Получилось как-то так, что именно в процессе работы над «Фотоном» с ним вдруг перестали советоваться. И первым положила начало этому игнорированию его родная дочь. Она же взяла за моду открыто спорить с ним по каждому пустяку. Александр Петрович тогда объяснил это далеко не ангельским характером Юли и попросту старался не обращать на ее поведение внимания. Потом подобная тенденция появилась у Окунева. Незаметно ослабла творческая связь у него с Бочкаревым. Датчик «БВК-4» фактически стал финишем в их совместной конструкторской работе. А весной Бочкарев изъявил желание и вовсе уйти из КБ. С момента появления в бюро, а точнее, еще и до того как тут появиться, активно, независимо вел себя Кольцов. Александр Петрович мог бы обо всем этом рассказать сейчас Юле. Но он, естественно, не рассказал ничего. Мог бы он объяснить Юле, что ничего как есть не знает о тех спорах, которые ведутся по поводу снимков, сделанных «Фотоном», в инженерном доме в Есино. Ибо его в эти споры просто не посвящают, а лишь докладывают об их итогах. А ему бы хотелось знать не только итоги, но и те суждения, в результате которых к этим итогам пришли.

Всем было ясно, и никто не отрицал, что основным автором проекта новой системы является Кольцов. Он находился в Есино. Поэтому центр работ сейчас переместился тоже туда. Но это вовсе не означало, что Александр Петрович хоть в какой-то мере был склонен выпустить из своих рук и общее руководство работой над «Фотоном», да еще особенно на ее последней, завершающей стадии. Об этой стороне дела Александр Петрович, однако, тоже ни словом не обмолвился Юле.

— Разреши мне на той неделе съездить в Есино? — не дождавшись ответа на свой вопрос, попросила Юля.

— Что за нужда? — поднял взгляд на дочь Кулешов.

— Я общаюсь с ними только по телефону. А по нашим телефонам говорить, как ты знаешь, ни о чем нельзя…

— Поговори по моему аппарату, — посоветовал Александр Петрович.

— Это не всегда удобно. К тому же мне просто интересно увидеть все это своими глазами, — продолжала Юля.

— Ты мне здесь нужна, — ответил Александр Петрович и выпроводил дочь из кабинета.

Вскоре в КБ поступили снимки, которые браться сделали в совместном полете. Кулешов уже знал о них от Бочкарева и ждал с нетерпением. Снимки, как и все предыдущие, были обработаны и представлены ему. Александр Петрович окончательно убедился в правоте своей версии. Конечно, была права и Юля. Но что бы им ни предстояло в случае необходимости менять и переделывать в дешифраторе, Александру Петровичу стало совершенно очевидно: увеличения угла зрения «Фотона» не миновать. А как только он это понял, так тут же решил, что настало время действовать. Он вызвал Юлю и, попыхивая сигарой, сказал:

— Ты, кажется, просилась в командировку?

Юля уверенно кивнула:

— Да.

— Вот и поезжай. Выписывай документы и отправляйся в Речинск.

— Я же хотела быть в Есино! — оторопела Юля.

— Там и без тебя народу пруд пруди.

— А в Речинске Игорь.

— А вот ему в понедельник утром необходимо быть здесь.

— Ничего не понимаю:

— Объясняю, — выпустил изо рта густое кольцо дыма Александр Петрович. — Он мне нужен тут, и нужен немедленно. Прими у него дела и сама все закругляй.

— Когда же мне выезжать?

— Я думаю, сегодня. Повторяю, в понедельник он должен быть у меня.

Сказав это, Александр Петрович снова углубился в изучение снимков. Юля поняла, что никаких разъяснений она больше не получит, и направилась к двери. Решительность отца ее ошеломила. А еще больше — расстроила. Юля очень хотела повидать Сергея, но возражать отцу не решилась — она знала его характер. Но прежде чем она открыла дверь, Александр Петрович остановил ее.

— Ты даже так постарайся, чтобы он успел в воскресенье к обеду на дачу, — попросил он.

— Хорошо, — пообещала Юля и вышла из кабинета.

