Наталья БАКЛИНА

ВЕЕР С ГЕЙШАМИ

Часть первая

Жених транзитом

Глава 1

— Здесь регистрация на Магадан? Девушка, а у вас много вещей? Может быть, сдадите вот эту мою коробочку как свой багаж? — Тетка была толстой, и красное платье в крупный бежевый цветок делало ее приземистую фигуру совершенно квадратной. Ей было жарко: нос в испарине, желтенькие прядки нахимиченных кудряшек прилипли ко лбу. Когда она, поставив свой баул, стала утирать лоб смешным детским платочком в котятах и мячиках, Ольга увидела мокрый развод под мышкой. И немудрено. Мало того, что сегодня на Москву свалилась жара за тридцать, так еще и ее крупнокалиберная собеседница тащила (вернее, толкала и пинала) к стойке регистрации две увесистые сумки и пару обмотанных скотчем коробок.

— Да, пожалуйста, — Ольга пожала плечами, — сдам. Что там у вас? Бомбы нет?

Бомбы? Нет, — разулыбалась тетка, и Ольга вдруг увидела, что никакая она не тетка, едва ли старше ее самой. Просто платье это дурацкое, и кудряшки (кстати, похоже, все-таки свои), и вспотела.

— Постельное белье там и полотенца. Я к жениху в Магадан лечу, вот и набрала... приданого.

Про жениха слушать было некогда — вдруг заработала вторая стойка, очередь оживилась. Ольга и ее попутчица быстро подхватили-по-тащили-допинали сумки и коробки, сдали на Ольгин билет багаж в довесок к ее саквояжи-ку попали тютелька в тютельку в дозволенные бесплатные тридцать кг. А нететке-невесте все равно пришлось доплачивать — даже оставшаяся поклажа перебрала килограммов на пять.

В общем-то ей с Ольгой повезло. С материка (магаданские остальную страну называют только так, «материк»: дорог нет, выбраться можно только по воде или по воздуху, чем не остров?) народ возвращался в Магадан груженным под завязку. Тащили варенье, фрукты, колбасу и все прочее, что в колымском крае стоило втрое-вчетверо дороже, чем «на материке». Так что отпущенные «Колымскими авиалиниями» багажные лимиты использовались на все сто. А иногда и на все двести — нет-нет да и случалось, что последних пассажиров оставляли до следующего рейса: «Извините, самолет перегружен».

В этот раз поместились все. Ольга уселась у окна, вытянула ноги — все-таки хорошо, что она — метр шестьдесят пять, а не какие-нибудь там метр восемьдесят. В этих ТУ-154 лишние сантиметры не предусмотрены. Убрала куртку на верхнюю полку — это в Москве плюс тридцать, а в Магадане, прогноз слышала, пятнадцать всего, — достала новый детектив. В общем, приготовилась лететь.

— Ой, еще раз здравствуйте! У нас места рядом, — приземлилась на соседнее кресло невеста в красном платье.

— Конечно, соседние, мы же вместе регистрацию проходили.

— Света, — протянула соседка розовую и неожиданно сухую ладошку. — Я к жениху лечу.

— Да, я помню, вы говорили. Я Ольга. Вы в Москве живете?

— Нет, из-под Рязани я. Слышали такой город, Скопин?

— Что-то такое слышала, — слукавила Ольга. Из уездных городков она могла точно сказать только про Урюпинск, где-то на Волге. Теперь будет знать про Скопин, где-то под Рязанью.

— А вы в Магадане живете?

— Да. Уже пятнадцать лет.

— И как там? Очень холодно?

В самом Магадане не очень, зима только слишком длинная. Ждешь-ждешь этого лета, деревья только в июне зеленеют. А в августе — уже заморозки. И теплых дней, чтобы без куртки ходить, за все лето с десяток наберется.

— А в этом, как его, все время путаю название, в Усть-Омчуге холодно?

— В Усть-Омчуге? Так вы туда летите? Холодно. Там в декабре-январе морозы за пятьдесят.

— Кошмар! Как там люди живут?! Это ж в каких валенках по такому морозу ходить?

— В валенках холодно — торбаса шьют. Это такие сапоги из оленьих шкур, их срезают с ног оленей. Подошву делают из толстой специальной резины, которая не дубеет на морозе, в два слоя и между ними — слой войлока. А внутри сапога — ватин. Вот тогда тепло.

