Однако ошибается тот, кто будет искать в этой науке только прорехи, провалы и недостатки, даже если станет списывать их за счет времени. Да, время ущемляло ученых и подчас очень сильно. Да, им многое не позволялось. Но все равно то хорошее и важное, что было сделано вчера, сегодня было бы несправедливо сбрасывать со счетов. А сделано было много. Достаточно сказать о сформировавшейся тогда солидной советской школе, результатам работы которой явились и сейчас не утратившие своей ценности исследования, школе, подготовившей целую плеяду ученых, полных желания показать в нашем давнем прошлом наиболее существенное, осевое, сокровенное.

К числу тех узловых проблем, которые изучены нашей наукой с большой глубиной, полнотой и широким охватом, как раз и относится история классовой борьбы в феодальной России.

Однако несмотря на традиционную нацеленность нашей историографии на проблематику крестьянских движений, в том числе — XVII–XVIII вв., на обширный массив существующих трудов эта проблематика далеко не исчерпана. В ее рамках правомерно выделить ряд спорных и нерешенных вопросов, оттенить в истории крестьянских войн те моменты, которые выпали из сферы внимания исследователей или оказались на их периферии, ибо считались в достаточной степени, а то и полностью разработанными или же второстепенными.

К сожалению, ряд тем (отчасти и по классовой борьбе крестьянства), изучение которых вполне могло быть продолжено и принести хорошие результаты, было скомкано и свернуто. Это произошло в силу разных причин. Одна из них — тенденция закрыть тему после защиты по ней диссертации или выпуска книги или даже статьи; другая — авторитетные публикации рапортующего характера, где решительно подводилась черта под еще далеко не законченными работами, тогда как позади был всего лишь один, пусть и важный, их этап. Так, В. В. Мавродин после издания первого и одной части второго тома труда И. В. Степанова «Крестьянская война в России в 1670–1671 гг.»[233] и выхода в свет коллективной работы «Крестьянские войны в России XVII–XVIII вв.» с отдельной главой о разинском движении и другой его датировкой[234] пришел к выводу о наличии итогового монографического исследования об этой крестьянской войне[235]. Но уважаемый автор, возможно, из лучших побуждений несколько поспешил и выдал желаемое за действительное. На деле обобщающей работы, где были бы подытожены и сведены воедино результаты многолетних исследований советских ученых по разинской теме, до сих пор нет. Ею могла бы стать упомянутая книга И. В. Степанова, но она так и не была завершена в связи со смертью автора, причем большая и основная часть событий крестьянской войны, а именно период с 1670 по 1671 г. так и остался не рассмотренным. Приходится констатировать, что крестьянская война под предводительством С. Т. Разина — единственная на сегодняшний день не стала предметом фундаментального научного труда. И это достойно сожаления. Ведь даже булавинскому восстанию, которое, кстати, далеко не все историки квалифицируют как крестьянскую войну, посвящена солидная монография[236].

Между тем крестьянская война под предводительством С. Т. Разина вовсе не обделена вниманием историков. И опубликованными источниками, не говоря уж об архивных, обеспечена более чем достаточно.

Что же помешало появлению капитальной работы, где суммировались бы результаты изучения разинского движения?

