11 августа парижская федерация рабочих профессиональных объединений направила делегацию к депутатам-республиканцам, чтобы выяснить, когда же наконец они подадут населению Парижа сигнал к восстанию, чтобы свергнуть правительство. Однако эти депутаты лишь упрекали рабочий класс в том, что он не принял участия в борьбе против государственного переворота 2 декабря 1851 года, умалчивая в то же время о кровавой резне рабочих в июне 1848 года. Такого рода аргументами они пытались оправдать свою бездеятельность.
Бланки, тайно возвратившийся из Брюсселя в Париж и являвшийся сторонником действий активного меньшинства, подготовил выступление, которое, по его расчетам, должно было привести к свержению империи. Согласно плану участники восстания должны былизахватить оружие в казарме пожарных, находившейся в квартале Лa-Виллет. Выступление, предпринятое 14 августа сотней бланкистов без всякой связи с массами, потерпело неудачу. 80 человек было арестовано и предано военному суду по «делу Ла-Виллет».
Многие противники империи сурово осудили это выступление бланкистов. Варлен решительно заявил: «Инициаторы этого выступления – безумцы». Правительство, конечно, не упустило случая заявить, что эта попытка была организована прусскими шпионами. Даже Гамбетта подхватил это необоснованное обвинение, что вызвало негодование в социалистических кругах, осуждавших выступление бланкистов. Шесть участников этих событий, в том числе Эд, который стал затем одним из генералов Коммуны, были приговорены к смерти.
Полицейский террор принял такие размеры, что люди стали бояться и подозревать друг друга. Агентов-провокаторов было так много, что они мерещились повсюду. Это всеобщее недоверие было использовано властями империи, чтобы помешать объединению народных сил.
Военные неудачи следовали одна за другой с исключительной быстротой, а правительство и не помышляло о том, чтобы сконцентрировать все силы нации против пруссаков. Оно уклонялось от мобилизации и вооружения мобильной гвардии и всячески старалось воспрепятствовать всеобщему вооружению национальной гвардии Парижа, озабоченное прежде всего тем, чтобы не допустить вооружения трудящегося населения столицы.
К тому же зачисление в национальную гвардию было обставлено бюрократическими формальностями, чтобы воспрепятствовать проникновению в ее ряды трудящихся. Другими словами, правительство Паликао не только не использовало взрыв патриотических чувств французов, но, наоборот, сдерживало их, как только могло. Английская пресса, касаясь этого вопроса, вынуждена была констатировать «парализующее влияние агентов правительства».
Следствием этой политики было то, что в августе 1870 года в Париже можно было видеть национальных гвардейцев, проходивших обучение с палками вместо ружей. Многие отряды национальной гвардии не внушали доверия правительству, и им не давали оружия. Как в Париже, так и в провинции запасы оружия предназначались для реакционно настроенных частей.
Накануне своего падения Вторая империя не могла обратиться с призывом к народу, которого она боялась. Вот почему приток добровольцев был очень незначителен. Парижские рабочие не испытывали никакого желания сражаться за империю, и, требуя оружия, они, несомненно, помышляли о том, чтобы избавиться от бонапартистской клики, неспособной обеспечить защиту страны.
*
После сражений, разыгравшихся в начале второй половины августа, участь армий Наполеона III, казалось, была уже решена. В Германии Вильгельм Либкнехт [36], считая, что война с императорской Францией, пожалуй, уже окончена, задавал себе вопрос, свергнет ли французский народ династию Бонапартов, чтобы обеспечить свое спасение.
Действительно, такова была задача, вставшая перед народом Франции, и надо было действовать быстро, чтобы смести империю. Но депутаты левой, от которых парижский народ ждал призыва к восстанию, не были расположены спешить с провозглашением республики, так сильно боялись они рабочего класса. И если буржуазным республиканцам удалось в течение всего августа 1870 года удерживать народ от восстания, достаточно сильного, чтобы покончить с империей, то это объяснялось известной слабостью рабочего социалистического движения, являвшейся следствием характерной для него идеологической путаницы и недостаточных связей его с массами.
Используя эту ситуацию, возникшую вследствие позиции депутатов левой, упорно не желавших что-либо предпринять против императорского правительства, и бессилия рабочего социалистического движения, реакционный генерал, губернатор Парижа, орлеанист Трошю, который имел репутацию человека, не являвшегося ставленником императорского двора, и демагогически изображал себя решительным сторонником сопротивления
пруссакам, смог приобрести даже некоторую популярность среди населения.
Трошю придерживался по отношению к парижскому населению гибкой тактики: он делал вид, что является противником политики императорского правительства, и старался завоевать доверие мобильной гвардии и национальной гвардии Парижа. В то же время он поддерживал контакт с депутатами левой и подготавливал таким образом создание нового правительства взамен существующего.
Трошю стремился создать у парижан впечатление, будто он деятельно занимается организацией обороны столицы, тогда как на самом деле ничего не делалось. Карл Маркс писал:
«По моему мнению, вся защита Парижа – лишь полицейский фарс, чтобы успокоить парижан, пока пруссаки не будут стоять у ворот и пока не спасут порядок…» [37]
Классовые соображения, обусловленные ненавистью к трудящимся и к социализму, толкали некоторые слои буржуазии на путь прямой измены, на превращение «национальной обороны» в лживую фразу, рассчитанную просто на обман народа.
Меры, необходимые для организации обороны Парижа от пруссаков, не принимались; зато война против народа продолжалась. 25 и 26 августа были произведены сотни арестов и обысков. Между тем в провинции осадное положение, введенное вначале в Шербуре, Бресте, Лориане, Рошфоре и Тулоне, было распространено также на департаменты Восточные Пиренеи, Ньевр и Шер.
Но час разгрома императорских армий неумолимо приближался. 1 сентября разыгралась битва при Седане, а на следующий день Наполеон III приказал поднять белый флаг капитуляции над городской крепостью и направил прусскому королю послание, в котором заявлял, что, поскольку ему не удалось умереть в рядах своих войск, он отдает ему свою шпагу. Так позорно закончилась плачевная карьера убийцы 2 декабря, авантюриста, который, использовав захваченную им власть, втянул Францию в бесчисленные войны,
после тогокак заявил: «Империя – это мир». И снова кровь десятков тысяч храбрых французских солдат была пролита по его вине в той династической войне, которую он проиграл.
Во время войны 1870 года французские солдаты действительно выказали мужество, которое вызвало уважение врага. Но если солдаты вели себя как герои, то военачальники, продвинувшиеся в чинах благодаря протекции или выдвинувшиеся во время колониальных войн в Мексике, Китае и Алжире, оказались совершенно бездарными. Эти побитые генералы жаждали взять реванш в борьбе против французов. Эти разбитые пруссаками генералы намерены были действовать против французского народа с тем большей жестокостью, что им крайне необходимо было несколько освежить свои поблекшие лавры.
Уже во второй половине августа императорский главный штаб был убежден, что поражение неминуемо. 24 августа Бисмарк писал своей жене: «Придется или сражаться под Парижем, или совсем больше не сражаться». Война вскрыла далеко зашедшее разложение Второй империи. Дорогой ценой расплачивался народ за поддержку, оказанную им императорскому режиму, за то, что он вверил свою судьбу человеку, которого счел спасителем.
Империя не пережила седанской капитуляции, которую почти в течение двух дней скрывали от парижского народа. 3 сентября депутат-республиканец Жюль Фавр, хотя он был осведомлен о поражении при Седане, не пожелал разоблачить правительство, скрывавшее правду от народа, а ограничился призывом «к тесному единению и к борьбе до последней капли крови».