Все время поездки до побережья на север и плавания то на одном судне, то на другом, Чейн и Красная Руда попеременно присматривали за Винн. Сау'илахк, Иль'Шанк, какие-то таинственные эльфы — слишком многие следовали за ними в тот мертвый ситт.

Чейн изо всех сил старался объяснить Тени, что она должна бодрствовать в комнате Винн по ночам. Он почаще снимал свое кольцо, чтобы собственными чувствами проверить корабль, хотя ни разу ничего не обнаружил, а Тень — не подняла тревоги.

Зима прошла, и весна уже вступила в свои права к тому времени, когда они достигли порта Колм-Ситта. Они шагали по городским улицам, ведущим к Гильдии. Но когда замок Хранителей показался вдали, Чейн внезапно остановился.

Винн сделала еще три шага, прежде чем поняла, что его нет рядом. Чейн медлил, поскольку было кое-что, что он должен был сообщить ей.

— Я уезжаю, — резко сказал он.

Выражение лица Винн заставило его пожалеть о своем выборе слов, и он поспешно продолжил:

— Нет… Не навсегда… Я собираюсь в Дред-Ситт с Красной Рудой, охранять шар, пока он с Ходящими-сквозь-Камень не найдёт ему надёжное место. Там он должен быть в большей безопасности, чем где-либо еще. Даже если Сау'илахк все еще следует за нами, он сто раз подумает, прежде чем сунуться туда снова.

Ее лицо было бледным от истощения, а глаза — такие же безжизненные, как той ночью у походного костра.

— Я должна идти с вами.

— Нет, иди внутрь и оставайся там, — приказал он, но затем оборвал себя. — Ради меня, пожалуйста. Спи в своей комнате, ешь что-нибудь приличное и отдыхай. Красная Руда и я сможем двигаться быстрее, если мы будем путешествовать… его методом.

Винн ещё долго смотрела на него, осознавая, что он имеет в виду, и наконец кивнула:

— Хорошо.

— Не покидай Гильдию, — твердо сказал он и глянул на Тень, чтобы удостовериться, что и собака поняла. — Красная Руда наймёт для меня место на шхуне на обратный путь. Меня не будет всего две ночи.

Он был удивлен, увидев боль в ее лице. Она боится, что он может не вернуться? Он начал рыться в своей сумке, пока не нащупал цилиндр из старой, потертой жести.

— Вот, — сказал он.

Чейн протянул футляр, хранящий в себе древний свиток, который когда-то привел его к ней. Тот, который содержал стих, полностью переведенный, но части его было трудно связать вместе в смысловом значении. Отдать его ей — это была единственная гарантия, которую он смог придумать, чтобы убедить ее.

— Для сохранности, — сказал он ей, и развернулся, чтобы вернуться в порт.

Его схватили за руку.

Он не смел оборачиваться или даже посмотреть вниз. Он слишком боялся, поскольку между ними все еще было слишком много вопросов, оставшихся без ответов.

Но он на мгновение сжал пальцы Винн, перед тем, как отпустить.

Следующей ночью Чейн стоял один в храме Отца Языка.

Он смотрел на большую статую Банаэ — гномского Вечного — которой не было в большом зале Балаал-Ситта. Светильники, заправленные нефтью, бросали тени на его лицо, и Чейн не мог прогнать чувство, что статуя наблюдает за ним.

Нелепое предположение.

Однажды он вступил в священное место, не зная, что с ним произойдет. Он старался даже не думать об этом. Но тогда у него не было выбора, поскольку Винн привела его к дверям храма, а рассвет был близок. Ему было не по себе, пока они шли по прихожей, и он содрогнулся и интуитивно отпрянул, когда они вошли в эту палату.

Теперь он спокойно стоял тут, целый и невредимый.

Стены вокруг него целиком были покрыты вырезанными в камне знаками, которые он не мог прочитать, хотя ему и хотелось. Вдруг он услышал приближающиеся тяжелые шаги в проходе позади него.

— Он точно в безопасности? — спросил он, не оборачиваясь.

Ответа не последовало, и Чейн опустил взгляд и обернулся.

