Сейчас мы с Леонидом Гараем — один эмоциональный, второй внешне спокойный — работаем вместе в сборной Белоруссии. Пути главного тренера и начальника команды снова пересеклись. Верю, что это обязательно пойдет на пользу общему делу по имени Футбол.

ГЛАВА 15

ОСОБЕННАЯ, НАПИСАННАЯ ДИНОЙ АНТОНОВНОЙ МАЛОФЕЕВОЙ

А началось все с катка. Наверное, нынешней молодежи и не понять, чем был в шестидесятые годы зимний каток в небольшом провинциальном городке. Скорее всего, тем самым, чем теперь в таком же городке является дискотека в центральном Доме культуры. Вся молодежная жизнь крутилась на этом катке и вокруг этого катка…

Как-то я с подружкой решила поехать на стадион «Авангард». В трамвай сел и Эдик. Он поздоровался, мы вместе доехали, вместе покатались. Нам, конечно, и до этого случалось встречаться — он ходил кататься в каких-то немыслимых, вытянутых на коленях шароварах и ободранной шапке. А тут, на «Авангарде», получилось так, что оставленную нами под скамейкой обувь — мы ведь экономили на плате за гардероб — успела прибрать бабуля, дежурная. Но Эдик уже в это время был в Коломне величиной, футбольной знаменитостью, он нашу обувь и спас.

Поехали домой. Эдик попросил разрешения меня проводить. Проводил. Прощаемся, спрашивает:

— Когда еще увидимся?

— А вот, — отвечаю, — я здесь живу. Пожалуйста, всегда буду рада видеть. Приходи.

Вообще я никогда не ходила на свидания. Все наши школьные кавалеры — мои и сестры — приходили к нам домой. У нас был стул — как в комнату войдешь, слева. Там все пересидели — и ее кавалеры, и мои. Вот так мы три года встречались. Я уже знала — играет «Спартак» в Москве, значит, на следующий день после игры Эдик обязательно придет.

Хотя он то ходил, то переставал, потом опять приходил. А когда я училась в 11-м классе, пригласил меня поехать к нему в Минск. И как родители меня отпустили?! Папа отпустил — Эдик очень нравился отцу, потому что скромный был такой, тихий. Даже поговорить, поддержать беседу толком не умел. Сядет на стул, молчит, двух слов связать не может, нервничает, пот с него так и течет. Но больно уж он папе нравился. В общем, отпустили меня. Мама, правда, спросила: «А что будешь делать, если замуж позовет?»

Помню, я так смутилась — никогда об этом никаких разговоров не возникало.

Сначала мы остановились в Москве у бабушки Игоря Рёмина. Тут уж мне «попотеть» пришлось. Я совершенно не умела пользоваться за столом ножом и поэтому в течение двух недель не ела мяса, объясняя, что, мол, не хочу, не люблю. Эдик только спустя много лет сказал, что понял причину.

Прилетели мы в Минск, встретил нас начальник команды «Динамо». Меня поселили в гостинице, но футболисты вскоре уехали на игру, и я осталась одна. Эдик и в Минске стал к тому времени человеком известным, поэтому можно понять интерес администраторши гостиницы, попытавшейся вызвать меня на откровенный разговор — кто я, откуда, зачем приехала?

«Замуж собираюсь выйти», — ответила.

Вскоре «Динамо» вернулось в Минск, а перед очередной игрой заехало на сборы в Стайки, и Эдик взял меня с собой. Я жила в домике администратора базы. Все свободное от тренировок время мы проводили вместе. Оказалось, что Эдик совершенно другой. Не коломенский молчун, а веселый и жизнерадостный человек, всегда готовый в компании сыпать шутками-прибаутками, петь песни. От такой перемены на меня прямо-таки наваждение какое-то нашло. Все так закрутилось, закрутилось… И через неделю мы отправились в загс.

Нас не хотели расписывать, ведь мне только-только исполнилось 18 лет, нужно было разрешение родителей, да к тому же после подачи заявления положено было ждать до регистрации три месяца. И тут я, что называется, залепила: «Бели сейчас не распишите, он уедет, и я его потом никогда не поймаю!»

