— Мой отец в двадцатом году оставил там ногу, и он об этой Сибири даже слышать не желает, — довольно трезво высказался совершенно опьяневший Хоюро. Моримото одобрил:

— Я тоже не хотел бы больше встречаться с русскими в бою. Есть много других народов, которых можно потеснить, чтобы обеспечить империи побольше пространства. А русские? Будь я высоким стратегом, оставил бы их в покое вместе с их Сибирью и белыми медведями.

Ясудзиро с тревогой слушал своего командира. Неужели от него, Моримото, непобедимого в спорте и в полетах, невозмутимого, храбрейшего самурая, он услышал эти слова? Может быть, он слишком пьян и не дает себе отчета в сказанном? Или он шутит, испытывая их? Но Моримото был явно трезвее всех сидевших за столом, а голос его звучал ровно и серьезно. Хоюро взревел невпопад, но, пожалуй, вовремя:

— Банзай нашему божественному микадо!

На этот раз осушили бокалы без задержки.

— Мрачные мысли в сторону! — объявил Моримото и вполсилы стукнул по столу ребром ладони. Жалобно звякнула посуда. Лак на столе от удара покрылся трещинами. Капитан-лейтенант окликнул официанта и прошептал ему на ухо какое-то распоряжение. Через несколько минут за столиком оказались «очаровательные дамы», приглашаемые по требованию посетителей.

Глава вторая

Постепенно Ясудзиро и его приятели стали считаться в Йокосукском отряде своими. У Ясудзиро появилась кличка Тораноко — Тигренок, которая льстила ему. Молодые летчики жили той же жизнью, что и окружающие их люди, которые с детских лет, закаляя свой дух и тело, готовили себя к судьбе военных. Представители этой замкнутой касты питали отвращение ко всякому труду, считая достойным занятием только спорт и военное дело. Кодексом правил йокосукских пилотов и мерилом их нравственности служил трактат сагасских самураев «Сокрытое в листве». Основой основ считалась беззаветная преданность своему сюзерену. Таковыми в первую очередь были император и непосредственные командиры. Обнаруживать какие-либо чувства считалось недостойным для воина-самурая, и высшая ему похвала была: «У него на лице нет ни следа радости, ни следа гнева».

Летчики отряда презирали смерть. Их воспитывали быть всегда в готовности выполнить высшую воинскую доблесть — победить или, оказавшись побежденным, умереть, совершив сэппуку.[9]

Офицерских окладов едва хватало на несколько посещений кабачков и домиков гейш. Остальное время жили в долг, не брезгуя занимать деньги у глубоко презираемых торгашей и ростовщиков.

Самые первые иероглифы, прочитанные Ясудзиро в школьные годы, складывались в фразу «Слава богу, что я японец». Считая себя настоящим японцем, он никогда не думал о том, какая пропасть отделяет его самурайскую касту от всего остального трудолюбивого и талантливого японского народа.

Через сколько ужасов и потрясений, мимо скольких смертей пройдет Ясудзиро, прежде чем глаза его начнут смотреть на жизнь по-другому!

Но это будет потом.

А пока летчики отряда приступили к освоению только что полученных с завода, пахнущих лаком палубных торпедоносцев «Мицубиси-97». На переучивание были даны минимальные сроки. Летать приходилось много, почти каждый день. Летчикам не разрешалось выходить за пределы авиабазы. В немногие свободные минуты приятели вспоминали посещение «Дзинрэй» и шутили над Хоюро Осада.

— Ну как вам понравилась русская водка, Хоюро-сан? — начинал Кэндзи Такаси.

— По-моему, она немного крепковата? — включался в игру Ясудзиро.

— Не успел даже распустить шнурки нижнего белья, — сознавался Хоюро.

И все трое заливались смехом.

Дело в том, что изрядно подвыпивший Хоюро пригласил «очаровательную даму» из «Дзинрэй». Благополучно добравшись до номера, он с трудом забрался на непривычное сооружение — кровать и, едва коснувшись головой подушки, погрузился в глубокий сон. Дама, проскучав до рассвета, ушла, не дождавшись пробуждения Хоюро. Однако по счету, предъявленному ему, пришлось оплатить не только первый законный час любви, но и все последующие пятнадцатиминутки.