А Александр Петрович подошел к окну и долго смотрел на причудливые завитки облаков, медленно плывущих над городом. Облака были белые, легкие, мягкие. Они предвещали жаркий день и тихую, безветренную погоду. Для конца августа это было нечасто. Лето продолжалось и никак не желало уступать своих прав осени. Во всяком случае, никаких признаков этого перехода заметить было нельзя. Даже ночи стояли теплыми и ясными. Александр Петрович невольно подумал, что такая погода очень устраивает тех, кто занят сейчас уборкой урожая. Ей радуются и те, кто в эти дни отдыхает в средней полосе России. До сих пор по субботам и воскресеньям на берегах канала полно народу. Купаются все — и мал, и велик. И лишь его эта погода не устраивала. Испытания «Фотона» вступали в новую фазу, и над полигоном нужны были дожди, туманы. Поэтому, приглядываясь к облакам, Александр Петрович даже обрадовался, заметив на горизонте одинокую серую, со свинцовым отливом, тучу. Конечно, одна эта тучка погоды еще не меняла. Но, как знать, за ней могли приплыть и другие:.

Александр Петрович вызвал Ирину и попросил, чтобы она соединила его с Бочкаревым. Через несколько минут он уже разговаривал с дежурным и, пока искали Бочкарева, принял от него метеосводку: узнал и температуру, и силу ветра, и давление.

— Значит, пошло на снижение? — обрадовался Александр Петрович.

— Поползло, — уточнил дежурный, — и мы надеемся:

— Должно, должно измениться, — подтвердил Александр Петрович. — Я тут тоже сейчас наблюдал: появились тучки. Появились.

Подошел Бочкарев. Они обменялись приветствиями, после чего Бочкарев коротко доложил о делах. Александр Петрович остался доволен докладом.

— Ну а как личное настроение? — спросил он вдруг после некоторой паузы.

Бочкарев, казалось, тоже задумался. Во всяком случае, прежде чем ответить, даже переспросил:

— Личное?

— Я имею в виду твою просьбу, — для большей убедительности перешел на «ты» Кулешов, хотя обычно предпочитал в разговорах вежливое и официальное «вы», — Новый семестр, можно сказать, уже на носу. А так ведь время упустим — и через год-другой я тебе ничем помочь уже не смогу.

— Это верно. Время работает не на нас, — все так же в раздумье ответил Бочкарев.

Александр Петрович, уловив в его голосе нотки неопределенности, насторожился.

— Ты передумал? Так я буду только рад, — поспешил он заверить Бочкарева.

— Думай не думай — лет не убавишь, — усмехнулся Бочкарев. — Получится ли только то, что задумано? Ачкасов-то против. Просил подождать:

— Знаю. Помню.

— Так как?

— А так. Возможно, тогда весной Ачкасов в чем-то и был прав. А теперь все выглядит совершенно иначе. Теперь, я считаю, дело в основном сделано. Испытания идут вполне успешно. Доработки не страшны. И ждать больше нечего. Работу ты нашел себе по душе сам, и, пока тебя на нее берут, надо этим воспользоваться. Ибо что последует в дальнейшем — толком никто не знает. Потом и Ачкасов будет «за», и я буду стараться, а вакансии подходящей может уже не оказаться. И тогда дорога, как и для всех нас, останется одна: на дачу, огород, грядки под клубнику копать.

— Этого-то и не хочется. Рановато вроде бы, — вздохнул Бочкарев.

— А раз не хочется, то и поезжай в академию на переговоры. Окончательно все утрясай и пиши рапорт. Владимиру Георгиевичу мы и говорить ничего не станем. Учебными заведениями он, слава тебе господи, пока не командует. А у нас в кадрах меня поймут правильно.

— Хорошо, — согласился Бочкарев. — Когда можно поехать в академию?

— Тянуть нечего. Понедельник можешь посвятить своим делам.

— Тогда у меня все, — подытожил разговор Бочкарев.

— До вторника, — попрощался с ним Александр Петрович.

Остаток дня он не выходил из кабинета. Никого не принимал. Ни к кому ни за чем не обращался. Работал над чертежами «Совы» и «Фотона». На дачу приехал поздно, уже после того как машина отвезла на вокзал Юлю. Маргариту Андреевну это несколько удивило, и она спросила:

— Что-нибудь случилось?

— Как есть ничего, — успокоил ее Александр Петрович.

— Почему же Юля сказала, что ты что-то выдумал?