1913
Ночь
Глянет месяц из-за гор,
Вспыхнет конской гривой,
И запахнет темный двор
Сеном и крапивой.
Скажет теплая земля,
И услышит небо:
— Вы ль не мучили меня,
Люди, из-за хлеба?
Вы ли грудь мою сохой
Не избороздили?
Вы ли брата в час лихой
Хлебом накормили?
Тихо в сумраке ночном
С края и до края.
Над распаханным бугром
Зорька золотая.
1914
С обозом
Загуляли над лесом снега,
Задымилась деревня морозом.
И несет снеговая пурга,
Заметая следы за обозом.
Поседел вороной меринок:
Растрепалась кудлатая грива.
Снежный путь бесконечно далек,
А в душе — и темно и тоскливо.
Без нужды опояшешь ремнем
Меринку дуговатые ноги.
По колена в снегу, и кругом
Не видать ни тропы, ни дороги.
До зари хорошо бы домой.
На столе — разварная картошка.
— Но-о, воронушка, трогай, родной…
Занесет нас с тобой заварошка!
В поле вихрится ветер-зимач,
За бураном — вечерние зори.
Санный скрип — недоплаканный плач,
Дальний путь — безысходное горе!
1914
Страда
Рожь густая недожата,
Осыпается зерно.
Глянешь в небо через хаты:
Небо в землю влюблено!
Зной палит. В крови ладони.
Рожь, как камень, под серпом.
Руки жнут, а сердце стонет,
Сердце сохнет об одном!
Тяжко, думы, тяжко с вами,
Серп не держится в руках.
Мил лежит под образами,
Точно колос на полях!
Рожь густая — не одюжишь
Ни косою, ни серпом.
И поплачешь, и потужишь
Над несвязанным снопом!
1914
Кто любит родину
Кто любит родину,
Русскую землю с худыми избами,
Чахлое поле,
Градом побитое?
Кто любит пашню,
Соху двужильную, соху-матушку?
Выйдь только в поле
В страдные дни подневольные.
Сила измызгана,
Потом и кровью исходит силушка,
А избы старые,
И по селу ходят нищие.
Вешнее солнце
В светлой сермяге
Плачет над Русью
Каждое утро росой серебряной.
Кто любит родину?
Ветер-бродяга ответил красному:
— Кто плачет осенью
Над нивой скошенной и снова
Под вешним солнцем
В поле — босой и без шапки—
Идет за сохой,—
Он, лапотный, больше всех любит
родину!
Ведь кровью и потом
Полил он, кормилец, каждую глыбу
И каждый рыхлый
И теплый ломоть скорбной земли
своей!
1915
Александр Васильевич Ширяевец{349}
(Абрамов)
1887–1924
«Говорил ты мне, что мало у меня удалых строк…»
Николаю Клюеву
Говорил ты мне, что мало у меня удалых строк:
Удаль в городе пропала, — замотался паренек…
А как девица-царевна, светом ласковых очей,
Душу вывела из плена — стали песни позвончей.
А как только домекнулся: кинуть город мне пора,
Всколыхнулся, обернулся в удалого гусляра!
1909–1910 гг.
Старь
Месяц, глянь ушкуйным оком!
Кистенем стальным взмахни!
Понесусь я быстрым скоком
На татарские огни.
Надо мной воронья стая
Зачернеет — ждет беда.
Предо мною Золотая
Пораскинется Орда.
— Ой, летите, стрелы злые,
В басурманские шатры!
Нам хвататься не впервые
За мечи и топоры!
Я рубиться лихо стану,
Сдвинет враг со всех сторон,
И, иссеченного, к хану
Отведут меня в полон.
Долго-долго, дни и ночи
Будут лязгать кандалы.
Будет сниться терем отчий,
Волги буйные валы.
Запылит с Руси дружина,
На Орду ударит вскачь,
Я опять на волю хлыну
Для удач и неудач…
Час настанет, и на склоны
Упаду я из седла,
Как вопьется в грудь со стоном
Закаленная стрела…
2 января 1917 г.