— Ничего, — улыбался Хоюро, щуря и без того узкие глаза, — я все наверстаю в следующий раз. Пусть только нам разрешат отпуск.

Ясудзиро летал много и охотно. Приятели не отставали от него, внося в летное дело дух тщательно скрываемого соперничества. Быстро мелькали дни, заполненные ревом самолетных моторов и грохотом бомб на учебном полигоне.

В начале марта 1941 года группу летчиков, освоивших «97», во главе с Моримото откомандировали в авиагруппу, базирующуюся на борту авианосца «Акаги»

Авианосец, который раньше приходилось им видеть только издали, превзошел своими размерами все их ожидания. Даже невозмутимый Моримото свистнул от удивления, когда их катер причалил к трапу, взметнувшемуся вверх, будто пожарная лестница на крышу многоэтажного дома.

— Не будем торопиться, — остановил капитан-лейтенант Моримото Хоюро Осада, собиравшегося первым ринуться вверх. — Посмотрим, как по нему ходят аборигены. Не люблю быть жертвой шутников, а их здесь вон сколько собралось!

Моримото кивнул вверх. С палубы на них смотрели десятки моряков, готовых потешиться над неопытностью новичков. Но потехи на сей раз не произошло. Тренированные мускулистые парни почти так же ловко, как и бывалые моряки, поднялись на разлинованную белыми полосами палубу, напоминающую солидный отрезок мощной автострады или сдвоенное футбольное поле. Вдоль правого края палубы стальными пагодами громоздились надстройки, дымовые трубы и ажурные мачты, переплетенные тросами радиоантенн, — все вместе это здесь называлось островом.

После представления командиру авиагруппы капитану второго ранга Футида летчиков разместили в смежных каютах, удобных и просторных, как номера первоклассного отеля.

В конце апреля «Акаги» вышел в учебный поход. Пилоты авианосной группы приступили к тренировочным полетам. Одним из первых с авианосца на «97» слетал Моримото. А через неделю разрешили подняться в воздух и новичкам.

Ясудзиро, разбуженный на рассвете, жмурился от свежего ветра, вызванного быстрым ходом корабля. Он с интересом наблюдал, как самолетоподъемник извлекал тяжелую машину из глубоких недр авианосца на взлетную палубу.

Погода благоприятствовала полетам. Утро, родившееся на востоке, обещало быть безоблачным. По команде Моримото, назначенного командиром отряда торпедоносцев, они заняли места в кабинах самолетов, установленных на катапультных устройствах. Ясудзиро вспомнил слова инструктажа, который накануне провел с ними Моримото: «Взлет с катапульты ненамного сложнее обычного, и вы с ним справитесь свободно. А вот посадка на авианосец — это цирковой номер. Отнеситесь к этому элементу с предельным вниманием. Особенно к расчету. Не гоните лишнюю скорость на планировании, но и не теряйте ее. Провалиться без скорости до начала палубы — это самый верный способ врезаться в корму, со всеми вытекающими из этого последствиями».

«Акаги» развернулся против ветра и, развив предельную скорость, приступил к выпуску самолетов в воздух.

Первым взлетел Хоюро Осада.

Взревели на полную мощность двигатели. Рывок катапульты швырнул машину в воздух. Слегка качнув крыльями, «97» перешел в набор высоты. С взлетом Хоюро справился неплохо. Сделав три круга над «Акаги», он стал заходить на посадку. Ясудзиро и Кэндзи, сидя в кабинах, внимательно следили за планирующей машиной товарища. Приближался самый ответственный момент полета — посадка на зыбкую палубу авианосца.

Расчет Хоюро сделал с перелетом. Машина снижалась несколько выше расчетной глиссады, и «97» был отправлен на второй круг. Очередной заход удался — торпедоносец приземлился в заданном месте, но произошла какая-то неисправность тормозной установки. Промчавшись через все аэрофинишеры, натянувшие свои тросы поперек палубы, самолет не зацепился за них посадочным крюком. Пытаясь остановить машину, Хоюро намертво зажал тормоза. Из горящих колодок пошел дым, однако палуба катастрофически заканчивалась, и летчик дал газ, чтобы уйти на взлет. Замедливший скорость самолет дико взревел и, чуть подпрыгнув над обрезом палубы, тяжело рухнул в воду. Форштевень авианосца промчался со скоростью курьерского поезда над местом падения.