— Илюшенька, голубчик, ты знаешь, что я открываю у вас кружок собаководства? Но ты не подумай, что это будет простой кружок. Он будет носить военный характер. Понимаешь, голубчик, служебное собаководство! А знаешь, сколько в прошлую войну собаки спасли раненых, подорвали гитлеровских танков и вообще какие это разумные существа?

— Умнее человека, — буркнул Илья.

— Да-да, голубчик, умнее. Вот наша Ждана — я вас с ней скоро познакомлю…

— Я сейчас уроки делаю, — буркнул Илья.

— Голубчик, и ты каждый день их делаешь? Мой Боренька дома никогда учебника не раскрывает. Он всё усваивает в школе.

— Он у вас способный, — сказал Илья, — гений.

— Очень, голубчик, способный. Ты напрасно не стал с ним дружить, не ходишь к нам. С ним тебе легче было бы учиться. Ты знаешь, о чём он сегодня разговаривал с вашим Мерцаловым?

— Не знаю. Я ушёл сразу из школы домой, — ответил вежливо Илюшка.

— Так он у Бореньки спрашивал, не отказалась ли я от кружка, и говорит, что если согласна вести, то только по субботам, сразу после уроков.

— По субботам не пойдёт, — заявил отец. — Он тебя надувает.

— Я, Алёшенька, без надувания толстая, — всерьёз ответила Вера Семёновна. — А примется надувать — сам лопнет.

— Надувает, — стоял на своём отец. — Суббота, банный день. Кто нам баню вовремя сготовит, если вы моего там будете оставлять дополнительно? И других тоже?

— Меня это, Алёшенька, не касается. Пусть только этот Мерцалов не создаст мне группу — я знаю, куда написать. Теперь на письма реагируют. Вот так, голубчик. И никто не имеет права запретить мне учить ребят ласково обращаться с животными, пусть это будет просто собака.

— Не имеют, — поддакивал отец. — Теперь с охраной природы строго стало. А собака — это тоже природа.

— Вот именно, природа. Золотые слова, Алёшенька, — радовалась поддержке Вера Семёновна.

Илья ушёл в сестрину комнату, сел за стол и попытался учить литературу, но в голову ничего не лезло. Через дверь из тонких досок доносился голос Веры Семёновны, её смех и кашель, до ненависти злившие Илью. Он закрыл учебник, хлопнул по нему рукой и лёг на диван, стал разглядывать потолок, оклеенный киношными журналами с артистами и артистками, а в глазах стояли слёзы.

Илье показалось, он задремал и проспал очень долго. За окном было темно. Из-за двери пробивался свет полосками между досок и овальными кружочками через дырочки от выдавленных сучков. В доме было тихо. Проснулся Илья от ужасного сна. Артист в шлеме с перьями превратился вдруг в быка, слез по стене на пол и боднул Илью, пропорол ему шею острым рогом и опрокинул ухом на что-то острое.

Сон Илья разгадал сразу. Артист оставался на месте. Просто от подлокотника заболела шея, а когда повернулся на бок, то придавил ухо и проснулся.

Спал он не долго, но гостья ушла. Отец дремал за столом, — как говорила мать, пахал носом клеёнку. Работал телевизор. На будильнике был восьмой час. Илья выключил телевизор, схватил вазу и, отворачиваясь, не дыша, вынес её на крыльцо. На улице чувствовался холод, морозило. Небо было многозвёздное. Илья поискал спутник, не нашёл. Любил он заглядывать туда, в высь, находить плывущую яркую точку и думать о космонавтах, желать им удачи.

На скотном дворе работала доильная машина, и её шмелиный гуд далеко разносился над землёй. Илья подумал, что звук этот должен быть слышен космонавтам и им от него радостно. Наверное, они и Фёдора Михайловича знают? Может быть, им и ордена вместе давали?

Илья услышал, что кто-то подходит к дому. Он спрятался, чтобы можно было видеть поднимавшегося на ступеньки, узнал сестру. И лишь она взялась за дверную скобу, рявкнул так, что Ленка влетела в дом, будто ею выстрелили из пушки. Когда он вошёл в дом, сестра набросилась на него и стала колотить по спине кулаками, вымещая за испуг.

— Кто шумит? — забормотал отец. — Прекратить сейчас же.

