Изменить стиль страницы

К нему перестали приставать. Он вздохнул свободнее. Пожалуй, теперь уже поверили тому, что басенная пора его кончилась.

Весна 1827 года была особенно приятной для Крылова: он все время был на людях, до поздней ночи просиживал у Перовского, Жуковского или Пушкина, встречался у них с польским поэтом Мицкевичем. Летом Иван Андреевич отдыхал у Оленина в Приютино, с ленивой улыбкой наблюдая за Пушкиным. Молодой поэт не на шутку увлекался старшей дочкой хозяина, посвящал ей стихи и веселился так, как только он был на это способен. Вспомнив старое свое увлечение живописью, Иван Андреевич свел дружбу с Брюлловым Тропининым, молодыми художниками братьями Агиными. Сменялись времена года. Привольно и полно текла жизнь Крылова. Наконец, после нескольких лет молчания. начали появляться новые басни, и одной из первых была басня «Пушки и Паруса» — о том, что

Держава всякая сильна,
Когда устроены в ней все премудро части...

Вслед за ней Иван Андреевич напечатал басню-поэму «Бедный богач». Казалось, тон басен изменился — они были монументальней, эпичней. Но следом за ними появилась ядовитая басенка «Бритвы» — о тех мудрых сановниках, которые, боясь умных людей, держат при себе дураков. Эта басня приводила в восторг Гоголя.

Басни появлялись очень редко. И в ответ на жалобы, почему он так мало пишет, Крылов говорил: пусть лучше его упрекают в том, что он мало пишет, нежели ругают за то, что он продолжает писать.

В 1830 году наконец вышли новые басни Крылова в восьми книгах. Рядом с добропорядочными, смирными баснями стояли крамольные сатиры. Отдельные строчки и выражения их сразу же превратились в пословицы. Басни «Щука», «Мирон», «Осел», «Булат», «Сокол и Червяк» были намеками на лица и события, известные всем современникам. И цензура снова начала охоту за крамольными строчками, вытравляя намеки и кивки, пытаясь разобраться в сложном эзоповом языке баснописца.

Все чаще и чаще Крылова приглашали во дворец, где он читал свои басни. На маскараде, устроенном великой княжной, девять писателей представляли хор муз. Крылов появился в костюме древнегреческой музы Талии. Глядя на тучного баснописца в древнегреческом хитоне, трудно было удержаться от смеха. Царь с царицею, прибывшие на маскарад, пришли в восторг. Обращаясь к Николаю I и его супруге, Иван Андреевич прочел специально для маскарада написанные им стихи. Громким хохотом встречена была первая строчка:

Про девушку идет худая слава,
Что будто я весьма дурного нрава,
И будто вся моя забава —
    Расценивать людей и на смех подымать.
Коль правду говорить, молва такая права:
Люблю, где случай есть, пороки пощипать —
Все лучше таки их немножко унимать...

Крылов выставлял себя любителем «пощипать пороки». На большее он якобы не претендовал. Против разумного желания унимать пороки никто не мог спорить. Это было достойное дело. И Николай I, понимая, что Крылов многого не договаривает, был вполне доволен внешним послушанием баснописца.

Последняя книга басен вскоре была переиздана. Басни выходили в книжках маленького формата и большого, с картинками и гравюрами лучших художников и без картинок. Издатели предлагали Ивану Андреевичу огромные деньги за право издания его произведений. Николай I вдвое увеличил пенсию, которую получал Крылов. Новые награды и ордена осыпали его. Он был произведен в статские советники. Это был генеральский чин. С него писали портреты лучшие художники. Писатели считали за честь поднести ему свои произведения.

Он был славен, знатен, богат. Мечты его юности исполнились с лихвой.

Деньги текли к нему со всех сторон. Он не знал, что с ними делать. Всю жизнь он содержал своего брата и заботился о нем. После смерти Левушки Иван Андреевич взял на себя заботу о семье одного бедного военного. Потом он вспомнил, что когда-то крестил дочь своего давнего знакомого Савельева. Иван Андреевич разыскал крестницу: она жила в нужде, похоронив недавно своего мужа и оставшись с несколькими детьми на руках. Иван Андреевич усыновил всю семью и стал не только крестным, но и приемным отцом.

