Как и на том портрете, Василий Фролович выглядел очень внушительно, старше своих сорока с небольшим. Он был еще в полной генеральской форме мирного времени — с лампасами и нарукавными шевронами (все, с кем я встречался, перешли на полевую). Чем-то довоенным веяло и от убранства его кабинета: портьеры, уютные кресла, столик с прохладительными напитками…

Поздоровались тепло и сердечно, как старые сослуживцы. Генерал Воробьев начал знакомить меня с обстановкой и штабными делами.

Прибыв в Одессу несколько дней назад из штаба Южного фронта, он успел слетать в пограничный район у Дуная и Прута, туда, где война застала меня.

— Противник форсировал Прут в новом месте, у Цыганки, и надо было выяснить, что там происходит, — рассказывал Василий Фролович. — Был и в Белграде, штаб четырнадцатого корпуса находился еще там. Теперь там уже фашисты…

Отбросить врага за Прут у Цыганки не удалось — массированные удары авиации не давали нашим войскам подниматься в контратаки. Но развить там успех противник все же не смог. Однако севернее, в полосе обороны 35-го стрелкового корпуса и других соединений 9-й армии, натиск превосходящих неприятельских сил продолжал сдвигать фронт к Днестру. Над войсками левого фланга нависла угроза быть отрезанными. Не оставалось ничего иного, как отвести 14-й корпус от границы.

В ночь на 19 июля чапаевцы и другие части, которые двадцать семь суток держали южный участок западной государственной границы, начали отход на первый промежуточный рубеж. Одновременно корабли Дунайской флотилии, поддерживавшие эти четыре недели корпус генерала Егорова, оставили Измаил. Флотилия прорвалась в Одессу, а потом перешла на Южный Буг. Подвижные береговые батареи дунайцев отошли в боевых порядках пехоты.

Войска левого фланга до последнего часа удерживали границу прочно. Показателен такой факт. Исходя из общей обстановки, командующий Приморской группой намеревался начать отвод корпуса на два дня раньше. Но генерал-майор Д. Г. Егоров попросил отсрочить отход, чтобы успеть эвакуировать тыловое хозяйство, и командующий дал на это согласие.

Только перед тем как покинуть границу, были сняты стрелковые подразделения из Килии Старой и других пунктов на румынском берегу Килийского гирла, занятых нашими десантами в конце июня.

Я представлял, чего стоило бойцам и командирам примириться с необходимостью отхода, осознать его неизбежность. Но твердо верилось — их усилия отстоять границу не были напрасны. В этих частях люди уже из собственного опыта знали, что остановить врага можно. А некоторые подразделения побывали на земле противника, и это тоже кое-что значило.

Итак, линией фронта становился Днестр. Переправа войск на его восточный берег еще не закончилась, но, как сказал Воробьев, это было вопросом ближайших дней. Приморцы занимали оборону от Каролино-Бугаза в устье Днестровского лимана до Тирасполя, входившего уже в полосу 9-й армии.

Прикинув в уме, что тут наберется километров полтораста по фронту, даже если не учитывать все изгибы реки, я спросил:

— Наша армия — это в основном четырнадцатый корпус или теперь прибавится что-то еще?

— Корпус, как таковой, будет расформирован, — ответил Василий Фролович. Что касается его дивизий, то сто пятидесятую перебрасываем в Котовск в распоряжение девятой армии, и, очевидно, к нам она больше не вернется. Значит, остаются пятьдесят первая и Чапаевская… Зато в Приморскую армию включен Тираспольский укрепрайон — это реальная сила, не то что был ваш Дунайский. Затем формируется здесь, в Одессе, кавалерийская дивизия. Командиром назначен генерал-майор Петров из Туркестанского округа. Ну а еще — один запасный полк, бригада ПВО, пограничники… Нам подчинена также Одесская военно-морская база с кораблями и береговыми батареями, которым пока не по кому стрелять. Авиации реально имеем один полк истребителей, танковых частей нет…

Из этого перечня явствовало, что состав Приморской армии невелик. Но моя новая должность обязывала знать о каждом соединении или части очень многое, и весь остаток дня я собирал различные данные о них.

