Дверь распахнулась, и моему свирепому взору предстали три девчонки. Мэдисон, София и Эмма. Если Мэдисон была миловидной, как нераскрывшийся бутон, то София, и Эмма претендовали на образ королевы бала. София была темнокожей, со стройной атлетичной фигурой, что было результатом тренировок в школьной команде по бегу. Рыжеволосая Эмма, в отличие от неё, могла похвастаться формами, которые так манят парней. Она была достаточно хорошенькой, чтобы подрабатывать непрофессиональной моделью для каталогов местных магазинов и торговых центров. Они втроём смеялись так, будто ничего смешнее не видели, но я их едва слышала. Мое внимание было занято гулом крови в ушах, и зловещим щелкающим «звуком». Даже зажав уши руками, я не могла бы заглушить его. По спине и рукам стекали капли, всё ещё холодные после торгового автомата.

Я не была уверена, что смогу сказать нечто такое, что не даст им пищу для насмешек, и потому молчала.

Осторожно поднявшись на ноги, я повернулась к ним спиной, чтобы забрать рюкзак, стоявший на бачке. Увиденное заставило меня помедлить. Раньше он был цвета хаки, но теперь весь покрылся тёмно-фиолетовыми пятнами от виноградного сока. Натянув рюкзак, я обернулась. Девчонок уже не было. Дверь туалета захлопнулась, отрезая меня от их весёлого щебетания и оставляя меня в туалете одну, вымокшую насквозь.

Я подошла к раковине и посмотрела в обшарпанное, всё в пятнах зеркало над ней. Тонкие губы, большой, выразительный рот матери, огромные глаза и нескладная фигура отца. Тёмные волосы промокли и облепили голову, шею и плечи. Коричневая толстовка с капюшоном и зелёная футболка были теперь в фиолетовых, оранжевых и красных пятнах. Очки покрылись разноцветными каплями. Одна из них скатилась по носу и сорвалась в раковину.

Я протёрла очки бумажным полотенцем и снова надела их. Получившиеся разводы мешали видеть не меньше, а может, и больше.

«Дыши глубже, Тейлор» — сказала я себе.

Я снова сняла очки. Намочив полотенце, я протерла их ещё раз, но разводы никуда не делись.

Нечленораздельный вопль разочарования и ярости вырвался из меня, и я пнула пластиковую корзину под раковиной, отправив её и щётку, лежащую внутри, в полет до ближайшей стены. Этого было мало. Я стянула с себя рюкзак, и швырнула его обеими руками вслед за корзиной. Я больше не использовала свой шкафчик — определённые личности взламывали его или портили содержимое. Я насчитала четыре подобных случая. Поэтому мой рюкзак был тяжело нагружен всем, что могло мне понадобиться во время уроков. От удара об стену он громко хрустнул.

— Какого хрена?! — прокричала я в окружающую пустоту, и мой голос эхом разнесся по туалету. На глаза навернулись слёзы.

— И что, чёрт побери, мне теперь делать?! — Хотелось что-нибудь ударить, сломать. Просто чтобы исправить несправедливость. Хотелось разбить зеркало, но я сдержалась. Такая мелочь скорее доказала бы мою беспомощность, чем успокоила бы меня.

Подобное происходило с первого дня в старшей школе, на протяжении полутора лет. Туалет был единственным безопасным местом, которое я смогла найти. Находиться там было одиноко и унизительно, но это было убежище, в котором я могла от них скрыться. Теперь у меня даже его не осталось.

Я понятия не имела, что теперь делать с послеобеденными уроками. Пора было сдавать промежуточный проект по курсу искусств, но мне нельзя было прямо сейчас появиться в классе. Там будет София, и я могла легко представить себе её самодовольную ухмылку, заявись я туда в таком виде, будто только что неудачно пыталась перекрасить все свои вещи.

Кроме того, я только что шмякнула свой рюкзак об стену, и сомневалась, что мой арт-проект всё ещё в целости и сохранности.

Жужжание на грани восприятия становилось всё настойчивее. Руки дрожали, и я наклонилась, схватившись за раковину, сделала долгий медленный выдох и позволила своим внутренним барьерам рухнуть. Три месяца я держалась. А сейчас? Мне было уже всё равно.