— Ой, папка, историю расскажу. Слушай. К Субочевой бабке «скорую» вызывали. А знаешь из-за чего? Из-за ихней Лариски. Внучка-то ихняя. Когда дед живой был, она и зимой и летом у них жила, а теперь её заставлять стали помогать слепой бабке с коровой, а Лариске это не понравилось. Она и говорит: «Чего эта бабка не продаст корову да не уедет куда-нибудь». Ну, знаешь, у нас люди какие — всё до словечка бабке передали. Она за сердце схватилась и чуть не померла. Жадная бабка, правда? Куда ей одной корова?

— А Лариска без молока будет? А отец её, мать — тоже без молока? — спросил Илья.

— Чего, им не купить в магазине или у соседей? — тоже спросила Ленка. — Легче купить, чем ломать горб всю жизнь на одну корову. Правда, пап?

— Чего ты там трещишь? Кого учить вздумала? — спросил отец.

— Своего балбеса, — ответила Ленка.

— А, его надо учить. — Отец встал из-за стола и направился к дивану. Скомандовал: — Сын, телевизор мне включи. Стой, стой, а куда ваза со стола делась? Ленка, ты убрала?

— Да ты что, пап? — удивилась Ленка. — Зачем она мне?

— Мать не вынесла цветы менять? — спросил отец. — А ну, включи там свет, выгляни. С водой оставит — размёрзнется, а она хрустальная.

— Да ну, пап. Цела будет ваза. — У Ленки была давняя привычка от всех дел отговариваться долго и упорно, пока от неё не отставали. Она терпела и не обижалась даже, если её ругали за отговорки. — Вон Илюшка пусть сходит. Мне поужинать ещё надо и в клуб спешить.

— Сын, выйди. Эту улитку не дослаться.

Илья вышел на крыльцо, взял вазу и вынес её на улицу. Выбрасывать из неё мусор за Верой Семёновной ему не хотелось и было противно. Вернувшись в дом, он сказал, что не нашёл вазу.

— Удивительное дело! Может, кто входил, захватил? Ваза денег стоит. Я её из Москвы привёз. Могла и Семёновна взять — от хрусталя тоже не откажется. Ты, Илюха, не видал, когда она уходила?

— Я спал, — ответил Илья.

— Так нет, погоди. Я же её провожал, — вспомнил отец. — Не видать у неё лишнего было. Спрятала разве? Будет нам от матери.

Ленка похватала из кастрюль, что подвернулось под руку, ушла в клуб. Отец стал ходить по дому в поисках вазы, сокрушаясь, куда она могла деться. Илья сел за уроки.

Мать сразу обнаружила пропажу вазы. Вернувшись с работы, она вошла в дом и, не раздеваясь, спросила:

— А ваза где? Вымыли?

— Да какой тебе вымыли, — запричитал отец. — Понимаешь, как дело вышло. Семёновна зашла. Посчитали мы с ней, сколько корова нам может дать выручки. Потом хватился, а вазы нет. И никого посторонних не было. Ребята не брали… Оказия и только. Настоящее ЧП.

Мать долго смотрела на стол, повернулась, взяла подойник и ушла доить корову. Отец поворчал со вздохами. А Илья улыбался, как говорится, в усы. Он решил до утра о вазе не говорить.

Илья ужинал всегда с матерью, после её прихода с работы. Он подавал на стол еду, тарелки с ложками. За ужином рассказывал о школьных и деревенских новостях. В этот раз отец тоже присел к столу и заговорил:

— Семёновна посчитала, что мы можем взять за нашу Лыску от государства рублей тысячу двести — триста. Продать кому-нибудь — возьмём все полторы тысячи.

Мать молчала, о чём-то думала. Илюшка понял и обрадовался, что матери этот разговор не интересен.

— Я решил сразу купить тебе шубу, — продолжал отец. — Поедем в Москву — купим.

— Из искусственного меха, — заметила мать.

— Да ты что! Из настоящего, — вскипел отец. — Чтобы ты да ходила в искусственной шубе…

— На хорошую шубу не одну корову надо. Теперь шуба дороже дома стала, а не то что коровой обойдёшься, — сказала мать.

— Не может этого быть! — возразил отец. — Когда это корова так дёшево стоила? На корову дом покупали, семья обувалась-одевалась вся с ног до головы. На неё можно было целый год прожить…

— А с коровой всю жизнь люди горя не знали… Знаешь, что я слыхала? С Нового года на закупку цены прибавят. Люди говорят, что мы спешим и прогадываем. Я думаю: не подождать ли нам?