И все же денег у него было больше, чем требовалось человеку для полного счастья.

Тогда он решил на старости лет поглядеть мир, поехать за границу и пригласил Гнедича составить ему компанию.

Гнедич отказался стихами печальными и нежными:

...В какой земле найти утраченную младость:
     Где жизнию мы снова расцветем?
О друг, отцветших дней последнюю мы радость
     Погубим, может быть, в краю чужом.
За счастием бежа под небо мы чужое,
     Бросаем дома то, чему замены нет, —
         Святую дружбу, жизни лучший цвет
               И счастье душ прямое.

Богатство беспокоило Ивана Андреевича. Он решил попробовать жить по-барски: заказал лучшим мастерам спешно изготовить богатую стильную мебель, обил ее шелком, накупил серебра, бронзы, хрусталя, фарфора... Загаженная голубями, прокуренная насквозь, с задымленными потолками и стенами в желто-коричневых пятнах, квартира преобразилась. Тонкие английские ковры устлали полы. Картины в золотых рамах и французские гобелены украсили жилище поэта. Буфет наполнился модными сервизами, дорогой посудой. Из оранжерей навезли цветов. Они благоухали в китайских вазах на столах из красного дерева. Он убирал квартиру, как сцену, воскресив свой блестящий талант режиссера-постановщика.

Когда все было устроено, Иван Андреевич пригласил гостей на торжественный обед. Приехали Оленины, Дельвиг, Жуковский, Плетнев, Одоевский. Спустился к соседу Гнедич в черном костюме, чопорный и манерный. Все были в восхищении от чудесной обстановки, от превосходного обеда, от изысканного вкуса и тонкого остроумия хозяина. Это был невиданный никем Крылов — богатый гостеприимный барин, привыкший швырять тысячи на дорогие заморские вина и фрукты, на цветы и угощенье бесчисленных друзей. До поздней ночи пировали и веселились гости.

А поздней ночью, когда два лакея и дворецкий — персонажи без слов, нанятые на день, ушли домой, Иван Андреевич уселся поплотней в кресло и долго сидел так, пока не погасли свечи в бронзовых канделябрах и хрустальных люстрах. Жизнь барина была очень хлопотливой и скучной. Продолжать ее ему не хотелось, и, как свидетельствовал его друг Плетнев, «на всю новую свою роскошь набросил он покрывало доброго старого невнимания... и с тех пор никогда не звал пялить глаза на суету сует».

Опять, как прежде, в гостеприимную форточку влетали голуби, располагались на шкапах, на буфете, на высоких вазах с засохшими цветами, усеивая комнату пухом и перьями. Пыль оседала на всем, покрывала картины, гасила краски и блеск, табачный пепел пятнал английские ковры и шелковую обивку. Пыльный саван укутал полированное красное дерево, бронзу, хрусталь.

Попрежнему хозяин ходил на службу, оттуда — в Английский клуб и вечером — к Олениным. Ему надоели театры, где еще продолжали играть комедии Крылова. Но однажды его убедили посмотреть «Урок дочкам». В комедии участвовали те же артисты, которые четверть века назад играли ее в первый раз. Едва уместившись в креслах партера, тучный Крылов лениво смотрел на сцену. Постаревшие артистки, игравшие вертлявых, живых дочек, грузно передвигались с места на место. «Это не урок дочкам, а урок бочкам», смеясь, сказал Крылов. Он на мгновение окунулся в прошлое, в молодость, в начало своей второй жизни, которая, видать, уже подходила к концу.

Он решил тряхнуть стариной в пригородном имении Оленина. В день именин Елизаветы Марковны Крылышко устроил сюрприз: поставил «Трумфа». Он был режиссером и постановщиком, заботился о костюмах и декорациях, подбирая актеров; роли Подщипы и Цыганки играли дочери Оленина.