— Боб, что случилось? — спросила я тихо. — Давай, расскажи мне. Что случилось? Ты не можешь спать? В чем дело, что вчера произошло?

Он отвел меня в сторонку и сказал:

— Дэнни Симс показал меня доктору, и тот сказал, что у меня рак.

У меня как будто сердце вырвали из груди. Я воскликнула:

— Не может быть! Что-то здесь не так, кто-то пытается причинить тебе вред. Давай уедем домой. — Я хотела увезти его немедленно; я настолько испугалась, что захотела спрятаться подальше ото всех, потому что было непонятно, кто друг, а кто враг.

Я выбежала из автобуса, нашла Марсию и Джуди и все им пересказала. Мы были в ярости:

— Представляете себе, Бобу поставили такой диагноз, и никто нас не вызвал!

Все подозревали неладное, но Боб сказал, что решено все равно провести вечерний концерт.

Но я заявила:

— Ни в коем случае!

Я выловила Дэнни Симса и закричала:

— Да как вы смеете? Это что, игрушки?! Как вы можете так поступать?

Потом я нашла Алана Коула и потребовала, чтобы он объяснил, что конкретно происходит. И тогда, наконец, он рассказал мне, что, по словам доктора, метастазы из ноги Боба проникли в мозг, и он все равно умрет. Поэтому можно продолжать тур, пока он еще жив.

Я вышла из себя и заявила:

— Нет!

Похоже, мне нужна была дополнительная поддержка, поэтому я побежала к телефону, позвонила матери Боба и попросила ее помочь мне и вмешаться. Я вызвонила Диану Джобсон, Криса Блэкуэлла и юриста Боба Дэвида Стайнберга и всех их попросила о том же. Я даже позвонила доктору Бэкону в Майами, и он сказал, что предвидел такой исход и мог его предотвратить, что рака можно было избежать. Я была опустошена. Я побежала назад к Дэнни и Алану и закричала на них:

— Вы должны отменить это шоу немедленно! Вы должны остановиться! Сейчас же!

Боб был помещен в раковый центр Слоун-Кеттеринг, там ему назначили лечение радиацией, из-за чего у него выпали волосы на лбу и на висках. Синди Брейкспир прилетела в Нью-Йорк, и мы по очереди заботились о Бобе с тетушкой и детьми. Однако после того как журналисты прознали о местонахождении Боба, об этом написали в газетах и сообщили по радио, поэтому Боб уехал из Нью-Йорка в госпиталь Майами в поисках более интенсивных методов лечения. Но все врачи как один говорили, что жить ему осталось считанные месяцы, что рак распространился на печень, легкие и мозг и продолжает прогрессировать. Боб вернулся в Слоун-Кеттеринг, где ему прописали химиотерапию. Волосы стали выпадать буквально клочьями. Боб волновался:

— Ой, да это опасно! А волосы вырастут снова?

Его успокаивали:

— Да, конечно…

Боб начал быстро терять в весе, и казалось, что он постепенно превращается в другого человека. Утром 4 ноября 1980 года он решил принять крещение. Я ему советовала покреститься еще с тех пор, как Его Величество император Хайле Селассие послал Аббу на Ямайку, потому что я крестила всех наших детей (не только моих собственных) в Эфиопской православной церкви. Когда мы позвали Аббу в то утро, он плакал. Мы все плакали. Боба крестили, и он принял имя Берхане Селассие, что означает «свет Троицы».

Вскоре после этого доктор Карлтон Фрейзер, ямайский медик и член «Двенадцати колен», посоветовал Бобу обратиться к доктору Йозефу Иссельсу, немецкому врачу, практикующему лечение запущенных форм рака. Я уехала на Ямайку, чтобы проведать детей и тетушку и подготовить их к серьезности ситуации. Когда я смогла их оставить, Боба уже положили в госпиталь в Германии, его отвезли туда доктор Фрейзер и Алан Коул. Когда я позвонила и попросила его к телефону, мне сказали, что ему удаляют гланды. Я поинтересовалась, кто кроме меня, ближайшей родственницы, мог позволить это сделать, и мне ответили, что разрешение дал мистер Алан Коул. Моей первой реакцией было: «Как он мог это допустить?» Потому что я считала, что стоит затронуть гланды, и Боб потеряет голос и больше не сможет петь, а этого могут добиваться только враги.

Я приехала в Германию на следующий день после того, как ему удалили гланды без моего ведома и согласия, и узнала, что это было предусмотрено методом доктора Иссельса — хронически воспаленные гланды и гнилые зубы подлежали удалению, если они ослабляли действие естественного иммунитета. Тем не менее я чувствовала — и это было мое убеждение, — что операции на горле Боба дьявол желал бы в первую очередь, чтобы заставить его голос замолчать. Теперь я относилась к этому лечению с большим подозрением.

Потом я пришла навестить Боба вместе с его матерью, которая прилетела в тот же день, и он смог показать радость, увидев наши лица. Он также смог прошептать, что видел сон, в котором были мы обе, тут он засмеялся и сказал:

— И вот вы обе приехали.

Ему приснилось, что мы обе тонули, и он не знал, которую спасти.

— А теперь скажи мне, Рита, — обратился он ко мне, — если бы вы обе тонули, кого бы надо было спасать, мою мать или тебя?

Я заставила себя засмеяться, и матушка тоже, и я пошутила:

— Нет уж, придется тебе спасать обеих.

И тут мы все трое рассмеялись этой идее, и Боб уверился в том, что мы его никогда не покинем. Я никогда не забуду то утро, потому что тогда я поняла, что дальше будет только хуже.

В тот же вечер, когда я вернулась в госпиталь, я заметила, что Боб очень обеспокоен. Он взял меня за руку и спросил:

— Почему ты так задержалась на Ямайке?

Хотя вокруг него толклась куча людей, он все еще ждал от меня поддержки. Я осталась для него опорой. Когда меня не было рядом, он чувствовал, что люди могут вертеть им как хотят, но если Рита здесь, она не разрешит причинить ему вред, будет заботиться о нем. Я всегда была рядом, несмотря на всех его других женщин. Боб признался мне, что попросил Синди больше не приходить. Она столкнулась с Паскалин и знала, что Боб с ней встречался (это было в газетах). Тем более, к тому времени Синди собиралась замуж за другого человека и через три месяца должна была вступить в брак. Так что она исчезла из поля зрения. А скоро и Паскалин тоже была отправлена с глаз долой. Думаю, всем этим женщинам нечего было делать возле его больничной постели. Мне было неловко их видеть, а может быть, и им тоже.

С тех пор я курсировала между Германией и Ямайкой и привозила то, что Боб любил больше всего, то, что наиболее полезно, вроде бататов и маниоки. Лечение доктора Иссельса подразумевало пищу, которую раста тоже считают правильной. Другие аспекты этого лечения мне не нравились — например, каждое утро мы отвозили Боба в клинику Иссельса, чтобы выкачивать из него кровь литрами и потом вводить обратно, и я была не уверена, что Боб получает свою собственную кровь. Тем не менее, доктор Иссельс поддерживал жизнь Боба на полгода дольше, чем предсказывали другие доктора, хотя и не обещал ничего. Но весной 1981 года доктор сказал, что сделал все возможное. Тогда Боб попросил, чтобы его отправили домой. Я была на Ямайке, когда это случилось, и Боб по телефону сказал, что хочет быть ближе к детям, и к своей матери, и ко мне. Поэтому мне не нужно лететь в Германию, а вместо этого надо привезти всех детей в Майами, куда Боб собирался отправиться. Он был на краю, но решительность помогла ему собрать силы и дотянуть до Майами — что позволило увидеть детей и пообещать им, что он будет с ними всегда. В один момент он позвал Зигги и Стива в комнату, куда пускали только семью. Стиву он сказал:

— За деньги жизнь не купишь.

А Зигги он сказал:

— Когда будешь подниматься, возвышай и меня, а если будешь опускаться, не принижай меня.

И оба сына сказали:

— Хорошо, папа.

Ранним утром 11 мая он вызвал Диану Джобсон в госпиталь в Майами и спросил ее:

— Диана, что произойдет, если… ну, если со мной кое-что случится? — И когда она ответила, что не стоит беспокоиться, он сказал: — Нет, дай мне правила. — Он имел в виду «правовые гарантии».

Клянусь, он ей это сказал, хотя в тот момент был едва способен на шепот. Недавно я переспросила, не помнит ли она, что Боб ей сказал. Потому что «дай мне правила» означало, что ему нужна была поддержка — ведь прежде он отказывался писать завещание.