28 октября 1887.
Москва
V
Устало все кругом, устал и цвет небес,
И ветер, и река, и месяц, что родился,
И ночь, и в зелени потусклой спящий лес,
4 И желтый тот листок, что наконец свалился.
Лепечет лишь фонтан средь дальней темноты,
О жизни говоря незримой, но знакомой…
О, ночь осенняя, как всемогуща ты
8 Отказом от борьбы и смертною истомой!
24 августа 1889.
Воробьевка
VI
Их императорским высочествам в. к. Константину Константиновичу и в. к. Елизавете Маврикиевне
Давно познав, как ранят больно
Иные тернии венков,
Нередко с грустию невольной
4 Гляжу на юношей-певцов.
Но пред высокою четою
В душе моей всегда светло:
За вдохновенной головою
8 Белеет ангела крыло.
Оно поэту в миг сомнений,
В минуту затаенных слез,
Навеет горних сновидений
12 И аромата райских роз.
30 января 1889.
Москва
VII Она
Две незабудки, два сапфира
Ее очей приветный взгляд,
И тайны горнего эфира
4 В живой лазури их сквозят.
Ее кудрей руно златое
В таком свету, какой один,
Изображая неземное,
8 Сводил на землю Перуджин.
20 марта 1889.
Москва
VIII
Людские так грубы слова,
Их даже нашептывать стыдно!
На цвет, проглянувший едва,
4 Смотреть при тебе мне завидно,
Вот роза раскрыла уста,
В них дышит моленье немое:
Чтоб ты пребывала чиста,
8 Как сердце ее молодое.
Вот, нежа дыханье и взор,
От счастия роза увяла,
И свой благовонный убор
12 К твоим же ногам разроняла.
3 октября 1889.
Москва
IX На качелях
И опять в полусвете ночном
Средь веревок, натянутых туго,
На доске этой шаткой вдвоем,
4 Мы стоим и бросаем друг друга.
И, чем ближе к вершине лесной,
Чем страшнее стоять и держаться,
Тем отрадней взлетать над землей
8 И одним к небесам приближаться.
Правда, это игра, и притом
Может выйти игра роковая,
Но и жизнью играть нам вдвоем. —
12 Это счастье, моя дорогая.
26 марта 1890.
Москва
X
Не нужно, не нужно мне проблесков счастья,
Не нужно мне слова и взора участья,
Оставь и дозволь мне рыдать!
К горячему снова прильнув изголовью,
Позволь мне моей нераздельной любовью,
6 Забыв все на свете, дышать!
Когда бы ты знала, каким сиротливым,
Томительно-сладким, безумно-счастливым
Я горем в душе опьянен, —
Безмолвно прошла б ты воздушной стопою,
Чтоб даже своей благовонной стезею
12 Больной не смутила мой сон.
Не так ли, чуть роща одеться готова,
В весенние ночи светила дневного
Боится крылатый певец? —
И только что сумрак разгонит денница,
Смолкает зарей отрезвленная птица, —
18 И счастью, и песне конец.
4 ноября 1887.
Москва
XI
Полуразрушенный, полужилец могилы,
О таинствах любви зачем ты нам поешь?
Зачем, куда тебя домчать не могут силы,
4 Как дерзкий юноша, один ты нас зовешь?
Томлюся и пою. Ты слушаешь и млеешь;
В напевах старческих твой юный дух живет.
Так в хоре молодом: "Ах, слышишь, разумеешь!"
8 Цыганка старая одна еще поет.
4 января 1888.
Москва
XII На пятидесятилетие музы
Нас отпевают. В этот день
Никто не подойдет с хулою:
Всяк благосклонною хвалою
4 Немую провожает тень.
Как лик усопшего светить
Душою лучшей начинает!
Не то, чем был он, проступает,
8 А только то, чем мог он быть.
Живым карать и награждать,
А нам у гробового входа, —
О, муза! нам велит природа,
12 Навек смиряяся, молчать.
20 декабря 1888.
Москва
XIII На пятидесятилетие музы
29 января 1889 года
На утре дней все ярче и чудесней
Мечты и сны в груди моей росли,
И песен рой вослед за первой песней
4 Мой тайный пыл на волю понесли.
И, трепетным от счастия и муки,
Хотелось птичкам божиим моим,
Чтоб где-нибудь их налетели звуки
8 На чуткий слух, внимать готовый им.
Полвека ждал друзей я этих песен,
Гадал о тех, кто им живой приют;
О, как мой день сегодняшний чудесен! —
12 Со всех сторон те песни мне несут.
Тут нет чужих, тут все родной и кровный!
Тут нет врагов, кругом одни друзья! —
И всей душой за ваш привет любовный
16 К своей груди вас прижимаю я!..