как бы невзначай обронила:

- Энни, не налегай на алкоголь, у тебя и так с ним

проблемы.

Серьёзно вам говорю, ОНА ЗРЯ СКАЗАЛА ЭТО. Я

поперхнулась, а Белла взяла быка за рога:

- Мам, ей вряд ли помогут твои наставления.

Пожалуйста, не начинай.

- Вообще, первое знакомство с алкоголем у неё

произошло в тринадцать, - добавляет Изабелла.

- О, Боже, - бормочу я и закрываю лицо рукой.

- В тринадцать?! - поражённо восклицает мать

Володи.

- В тринадцать? - переспрашивает Володя.

- В тринадцать, - понуро киваю я.

- Это был её тринадцатый день рождения, - продолжает

подливать масло в огонь, - она тогда узнала о смерти

пьяницы из соседнего подъезда. Надралась в хлам.

Пришлось её в больницу везти.

Жгучие слёзы режут глаза, слово бритвы. Мне хочется

ударить Беллу. Ещё больше мне хочется умереть прямо

здесь, за этим столом, в одну секунду. Просто умереть и

всё. И пускай Изабелла умрёт вместе со мной. И если

я попаду в Ад, пускай она лучше отправится в Рай.

Я молча встаю из-за стола и выхожу из столовой,

бреду к лестнице и поднимаюсь на второй этаж.

Я. Так. Устала.

- Аня! - зовёт мама, - Аня, подожди.

Я оборачиваюсь посреди коридора, и она

останавливается рядом со мной.

- Белла не хотела тебя обидеть, - говорит.

- Унизить, растоптать, опустить в глазах Володи, но

только не обидеть, нет, - отвечаю я.

- Послушай, она заботится о тебе, правда делает это

странным способом.

- Она тоже пытается развести меня с Володей? Вы

что, сговорились?

- Аня, Изабелла хочет, чтобы ты была рядом с

достойным человеком.

- Да она сама недостойный человек, о чём тут

говорить?

- Аня!

Я тяжело вздыхаю и спокойно начинаю:

- Я тогда проснулась в шесть утра. Никакого

праздничного настроения и в помине не было. Я

занималась разными обыденными делами, пока ты спала.

Потом позвонил папа, поздравил меня и сказал, что

заедет вечером. Потом проснулась ты, поздравила меня,

подарила подарок и ушла на работу, пообещав, что

праздновать не будем, раз я не хочу. В тот день было

воскресенье, поэтому в школу мне не нужно было. И

тогда я решила навестить Васлава, ведь он уже неделю

не выходил из дома после отъезда Анны-Виктории.

Дверь была открыта. Я помню, что удивилась, ведь

Поэт всегда закрывал дверь на свой хиленький замок.

Он лежал в комнате. В луже собственной рвоты. Сжимал

в руке бутылку из-под дешёвой водки. Видимо, когда он

наглотался таблеток, его стошнило, но ему это не помогло.

Я помню, что оставалась спокойной. Я была спокойной,

когда вызывала «скорую». И когда диктовала адрес. Была

спокойной, когда решила, что негоже ему так лежать, и

поменяла его грязную рубашку на другую. Я даже протёрла

его испачканное в рвоте лицо влажной тряпкой. Потом

приехали врачи. Один из них сказал, что он пролежал

так приблизительно три дня. Три дня. Я считала, что

он просто в депрессии, что всё обойдётся, в то время

как он уже был мёртв. Я ушла из квартиры раньше,

чем врачи его увезли. Я даже не знаю, похоронили ли

его, ведь хоронить было некому. Родственников у Васлава

не было.

Я вернулась домой, взяла с верхней полки бутылку

с вином и выпила её. Всю. И ведь что странно. Я была абсолютно бесстрастна. А внутри будто что-то оборвалось.

Было больно, но внешне я оставалась такой же холодно-

беспристрастной. Тогда-то я и узнала, как хорошо умею

сдерживать любые эмоции. Я прекрасно себя контролирую.

Потом приехал папа и застал меня блюющую. Повёз в

больницу.

Когда ты выгнала папу, мы с Ваславом стали ещё

ближе друг другу. А потом он бросил меня. Предал. И

из-за кого? Из-за этой стервы Анны-Виктории. Она его

ведь не любила никогда. А он всё равно ушёл. И я

ему не помогла. Я считала, что он справится сам, и не

пришла к нему. Я его не спасла. Вот это чувство. И

с этим чувством я живу уже четыре года. А ещё я

живу с осознанием того, что больше нет дедушки и

бабушки. Больше нет папы. От меня все уходят, мам.

Теперь у меня только ты и он. Пожалуйста, не отнимай

его у меня. У меня осталось всего три месяца. А потом

я уеду. И больше его не увижу. Мне нужны эти три

месяца. Нужны, понимаешь?

- Уедешь, значит… - раздаётся голос Художника за

спиной.

Вот чёрт…

***

- Понимаешь, есть план, - замогильным голосом шепчу

я. - Я составила его ещё в двенадцать лет. По этому

плану я должна окончить школу с отличием, потом

уехать в Москву, поступить в медицинский университет

на хирургию, окончить с отличием его, потому перевезти

к себе маму и обеспечивать её. Хорошие хирурги всегда

нужны.

Володя ерошит руками тёмные волосы и сдержанно

заключает:

- И меня в этом плане нет.

- Нет.

Он сидит на кровати в моей комнате. Я стою у

стены и смотрю на него. У меня должно было быть ещё

три месяца.

- Когда собиралась сказать? - спрашивает. - Или хотела

просто помахать платочком из окна поезда?

Он очень мрачно усмехается. Я вздыхаю.

- Позже.

Этого разговора не должно было быть сейчас. Кто

меня вообще за язык тянул? Теперь там, внизу, все

спокойно празднуют, а я тут стою и думаю, что мне

делать со своей жизнью. Я не хочу бросать Володю. Я

не хочу быть второй Машей. Но голос моего разума всегда

был громче голоса сердца.

Я подхожу к Володе и сажусь рядом на пол.

Поднимаю на него глаза и говорю:

- Мне нужно уехать, понимаешь? Я давно всё обдумала.

Я всегда ставлю перед собой цель и иду к ней.

- Поставь другую цель.

- Не могу.

- Почему?

- Я знаю, что мне нужно.

Володя невесело смеётся.

- Ты всегда знаешь, что тебе нужно?

- Да, - я киваю. - Мне нужно выучиться. Нужно

найти хорошую работу.

- И всё?

- То есть?

- Ты уже не раз повторяла «мне нужно…». «Мне

нужно уехать», «Мне нужно стать хирургом», «Мне нужно

найти хорошую работу». Но ты ни разу не сказала «Я

хочу…». Чего ты сама хочешь, Аня?

Быть с тобой. Быть с тобой. Быть с тобой. Быть с тобой. Быть с тобой. Быть с тобой. Быть с тобой. Быть с

тобой. Быть с тобой. Быть с тобой. Быть с тобой. Быть

с тобой. Быть с тобой. Быть с тобой. Быть с тобой.

- Я не знаю, - бормочу я. - Я никогда не

задумывалась.

- Задумайся.

- Я всё равно уеду.

- Я знаю.

- Но ты же знаешь, что я всё равно люблю тебя?

- Но ты же знаешь, что это ничего не меняет?

***

Солнечно. Бледно-жёлтые палящие лучи июньского

солнца слепят глаза, и я жмурюсь. Подол моего тёмно-

синего платья длиной чуть ниже колена развевается на

ветру. Воздух, пока ещё недостаточно прогретый, холодит

голые плечи и руки. Но мне не холодно. Я вновь

смотрю на солнце и снова жмурюсь. Смотрю на

пробивающийся сквозь верхушки деревьев свет. Берёзы,

едва-едва позеленелые, слегка покачиваются. Прослеживается

рябь на высыхающих лужах.

Мимо проходит фигуристая длинноволосая шатенка в

ярко-красном коротком платье без бретелек. Красивая, но

слишком ярко накрашенная. Идеальная смуглая кожа,

высокие каблуки. Художник провожает её заинтересованным

взглядом. Я хмыкаю.

- Понравилась?

Он тут же поворачивает голову ко мне.

- Я даже не смотрел.

Я в ответ усмехаюсь и приподнимаю брови.

- Серьёзно?

Хотя на самом деле мне вовсе не весело. Но если

уж на то пошло, чему тут удивляться? Она красивая.

Она высокая. И она в красном.

- Видишь то здание? - вдруг спрашивает Володя,

указывая влево. Там стоит недавно построенный жилой