Оркестр начинает снова.

Нет, так работать невозможно. Несерьезно. Мне приходится снова начинать из-за вас, вторая виолончель. Вы не собраны, ваши мысли не с нами. Это, в конце концов, черт знает что! После репетиции извольте подойти ко мне. Искусство требует всего человека — без остатка!..

Музыка продолжает звучать.

Простите!.. Я был резок с вами, но вы поймите и простите меня!.. Я устал. Работа над сто двадцать седьмой симфонией была невыносимо напряженной. Вы простили меня? Я люблю тебя, Виолончель. Когда ты смотришь на меня… у меня вырастают крылья! Я крылат! Знаешь, я написал эту музыку только потому, что у тебя глаза, как раннее утро! Ты каждый день на репетиции смотрела на меня. Поняла? Итак, завтра мы женимся. Лучше, конечно, сегодня. Дай руку! В свадебное путешествие мы поедем… Куда ты хочешь?

Несколько тактов свадебного марша Мендельсона, потом начинается песня: «В желтой жаркой Африке…» и далее.

В Африку? Африка, Африка… Африка, понимаешь, вся полосатая, в желто-черную полоску. Это несколько резковато… В Австралию? Как бы тебе объяснить… Австралия серо-коричневая, нерадостный цвет, тебе к лицу больше пошла бы Япония, светло-сиреневая, даже розовато-сиреневая. Нет, решено. Мы покупаем байдарку и отправляемся по Волге от Москвы до Каспия. А?

Извини, что-то происходит…

Слышится грохот артобстрела.

Дядя Иван! Ни одного прожектора! Товарищ сержант, это не бомбежка, это артобстрел! Товарищ сержант, они дальнобойную подтянули! Товарищ сержант, просыпайся!..

Грохот близкого попадания. Оркестр долго еще вьет веселую свадебную мелодию провисшими слабыми звуками: «Жираф большой, ему видней…»

Дядя Ваня… Надо… крик… нуть… Руки… Правая… Левая… Ноги… Хорошо… Откроем глаза… Пулемет в порядке… мешки сбило… насыпалось кирпичей… Дядя Иван!.. В голову отдает… А он молчит… Или я оглох. Эй!..

Эхо отвечает:…эй!

Слышу. Эхо на месте. Встать! Так. По стеночке, по стеночке. Открыть люк… вниз… вниз, не торопиться… Не трясти головой… А!.. Перекресток стало видно… А! Дядя Иван!.. Пыль уже осела… Сколько я пролежал?

Звучит сначала тихая, но все быстрее набирающая мощь мелодия: «Эта ночь для меня вне закона…»

Дядя Иван!.. Похоронить надо, а хоронить некого!.. Сапог пустой. И все?.. На улицах никого… Наверх… Не торопиться… Не трясти головой… Сколько же я пролежал? Часового перед школой не видно… машин во дворе нет… (Вертит ручку телефона.) Пятый! Пятый! Я шестой! Алло! Алло, алло! Кабель перебило, что ли? Пятый! Пятый! Я шестой! Отключились?!

В оркестре звучит поступь новой темы. Это ненадолго возникшая, только напомнившая о себе мелодия: «Кони привередливые…»

Так. У пулемета всегда должна быть вода, много воды. Это первое. Похоронить надо хоть сапог… Тете Марусе письмо. А то получит: «Пропал без вести». А он не пропал, он пал!

На улице никого. В порту ни одного судна!.. Вон они почти уже на горизонте!.. Ушли. Отступаем, значит… Уже почти светло, увидят немцы… А — я?! На проверке решат, что я погиб. А я — вот он, с пулеметом, с таким арсеналом!.. Один!

Обзор почти круговой. Амбразуры отличные… Встречу их. Только встречу… Устрою прием. Жив — повезло. Цел — второй раз повезло. Так уж я устрою дело, мне и в нем будет удача. Не беспокойся, дядя Ваня.

Первое — вода. Спрыгнуть вниз можно, а подняться, да с баком… Обрываем провод, когда еще электростанция станет работать… Один конец привяжем к… сюда. Годится. Другой сбрасываем вниз.

