный Оксфорд.

Что касается Льюиса, то он остался в офисе и провел там все утро, разбирая кучу текущих бумаг. В 12.00, решив, что у него не получится подражать не терпящему возражений тону, с которым Морс обычно обращался со швейцарами, он сел на автобус номер 21 до Сент-Джилса, где сошел у памятника Мученикам и быстро зашагал по направлению к «Рэндольфу». В этот момент в поле его зрения попала Шейла Уильямс, торопящаяся вдоль левого крыла Сент-Джилса; она повернула за угол, после чего растворилась в толпе. Когда же сержант вышел на Бомон-стрит и прямо перед ним возник парусиновый навес над главным входом в «Рэндольф», он снова остановился. По ступенькам гостиницы спускался, бросая назад короткие взгляды, какой-то человек, он повернул налево и быстрой походкой двинулся в сторону колледжа Вустер. Там он еще раз повернул налево, пересек улицу на зеленый свет светофора и вошел в заведение под неоновой вывеской «Британские железные дороги». В обычных обстоятельствах такое внешне невинное событие вряд ли бы заслуживало того, чтобы обращать на него внимание. Но обстоятельства не были обычными, а человек, который только что вышел из «Рэндольфа», да еще с такой поспешностью, был не кто иной, как Эдди Стрэттон.

Льюис неуверенно продолжил свой путь.

Именно в это время, как позже выяснили Морс с Льюисом, между часом и двумя дня, было окончательно подготовлено убийство.

В 15.20 Седрик Даунс разглагольствовал перед аудиторией, оказавшейся несколько меньше по сравнению с ожидавшейся, расписывая несравненные достоинства витражей цветного стекла в университетской часовне, особенно витража, изображающего сады Эдема, где яблоки на деревьях горели, как гигантские золотые апельсины. В 15.30 Шейла Уильямс распиналась перед столь же поредевшей аудиторией в архивном зале библиотеки имени Бодлея, пытаясь пробудить в слушателях восторг по поводу фотографий Генри Тонта, сделанных им в 1880-е годы. Но вот слайдам, отобранным доктором Теодором Кемпом, чтобы проиллюстрировать развитие ювелирного искусства в Британии до завоевания ее норманнами, суждено было в этот солнечный осенний день остаться в коробках, стоявших в одной из комнат музея.