По-видимому, сказалось стереотипное представление о том, что это уже давно сделано. И действительно, литература по истории второй крестьянской войны чрезвычайно обширна. Это книги и статьи по ее отдельным проблемам, исследования хода событий 1667–1671 гг. в том или ином регионе. И без того внушительная библиография восстания С. Т. Разина существенно пополнилась в конце 70-х — 80-е годы. Правда, по мнению Е. И. Индовой и А. А. Преображенского, которые приводят в своей совместной статье периодизацию советской историографии классовой борьбы в феодальной России, последний отрезок изучения крестьянских движений XVII–XVIII вв. приходится на 60–70-е годы[237]. Если бы статья появилась в позапрошлом десятилетии, тогда позиция авторов была бы еще понятна, но ведь она напечатана в середине 80-х годов! Разве в это время в нашей науке угас интерес к классовым битвам прошлого? Разве прекратились исследования в этом направлении? Ведь и сам по себе выход в свет указанной статьи в 1984 г. уже выводит изучение народных движений за рамки 70-х годов. Стоит вспомнить и то, что начало 80-х ознаменовано диссертационным исследованием Р. В. Овчинникова на соискание ученой степени доктора наук, выходом в свет не бесспорного, но безусловно интересного коллективного труда «Эволюция феодализма в России» (кстати, один из ее авторов — А. А. Преображенский), монографии А. П. Пронштейна и Н. А. Мининкова о роли донских казаков в крестьянских войнах в России, работ Л. В. Милова, П. Г. Рындзюнского и др.[238]. Последующие же публикации второй половины 80-х годов, посвященные проблемам классовой борьбы в России в XVII–XVIII вв., убеждают в том, что поле деятельности историков на этом поприще, сфера их профессиональных интересов даже заметно расширились[239].

Но хотя изучение выступлений народных масс в феодальной России отмечено обращением к новым вопросам, стремлением к нетрадиционным подходам, преодолению шаблонов и понятийных анахронизмов, общие и частные выводы и положения, касающиеся крестьянских войн, по-прежнему ждут своего теоретического закрепления и развития. Без этого наши знания о борьбе крестьянства в феодальной России будут неполными. Не получится системного анализа проблемы как целого.

Имеет смысл обозначить основные научные рубежи, к которым пришла к 90-м годам XX в. историография крестьянских войн в России, назвать наиболее важные производные этой большой темы, выделить ключевые направления ее исследования на перспективу.

Если провести даже беглую, поверхностную инвентаризацию историографии крестьянских войн, то станет заметно, что, несмотря на довольно-таки большую хронологическую амплитуду, трактовка событий и оценочная часть ранней и современной советской историографии проблемы в ряде позиций почти адекватны и незыблемы, как будто историко-материалистическое понимание, лежащее в основе нашего научного познания, не допускает эвристических подходов, множественности вариантов в освещении тех или иных фактов и явлений.

Примечательна и характерная для советской историографии народных движений прошлого цикличность: сегодня на повестке дня снова стоят те же вопросы, которые горячо обсуждались, скажем, в 20–30-х годах. К примеру, нередко встречающаяся в нашей литературе последних лет точка зрения, что объективная функция крестьянских войн — толчок к капиталистическому пути развития[240], 60–70 лет назад присутствовала в работах С. Пионтковского, С. Г. Томсинского, С. Симонова и др.[241]. Так, С. Г. Томсинский назвал крестьянские движения «повивальной бабкой» новой капиталистической общественной формации[242]. Эти взгляды и тогда, и сейчас нашли своих оппонентов, которые считают, что реалии, свойственные докапиталистическому обществу, не следует смешивать с теми, которые присущи капитализму, и что тип классовой борьбы глубинно обусловлен формой экономического развития общества[243].

На состоявшемся в начале 1988 г. в редакции журнала «Вопросы истории» заседании «круглого стола» было отмечено, что современные историки усугубили недостатки выработанной в 30-х годах концепции многими положениями конкретно-исторического плана, не выдерживающими научной критики. В частности, Н. И. Павленко, сам невольно впадая в полемический стиль 30-х годов, высказался в том смысле, что сюжеты о классовой борьбе и крестьянских войнах можно назвать спекулятивными[244]. Конкретизируя свою точку зрения, он вновь возвращается к не раз уже остро обсуждавшемуся вопросу о том, были или не были выступления крестьянства XVII–XVIII вв. антифеодальными[245]. Сомнение вполне правомерное. Ведь если крестьянские войны происходили в рамках феодального уклада и не приводили к его разрушению, значит, более правильно по сути определять их как антикрепостнические, а не антифеодальные движения.