Думала, на смех поднимут, а нас на третий день расписали. Но так быстро все решилось, конечно, не из-за моих слов, а потому что уже тогда Эдик был в Минске всеобщим любимцем. Однако свадьбы как таковой у нас не было. Мы пошли к Игорю Рёмину домой, кофе попили с тортом, а вечером вернулись в гостиницу — вот и вся свадьба. Так Эдик решил, а то, говорит, у многих свадьбы очень пышные бывают, а жизнь потом не складывается, так пусть лучше у нас свадьбы не будет, чтобы потом все было хорошо.

Главный тренер «Динамо» Сан Саныч Севидов относился к Эдику благосклонно и разрешал многое из того, что не позволял другим футболистам. Он был не против нашей свадьбы, хотя сезон находился в разгаре. В июле команда уезжала из Минска, предстояли игры на выезде. И Севидов разрешил Эдику взять меня в Ленинград, хотя больше никто жен с собой на игры не возил. В Ленинграде Эдик повел меня в какой-то огромный универмаг и купил… сразу пять пар туфель. Боже, какая счастливая я была! Замуж-то выходила с гардеробом, в котором были старые туфли, юбка и кофта. А тут пять пар туфель, и все разного цвета! Правда, и в Коломне мы или не бедно, отец у меня был военный, офицер. Но шиковать он нам с сестрой не давал. Эдик же к нам приходил такой расфуфыренный, с кошельком, полным денег! Ведет меня в кино и покупает молочные ириски, а я думаю: «Хоть бы чего поприличнее купил!» Замучил меня ирисками! Оказывается, это были его любимые конфеты, а я их уже видеть не могла.

А потом мы собрались съездить в Коломну. Я своим родителям послала телеграмму, что вышла замуж, Эдик своим — что женился. Его мама в обморок упала, моя… даже не знаю. Пока мы собирались, родители без нас перезнакомились, устроили нам встречу, накрыли стол, я надела свадебное платье моей сестры — так и отпраздновали начало нашей семейной жизни, которая продолжается уже почти сорок лет.

Первое время мне было нелегко к. ней привыкнуть, потому что Эдик играл и за клуб, и за сборную — мы не так уж часто и виделись. Какая-то телефонная жизнь была. Я в квартире всюду за собой телефон таскала в ожидании звонка. Даже календарики вела, в которых дни без него вычеркивала — так незачеркнутых дней девять-десять в месяце оставалось, а самым тяжелым было весеннее время, когда команда уезжала на южные сборы.

Осенью я поступила в политехнический институт. Я и в школе хорошо училась, и институт потом закончила без троек, но при поступлении, наверное, все-таки моя новая фамилия помогла, хотя я долго вздрагивала, когда говорили «Малофеева!» Нет, Эдик никуда не ходил и ни о чем никого не просил, это я точно знаю, но все-таки…

А быт? Когда мы поженились, у него была квартира, но, будучи холостым, он отдал ее Виктору Коновалову, товарищу по команде. Теперь, естественно, попросил освободить. Поначалу из мебели у нас была только полуразвалившаяся кровать, которую нам дал Миша Мустыгин. Когда наши мамы в Минск приехали, то подушки и одеяла с собой привезли. Но тогда я от этого не страдала; мы с Эдиком были вместе, а остальное меня не волновало.

Это уже когда я Леной беременная была, моя мама стала Эдика буквально долбить насчет квартиры. А ему словно для себя никогда ничего не надо было, вот если пойти руководство за кого-нибудь из команды попросить, это пожалуйста. В итоге Сан Саныч Севидов поменялся с нами квартирами — отдал нам свою двухкомнатную (он как раз этажом ниже жил), а сам перебрался в нашу. Тут уж мы спальный гарнитур купили, стали потихонечку обживаться.

Пока мы Леночку ждали, Эдик несколько месяцев был в отъезде, сборная в Мексике играла и еще где-то за границей. Приехал он, пришел ко мне в институт, заглянул в аудиторию. До сих пор помню, что у нас занятия по самому противному предмету были, черчению. Я вышла к нему в коридор с огромным животом — Эдик был так растерян, что не знал с какой стороны ко мне подойти, а выражение лица… нет, нужных слов, чтобы передать ту гамму чувств, которая отразилась на нем, я найти не могу.

И дочка наша первая родилась, когда команда была в турне. Эдик позвонил из аэропорта: