12 декабря 1913
Скифы
Панмойголизм! Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно.
Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, Скифы — мы! Да, азиаты — мы,—
С раскосыми и жадными очами!
Для вас — века, для нас — единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас —
Монголов и Европы!
Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!{325}
Вы сотни лет глядели на Восток,
Копя и плавая наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
И — срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет — не будет и следа
От ваших Пестумов{326}, быть может!
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип{327},
Пред Сфинксом с древнею загадкой!..
Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!..
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
Мы любим все — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно все — и острый галльский{328} смысл,
И сумрачный германский гений…
Мы помним все — парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады…
Мы любим плоть — и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы
И усмирять рабынь строптивых…
Придите к нам! От ужасов войны!
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем — братья!
А если нет — нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века — вас будет проклинать
Больное позднее потомство!
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы — отныне — вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами!
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами!
Не сдвинемся, когда свирепый гунн{329}
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..
В последний раз — опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз — на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
30 января 1918
Евгений Михайлович Тарасов{330}
1882–1943
Меж хлебов
Я бродил бесконечными нивами,
Меж хлебов, от межи до межи,—
Тех цветов, что зовутся счастливыми,
Я не встретил в поникнувшей ржи.
Убегали волнистые линии
Утомительно пыльных дорог…
«Где вы, милые, нежные, синие,
Не знававшие темных тревог?
Васильки, что зовутся счастливыми,
Отчего средь колосьев вас нет?»
Многознающий ветер порывами
На лету прошептал мне ответ:
«В эти годы меж зрелыми жатвами
Не ищи — не найдешь васильков.
Нивы скованы чьими-то клятвами
И не помнят лазурных цветов.
Зреют медленно грезы неясные,
Нивы жаждут иной красоты,
И в хлебах распускаются красные,
Напоенные кровью цветы».
1906
Быть урожаю
С каждым днем весны сияющей
С каждой ночью отлетающей
Больше жизни по полям.
Меньше пятен снега талого —
Там и здесь как будто алого,—
Чуть живого, запоздалого
По оврагам, по низам.
Скоро съест его туманами,
Съест его лучами пьяными
Беспощадная весна.
Легкой дымкой пар потянется —
В поле пахарь не оглянется,
Как от-снега не останется
Даже тени, даже сна.
Только там, где в зиму мглистую
Был он смочен кровью чистою,
Глянут пятна потемней.
Только там, где в землю талую
Кровь прошла то каплей малою,
То струей, когда-то алою,
Будут озими пышней.
Колос гуще там подымется,
Колос с колосом обнимется,
Думать станет заодно.
От раздумья невеселого
Там колосья склонят головы
И тяжелое, как олово,
Затаят в себе зерно.