Поздно вечером представился вернувшемуся из войск начальнику штаба генерал-майору Г. Д. Шишенину. Он производил впечатление человека спокойного и внимательного. И даже при недолгом разговоре почувствовалась та слегка подчеркнутая корректность, которую я часто замечал у штабных работников, приезжавших из центра.

Генерал Шишенин возглавлял перед войной штаб столичного военного округа. А до назначения в Одессу пробыл около трех недель начальником штаба Южного фронта. В начале войны происходило много быстрых, подчас неожиданных перемещений высшего командного состава.

Еще позже, около полуночи, прибыл в штаб командарм Приморской генерал-лейтенант Н. Е. Чибисов, он же — командующий Одесским военным округом. Его рабочий распорядок я уже знал от Василия Фроловича Воробьева: большая часть дня — в частях, на строительстве оборонительных рубежей, на разных совещаниях в областных и городских организациях, а ночью, часов до шести утра, — решение вопросов, накопившихся в штабе.

Генерал Чибисов в Одессе пробыл до первых чисел; августа, причем я не так уж часто видел его за это время. Но Никандр Евлампиевич запомнился как воплощение кипучей энергии, неистощимой работоспособности. Все, что он ни делал, он делал увлеченно и как-то весело. От одного общения с ним люди приободрялись и тоже веселели.

У Чибисова была масса забот по округу в связи с новыми формированиями. Но и из того, что касалось Приморской армии, он ничего не откладывал до прибытия своего преемника, которого ждали из Москвы. Часами совещался с директорами оставшихся заводов, выясняя, какое оружие можно изготовлять в Одессе: предвидел, насколько важным это станет в недалеком будущем. Присмотрел помещение для надежно защищенного армейского командного пункта — склады бывшего коньячного завода Шустова, уходящие на три этажа под землю и совсем неприметные снаружи. Работы по оборудованию подземного КГ1 уже шли полным ходом.

В штаб и управление Приморской армии переводились высвобождавшиеся в 14-м корпусе командиры, знакомые мпе по придунайским местам. Начарт корпуса полковник Н. К. Рыжи стал начальником артиллерии армии, заместитель командира корпуса по политчасти бригадный комиссар Г. М. Аксельрод был назначен в поарм, начальник корпусной санитарной службы военврач 1 ранга Д. Г. Соколовский начсанармом. Очень обрадовался я встрече с недавним заместителем коменданта Дунайского укрепрайона полковым комиссаром Яковом Харлампиевичем Глотовым, который оказался военкомом штарма.

Оперативный отдел еще только комплектовался. Почти одновременно со мной прибыли переведенные из штабов округа, корпуса и других соединений полковники Ф. Т. Рыбальченко и А. Т. Калина, майор Н. М. Толстяков, немного позже старший лейтенант Н. И. Садовников.

Мой тезка Садовников — тоже Николай Иванович — только что окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Он был младше всех в отделе по званию и годам, но отличался вдумчивостью, обстоятельностью. О чем бы ни докладывал, никогда не сбивался на простое перечисление фактов, а толково их обобщал. При этом превосходная, цепкая память, способная служить живой справочной книгой. А оформлению штабных документов могли поучиться у него и некоторые из старших товарищей. Словом, при тогдашних трудностях с кадрами Садовников явился для оперативного отдела престо находкой.

В последующие недели в штабе и вообще в Приморской армии произошел ряд перестановок, вероятно неизбежных в организационный период. В соединения, где не хватало штабных командиров, ушли Рыбалъченко и Калина. Постепенно у нас в отделе сложился стабильный коллектив, работоспособный, и дружный.

На войне немало людей оказались способными на большее, чем от них раньше ожидали. В полной мере это относится и к ставшему вскоре одним из моих близких сослуживцев капитану К. И. Харлашкину.

До войны он ведал в штабе Одесского округа физподготовкой. Академии капитан Харлашкин не кончал, широтой военного кругозора, судя по аттестациям, не отличался. Вероятно, поэтому его не послали в штаб какой-нибудь формировавшейся в округе части. А потом о кадрами стало настолько туго, что и штарму не приходилось отказываться ни от кого, кто имел хоть какой-то штабной опыт.