Закрыв глаза, я почувствовала, как жужжание превращается в конкретную информацию. Многочисленные, как звёзды в ночном небе, крошечные узелки сложно организованных данных наполняли пространство вокруг меня. Можно было сосредоточиться на каждом и подробно рассмотреть. Эти узелки рефлекторно собирались рядом со мной с того момента, как мне в лицо выплеснули сок. Они отозвались на подсознательные мысли и эмоции, они были отражением моего гнева, моего отвращения к этим троим, как колотящееся сердце или дрожащие руки. Я могла остановить или направить их движение не задумываясь, как могла поднять руку или шевельнуть пальцем.

Я открыла глаза, чувствуя адреналин, разливающийся по телу, пульсирующую в венах кровь. Меня знобило от холодной влаги, пропитавшей одежду, от предвкушения и совсем немного — от страха. Все поверхности комнаты были покрыты насекомыми. Мухи, муравьи, пауки, многоножки, уховёртки, жуки, осы и пчёлы всё прибывали через открытое окно, скол плитки на потолке, щель рядом со сливом раковины. Двигаясь с поразительной скоростью, они собирались вокруг и занимали всё свободное место. Примитивные сгустки запросов и откликов, ожидающие указаний.

Как просто, как просто было бы стать для своей школы подобием Кэрри Стивена Кинга! Воздать по заслугам этой троице за всё, что пришлось из-за них пережить: злобные электронные письма, мусор, высыпанный мне на парту, флейта — мамина флейта — украденная ими из шкафчика. Дело не только в них. Другие девчонки и некоторые парни присоединились к ним, «случайно» забывая передать мне задание, вторя насмешкам и потоку мерзких писем, выслуживаясь перед тремя самыми симпатичными и популярными девчонками нашей параллели.

Я отлично понимала, что если я попытаюсь причинить вред другим ученикам, меня поймают и арестуют. В городе работали три команды супергероев и ещё неизвестно сколько одиночек. Но мне было плевать. Мысль о моем отце, его стыд и разочарование во мне, когда он узнает о последствиях моих действий в новостях? Это было хуже, но всё ещё не перевешивало мою злость и расстройство.

Нет, я была выше всего этого.

Вздохнув, я отдала приказ рою — рассеяться. Слово было не так важно, как идея, скрытая за ним. Насекомые стали покидать помещение, вылетая в окно и исчезая в трещинах плитки. Я прислонилась к входной двери спиной, чтобы никто не обнаружил происходящего здесь, пока все насекомые не исчезнут.

Как бы мне ни хотелось, я не могла последовать их примеру. Меня всё ещё трясло от унижения, но я взяла рюкзак и пошла через холл к выходу. Выбралась из школы, игнорируя смешки и взгляды окружающих, и села на первый попавшийся автобус в сторону дома. Весенняя прохлада плохо сочеталась с мокрой одеждой и волосами, и меня снова стало знобить.

Я собиралась стать супергероем. Эта цель в такие моменты помогала держать себя в руках. Только благодаря ей я могла заставить себя покинуть постель в дни, когда нужно было идти в школу. Безумная мечта, которая делала жизнь более-менее сносной. То, чего стоило ожидать, над чем стоило трудиться. Она помогала мне не зацикливаться на мысли, что Эмма Барнс, лидер этой шайки, когда-то была моей лучшей подругой.

1.02

По дороге домой все мои мысли были об Эмме. Сторонний наблюдатель может посчитать, что «лучший друг» — это просто слова, но для ребёнка важнее нет никого. Эмма была моей самой лучшей подругой с первого класса средней школы. Нам было мало проводить вместе время только в школе, так что мы по очереди оставались друг у друга в гостях каждые выходные. Помню, моя мама говорила, что мы были очень близки, почти как сёстры.

Такая тесная дружба достаточно интимна. Не в плотском смысле, а в том смысле, что нет никаких секретов, и друг знает все твои слабые места и уязвимости.

И вот когда я вернулась из летнего лагеря за неделю до начала учёбы в старшей школе, как я себя почувствовала, когда узнала, что она больше не разговаривает со мной? Что София стала её лучшей подругой? Когда я осознала, что она стала использовать все секреты, которыми я делилась с ней, чтобы максимально больно ранить меня? Это сломало меня. По-другому и не скажешь.