Один. Один, как ты говоришь, товарищ сержант, это меньше, чем один. Нет, зачем сбрасывать. Спустим вместе с баком. (Он возится с баком, слышны звуки жестяных ударов.) По-твоему, один — все равно что ноль. Анчар, как грозный часовой, стоит один во всей вселенной! А может, я один тут такое устрою!.. Ну, все, прыгаем!.. (Прыгает) Ох, голова!.. И надо же, вышибли пролет — как не было. Тихо спал человек, и тоже — как не было… Не доспал минут сорок…

Листовка на углу, между прочим, новая. «Мы скоро вернемся, товарищи!» Никто и не сомневался. А «Обращение» успело пожелтеть. «Обращение обкома и горкома партии к населению города. Товарищи! Враг стоит у ворот города. В опасности все, что создано руками нашими. В опасности жизнь наших детей. Пришло время готовности к любым жертвам. Вооружайтесь всем, чем можете. Бутылка с горючим, брошенная в танк, камень из окна, кипяток, вылитый на голову врага, помогут ковать победу. Держитесь за каждую пядь земли!»

Вихрь! Вихорек, несчастная коняга! Ты тут остался, военный транспорт! А Лени нет? И бочка пустая, наверно? Точно, пустая, гремит, как барабан… Нет, льется все-таки!.. Хоть полбака набрать… Струйка бойкая, бак наберется… Убери морду, транспорт, мне самому не хватит! Ну, куда тянешься?! Видишь, кончается вода? Сам попью, а тебе не дам… Теплая, железом пахнет… Ну ладно, попей… Может, не будешь? Зафыркал, зафыркал! Расфыркался! Экономии не понимаешь? Ну, не могу, иди, иди, не терзай душу, воды тебе не будет. Топай к роднику, а? Дорогу знаешь, учить тебя, что ли? Нет, за мной не ходи, ты ведь не собака. Ну, давай провожу до угла, пошли. Там попьешь по-настоящему. Топай теперь один, пошел! Иди, иди, не оглядывайся!

Ага, все правильно, рама! Ну, полетай, полетай, разведай! Видишь, никого нет, даже я — и тот под арочкой. Уличных боев не будет, ни-ни! Давай, зови своих! Скажи, что самый удобный путь — по этой улице. Ясно?.. Уходит… Теперь скоро. Лестницу притащить надо.

Гражданочка! Физзарядка состоится при любой погоде? Прятаться не от меня надо!..

Не удирала бы, если б форму надела поспортивнее… Размелькалась голубыми трусиками посреди двора… Оставлю ваш двор без пожарной лестницы. Временно.

«Повоюем, Фролов, повоюем… Как ты там, в летном училище? Скоро дадут самолет? Скорее бы дали. А то, пока ты выучишься, война закончится, ни одного фашиста не останется, и получится, что я воевал, а ты нет. Не переживешь. Кстати, я твердо решил, мне нужен дог. Так и скажи тому собачнику из Угольного переулка, пусть не пристает ко мне со своими овчарками…»

Как будто стреляют на окраине, овраги прочесывают, что ли… Теперь уже скоро, скоро… И у меня все в готовности, дядя Иван. Все в порядке. Голова гудит, если трясти, а если не трясти — ничего, работать можно. Даже странно, что мы не поровну поделили тот снаряд, даже стыдно… Оброс… как синагогальный служка. Умыться надо. На улицах никого, а они скоро появятся… По закону коня пристрелить должны были, если не увели с собой… Леня, видно, не смог… Теперь… И я бы не смог.

Эй! (Эхо отвечает: эй!)

Есть кто-нибудь близко? (…близко?)

Здесь будет бой! (…бой!)

Настоящий бой! (…бой!)

Уходите! (…дите!)

Эй! (…эй!)

Никого? (…кого?)

И хорошо. Никто не нужен. Кому и быть в разрушенном доме. Физкультурницу мама загнала в убежище — и правильно. Эвакуировали, пока могли, народу в городе осталось мало. Я тоже догоню наших, дядя Иван, найду способ. Только встречу их — и догоню. Устрою грандиозную встречу, раз уж так сложились обстоятельства войны.

«По уточненным данным за вчерашние сутки сбито не пятьдесят шесть, а сто два самолета противника. Двадцать два наших самолета не вернулись на свои базы.»

Вчерашняя газета оказалась последней.

«В течение минувшей ночи наши войска вели упорные бои на Новгородском, Старо-Русском, Одесском и Гомельском направлениях.»

Звучит все сильнее развивающаяся в оркестре мелодия: «Затопи ты мне баньку по-белому…»

Что же они не идут… Сколько можно там набираться духу! Ясно же, никого в городе нет, уличных боев не будет, ни-ни!

Не найду разве рыбачьей лодки на берегу? Не догрести, что ли, мне в конце концов?.. Гранаты с собой, пулемет разобрать… Надо догнать. Надо посмотреть в глаза: «Что же вы меня, товарищи, бросили? Почему забыли? Если бы я вас — то дезертир, вы меня — ничего?»