Изменить стиль страницы

Напрягая последние силы, Володин установил курс самолета на восток и, включив автопилот, дал команду: всем прыгать с парашютами. Ни сам он, ни штурман этого делать уже не могли. При попытке надеть парашют летчик потерял сознание и свалился с сиденья. Прыгать мог только один человек — борттехник Иван Латышев. Он не был ранен, хотя и сражался с истребителями после гибели стрелка.

Коммунист Латышев не бросился исполнять приказ командира — не стал прыгать, чтобы спастись самому.

Он снял с себя уже надетый парашют, взял на руки штурмана, пронес через горящую пассажирскую кабину, пристегнул фалу к скобе парашюта и выбросил штурмана из самолета. После этого прошел в кабину летчиков, поднял командира корабля Володина, одел на него парашют, но пронести через пассажирскую кабину не смог: там уже вовсю бушевал огонь. Огонь забрался и в кабину летчиков. Тогда Латышев открыл в потолке пилотской кабины астролюк и вытолкнул через него летчика. Не успел Иван Латышев снова надеть парашют, как последовал взрыв бензобаков…

Раненые летчик и штурман приземлились на парашютах в расположении передовых частей у линии фронта, где им была оказана медицинская помощь.

Пятнадцать лет спустя, в разговоре с Николаем Володиным, я снова просил его повторить подробно все, что случилось с ним в ту ночь. Он рассказал, что было…

— А живу я сейчас за Ивана Денисовича Латышева. Он погиб как коммунист, чтобы я, тогда комсомолец, жил вместо него.

В этих словах была высшая оценка подвига коммуниста. Вновь и вновь вставали перед глазами подвиги коммунистов Латышева, Богданова, Федоренко, Поповича и многих других героев из 101-го авиационного полка. Их подвиги явились выражением патриотических чувств, веры в правоту нашего дела, беспредельной любви к Родине. Эти качества были присущи всему личному составу полка. Вот почему к свершению подвига были готовы все: от рядового моториста до командира полка. Коммунисты являлись ведущей силой, за ними шли беспартийные. Коммунисты полка призывали в бой не словами, а личным примером. Особенно большую роль играло практическое участие политработников в боевых действиях. На задания часто вылетали заместитель командира полка по политчасти Николай Александрович Тюренков, парторг Борис Николаевич Дьячков, комсорг Иван Емельянович, Шкель и заместитель командира эскадрильи по политчасти В. В. Ширинкин. Политработники полка воспитывали личный состав и словом, и делом. Об этом убедительнее всего говорят многочисленные примеры из жизни полка.

Человек отчаянной храбрости

Начиная писать о летчике Василии Максимовиче Федоренко, я невольно вспомнил: по характеру он схож с Долоховым из «Войны и мира» Льва Толстого. Долохов, переодевшись в форму французского офицера, едет в расположение неприятеля. Видя, что его подозревают, он не спешит уезжать из стана врагов: спокойно говорит с французскими офицерами, как бы наслаждаясь опасностью. Что-то было общее у нашего Федоренко с этой чертой толстовского Долохова. Если уж воевать, так воевать жестоко, и смело смотреть в глаза врагу. Тот и другой искали подвигов. Оба сознательно ставили себя лицом к лицу с опасностью, хотя не всегда в этом была необходимость. Но была в их характерах и существенная разница. Долохов-дворянин стремился к подвигу больше из личного тщеславия, Федоренко-коммунист, советский летчик, шел на подвиг во имя свободы и процветания своей Родины.

В полк большинство летчиков были призваны из запаса. Получив богатый летный опыт в Гражданском воздушном флоте, они считали себя асами, особенно в ночных полетах и в сложных метеорологических условиях. Некоторые из них на кадровых военных летчиков смотрели свысока, считали, что те могут хорошо козырять, а не летать. Федоренко принимал это близко к сердцу: он был кадровым офицером, участником второй войны. И он доказывал на деле, что кадровый военный летчик подготовлен не хуже бывших летчиков Гражданского флота. Под новый, 1943 год на самолете В. М. Федоренко вышел ресурс моторам — предписанное заводом количество часов работы в воздухе. Запасных моторов в полку не оказалось. Экипажу Федоренко пришлось лететь в Куйбышев.

Сменив в авиационных мастерских моторы и погрузив в самолет два запасных, для другого самолета, 27 декабря Федоренко взлетел с Куйбышевского аэродрома. Не пролетел он и 20 километров, не успел даже набрать достаточную высоту, как загорелся левый мотор. Его тут же выключили. На одном моторе груженый самолет с трудом держался в воздухе. Надо было немедленно садиться. А куда? Федоренко взглянул на землю. Внизу проносились Жигулевские горы. На одной из них летчик заметил плоскую, покрытую снегом вершину. Раздумывать было некогда. Федоренко мгновенно принял решение посадить самолет на гору…

К концу дня автомашина войсковой части с инженерами вышла к месту посадки самолета, но проехать ей туда не удалось. Тогда инженеры попросили в местном колхозе лошадь. Попытка добраться до самолета в санях закончилась тем же. Кругом были крутые склоны. Только на второй день утром инженеры в сопровождении колхозников взобрались на вершину горы по узкой тропинке. Самолет стоял уже готовый к взлету. Экипаж отремонтировал загоревшийся в воздухе мотор и установил причину аварии: заедало иглы карбюратора — заводской дефект…

Инженеры говорили, что о взлете нечего и думать. Они предложили самолет разобрать и снять его с горы по частям. Но Федоренко решил взлетать. Пять дней колхозники и летчики готовили взлетную полосу. И Федоренко взлетел. Взлетел без экипажа и без груза, с 300 литрами бензина, и благополучно приземлился на Куйбышевском аэродроме.

Гризодубова и ее помощники сочли вынужденную посадку Федоренко обычным случаем. От похвалы летчика воздержались. Конечно, в создавшейся обстановке действия Федоренко были не безрассудством, а проявлением расчетливой смелости. Он спас и самолет и экипаж. Но…

В. М. Федоренко прибыл к нам из полка ночных бомбардировщиков, где судил его трибунал за поломку самолета вторым пилотом. В характеристике говорилось, что второй летчик из экипажа Федоренко жаловался, будто он уже может управлять самолетом не хуже командира корабля, а ему долго не дают летать самостоятельно. Ночью, когда экипаж, получив боевое издание, вырулил на старт для взлета, Федоренко приказал второму летчику взлетать, а сам, вместо того чтобы контролировать действия подчиненного, ушел в фюзеляж самолета. Второй летчик, хвастун по натуре, со взлетом не справился, зацепил винтами за землю и упал на границе аэродрома. Бортмеханик своевременно выключил зажигание и предотвратил пожар. Самолет был разбит, экипаж отделался синяками. Командир корабля Федоренко получил два года условно с отбытием наказания в действующей части.

И еще говорилось в характеристике, что Федоренко как летчик отлично владеет техникой пилотирования, смел и настойчив, но имеет склонность к безрассудным поступкам…

Прошлая, довоенная биография Федоренко была безупречной. Уронгенец Воронежской области, до армии жил в Златоусте, окончил ФЗУ, работал на металлургическом заводе сталеваром 7-го разряда. В ВВС пришел по комсомольской путевке. В 1939 году участвовал в войне с белофиннами.

Таков был Федоренко, когда в апреле 1942 года появился в кабинете Гризодубовой. Валентина Степановна, выслушав прошлую историю летчика, сказала ему:

— После всего, что с вами случилось, мы обязаны присмотреться к вам, прежде чем уравнять в доверии с другими летчиками. Верю, лично вы — отличный летчик. Но нам хочется, чтобы подчиненные были в первую очередь уравновешенными людьми. Договоримся так: за смелость в бою мы будем вас поощрять, за безрассудство — наказывать.

Федоренко вышел от Гризодубовой с каплями пота на лице…

К Василию Федоренко мы присмотрелись быстро и как-то сразу полюбили его в полку. Нам понравился его открытый взгляд, бесхитростный рассказ о себе и обо всем, что видел. Он был высок ростом, подвижен, но не суетлив, энергичен и деловит. Мне такие люди нравятся. Василий Максимович вскоре проникся ко мне доверием, стал обращаться не только по службе, но и за советами по личным, житейским делам. Я, как мог, помогал ему чувствовать себя равноправным среди сильных летчиков.