В проходе стоял Красная Руда, одетый в черную, чешуйчатую кольчугу своих собратьев. Он посмотрел на статую Отца Языка и в замешательстве нахмурился. Когда он перевёл свой взгляд на Чейна, озадаченное выражение осталось на его лице.

Красной Руде, должно быть, показалось странным обнаружить монстра с безумным зверем внутри, стоящим перед покровителем знания в месте веры.

— Я принес то, что ты просил, — сказал Красная Руда, подходя ближе, — хотя удивляюсь, зачем они тебе. Не ешь их сырыми, так как они должны… быть…

Красная Руда запнулся, поскольку не понимал, почему Сын Ночи, не-мертвый, хотел получить пищу?

— Они не для еды, — ответил Чейн. — Для чего-то еще… для Винн.

Приняв тканевый свёрток из его рук, он развернул его и обнаружил кучку странных небольших грибов, которые выращивали только гномы. Их шляпки были весьма необычны: они разветвлялись, словно ветки, с крошечными листообразными утолщениями на концах. Их называли мухкгеан. Как и белые цветы из Лхоинна, они были компонентом заживляющей смеси из списка в «Семи Листьях Жизни».

Он опасался прикасаться к грибам голыми руками. Не рискнет после анасгиаха.

— Еще раз, спасибо, — повторил он. — Как я могу связаться с тобой, если будет необходимо?

Красная Руда ответил не сразу:

— Главный ширвиш в любом храме поддерживает связь с мастером Циндером. Пошли весточку сюда, и я получу её к рассвету или закату.

Молчание повисло между ними. Красная Руда снова глянул на статую Отца Языка, а затем на Чейна. Немного былого подозрения и отчуждённости появилось на его широком лице, но он озадаченно покачал головой, и это выражение исчезло.

— Мир, которого я хотел добиться, все еще похоронен, — произнёс он. — А менять что-либо я не хочу.

— Мир не изменится, — быстро сказал Чейн. — Он всегда был и есть таким. Все, что изменяется, — это то, что мы знаем — или во что верим — хотя это может и отличаться от того, чего мы хотим.

Красная Руда кивнул и, опустив голову, уставился на камни пола:

— Шхуна ждет ниже, как обещано. Доберись туда пораньше. Она отплывает на рассвете, — пробормотал он, затем поднял глаза на Чейна. — Безопасной поездки… и мира, сколько он только может продлиться.

К тому времени, когда шаги Красной руды стихли у двери храма, Чейн тоже развернулся, чтобы уйти.

Идя через это место веры, он прокручивал в голове все, через что он прошёл за эти несколько месяцев, и задумался над тем, во что он сам действительно верил.

Он верил в Винн.

Винн, которую он теперь знал, была далека от эфемерного образа, сложившегося у него в голове с их первой встречи. Тогда под маской незначительного молодого дворянина, интересующегося науками, он приходил в старые казармы, выделенные для Хранителей в далекой столице его родины. Это его убежище в мире живых было быстро разрушено, как только появилась Магьер, та полуживая, другой «монстр», который так много забрал у него.

Иллюзии Чейна относительно Винн развеивались долго. Ведь с их первой ночи за шатким столом, заставленным пузырьками под чернила, заваленном перьями и пергаментами, в воздухе, напоенным ароматом мятного чая, она стала для него единственной желанной спутницей… на всю жизнь.

Сколько изменилось с тех пор — и сколько осталось неизменным. Он наблюдал ее постепенное падение от его видения всего, что представляли ее Гильдия и она сама, до реальности. И вдруг она сразила его всего четырьмя словами:

«Если ты любишь меня…»

Это вовсе не подтверждало, что она чувствует то же самое к нему. Это не было тем, во что он мог рискнуть поверить, заменив знание верой. Но это заманило его в ловушку, оставив без разума. Возможно, только инстинкт провел его через тот кризис.

Как он может любить ее и отрицать то, во что она верит?

Ответ был с ним, в нем, с того момента, как она произнесла эти четыре слова.

Принял ли он способ видения мира Винн, или поверил в то, что, по её словам, может произойти, не имело значения. Если он хочет когда-нибудь получить ее, то должен хотеть то, что для нее важно. Было необходимо верить в нее.