Ольга знала, о чем говорила. Тогда, после университета они с Вадимом выбрали распределение на Колыму, в районную газету «Золотая Нелькоба», в тот самый Усть-Омчуг, в который сейчас летела Света. В восемьдесят восьмом году Магаданская область еще была режимной зоной и просто так туда было не попасть. Пограничники входили в прибывающие самолеты, проверяли документы и право на въезд. Ольга, для которой это путешествие на край земли в по-настоящему взрослую жизнь было самым главным поступком за все ее двадцать три года, заволновалась под пристальным, оценивающим взглядом серых глаз молодого пограничника.

«С какой целью прибыли?» — «В газету, по распределению!» — пискнула она, просунула руку Вадиму под локоть и стала нервно потирать свое новенькое блестящее обручальное кольцо. «Журналисты, значит? Успехов вам!» — с уважением вернул документы пограничник. Тогда профессия журналиста вызывала уважение, а не раздражение, как сейчас.

Ольга вдруг очень отчетливо вспомнила, как это было. Как они ехали на автобусе-трудяге долгих восемь часов по пыльной дороге через высоченные перевалы. Как она обалдела от сопок, от диких бескрайних просторов, которые открывались с этих перевалов (вниз, в обрыв возле самых колес автобуса смотреть страшно, лучше — вдаль), от ярких шляпок каких-то незнакомых грибов, что рядами росли на мелькавших за окнами автобуса склонах (потом она узнала, что это олений гриб, не ядовитый, но горький). Потом она обалдела от первого их с Вадимом жилья — комнатки в деревянном бараке на четыре семьи с общей кухней и туалетом в конце коридора. Соседи — шумные, но уживчивые, щедрые, совершенно несклочные, готовые поделиться с ними и посудой, и хлебом. Особенно колоритным было семейство Панасюков из Украины. Алла работала лаборанткой в районной больничке, Петро — бульдозеристом на прииске. Алла научила Ольгу варить потрясающие борщи. Алкины борщи были именно потрясающими. Они пахли так, что однажды на запах забрел какой-то бич (так тогда называли в поселке грязных бездомных бродяг-алкоголиков, расшифровывая слово как «бывший интеллигентный человек») и стянул кастрюлю с варевом. Потащил ее по коридору, да не тут-то было. Алка выскочила из-за угла и так огрела доходягу по башке сковородкой, что погнула сковородкино алюминиевое дно. Это она с перепугу. Мужиков в бараке нет, всего-то на тот час их двое было, Ольга да Алка. А бич этот, не дай бог, борщ сожрет да за добавкой припрется или украдет в комнатах чего! В поселке иногда случались мелкие кражи, хотя в целом было гораздо спокойнее, чем в Ольгином Свердловске. От удара и неожиданности бедолага опрокинул на себя всю кастрюлю, побежал, поскользнулся, шлепнулся, извалялся в борще со всех сторон и удрал под Алкины вопли, держась почему-то не за голову — наверное, удар смягчила нечесаная кудрявая грива, — а за задницу, к которой приклеился лавровый лист и кусочек капусты.

«А не воруй!» — приговаривала Алка, а Ольге и страшно было, и борща жалко, и бича.

Такая вот у нее была тогда взрослая жизнь, совсем не похожая на ту, что представлялась, когда она собиралась с Вадимом на Север.

О чем мечтала тогда? Об уютной, маленькой квартирке, о кружевных занавесках, о семейных лыжных походах, о мужественных обветренных лицах золотодобытчиков, которые станут героями ее очерков, о добром и мудром главном редакторе, который будет посылать ее в дальние бригады и ставить на первые полосы ее материалы о славных буднях золотой Колымы. Из всех «мечт» безоговорочно сбылись только кружевные занавесочки — Ольга купила их из «подъемных» денег, которые выдали им с Вадимом как молодым специалистам. Лыжные походы как-то не задались — в ноябре вдруг ударили такие морозы, до пятидесяти шести градусов, — какие там лыжи! Просто идти — и то воздух приходилось хлебать через шарф мелкими глоточками. Ольгу предупреждали, что будет холодно, но чтобы настолько! Хорошо, что Алка еще в сентябре убедила потратить львиную долю тех же подъемных денег на торбаса, и Ольга согласилась: больше оттого, что очень уж ей понравились эти лохматые сапожки с аппликацией из кожи по верху голенища. Это было так экзотично, так по-северному. И на зиму все равно что-то покупать надо было, а торбаса стоили чуть дороже приличных сапог. В общем, соблазнилась Ольга экзотикой, и правильно сделала — ножки в сапожках отморозила бы в два счета. А так про ноги можно было не вспоминать, а заниматься лицом. Прикрывать нос варежкой, скулы тереть, когда совсем уже немели. И шапку натягивать поглубже, чтобы закрывала лоб и уши, и шарф подтягивать повыше, чтобы мочки грел.