Подкравшись к птицам на достаточно близкое расстояние, дикарь метнул свое оружие. Оно понеслось по горизонтальной линии, футах в двух от земли. Пролетев футов сорок, оно, не касаясь земли, вдруг под прямым углом поднялось футов на сто, сразило около дюжины птиц и, описав параболу, упало к ногам охотника.

Гленарван и его спутники были поражены — они не верили своим глазам.

— Это бумеранг, — пояснил Айртон.

— Бумеранг! Австралийский бумеранг! — воскликнул Паганель и мигом бросился поднимать это удивительное оружие, чтобы, как ребенок, «посмотреть, что у него внутри».

И в самом деле, можно было подумать, что внутри бумеранга скрыт какой-то механизм или пружина, внезапное распрямление которой изменяет его направление. Но ничего подобного не было. Бумеранг состоял из загнутого куска твердого дерева длиной в тридцать — сорок дюймов. Толщина этого куска в середине равнялась приблизительно трем дюймам, а края были заострены. Вогнутый с одной стороны на полдюйма, он имел два ребра на выпуклой стороне.

Все в целом было столь же несложно, сколь и непонятно.

— Так вот каков этот пресловутый бумеранг! — сказал Паганель, тщательно осмотрев странное оружие. — Кусок дерева, и больше ничего. Но почему же, летя по горизонтали, он то вдруг поднимается вверх, то затем возвращается к тому, кто его кинул? Ни ученые, ни путешественники не могли до сих пор найти объяснение этому явлению.

— Не похож ли в этом отношении бумеранг на серсо, которое, брошенное известным образом, возвращается к своей точке отправления? — промолвил Джон Манглс.

— Или, скорее, на возвратное движение бильярдного шара, получившего удар кием в определенную точку? — добавил Гленарван.

— Нет, — ответил Паганель. — В обоих случаях имеется опорная точка, которая и обусловливает возвратное движение: у серсо — земля, у бильярдного шара — сукно бильярда. Но у бумеранга нет никакой точки опоры: оружие не касается земли и все же поднимается на значительную высоту.

— Чем же объясните вы это явление, господин Паганель? — спросила леди Элен.

— Я не пытаюсь объяснить, а только устанавливаю факт. По-видимому, тут все зависит от способа, которым кидают бумеранг, и от формы его строения. А способ, каким бросать бумеранг, — это уже тайна австралийцев.

— Во всяком случае, для обезьян это очень искусная выдумка, — промолвила леди Элен, взглянув на майора, который недоверчиво покачал головой.

Однако время шло, и Гленарван, считая, что не следует больше задерживаться, хотел уже просить путешественниц занять места в фургоне, как вдруг прибежал дикарь и что-то возбужденно выкрикнул.

— Вот как! — проговорил Айртон. — Они выследили казуаров.

— Что? Речь идет об охоте? — заинтересовался Гленарван.

— О! Это надо непременно посмотреть! — воскликнул Паганель. — Зрелище, должно быть, любопытное. Быть может, снова в дело будет пущен бумеранг.

— А ваше мнение, Айртон? — спросил Гленарван боцмана.

— Мне кажется, что это не очень задержит нас, сэр, — ответил тот.

Туземцы не теряли ни секунды. Убить несколько казуаров — это необыкновенная удача: это значит, что племя будет обеспечено пищей по крайней мере на несколько дней. Поэтому охотники пускают в ход все свое искусство, чтобы завладеть такой добычей. Но каким образом умудряются они настигать без собак и убивать без ружей такое быстроногое пернатое? Это было самое интересное в том зрелище, которое так хотел увидеть Паганель.

Эму, или австралийский казуар (у туземцев он называется «мурек»), встречается на равнинах Австралии все реже и реже. Это крупная птица в два с половиной фута вышиной, с белым мясом, напоминающим мясо индейки. На голове у казуара рогатая чешуя, глаза светло-коричневые, клюв черный, загнутый книзу. На ногах по три пальца, вооруженных могучими когтями. Крылья — настоящие культяпки — не могут служить ему для полетов. Его оперение, или, пожалуй, его шерсть, темнее на шее и на груди. Но если казуар не может летать, то столь быстро бегает, что свободно обгоняет скаковую лошадь. Таким образом, захватить казуара можно только хитростью, и какой еще хитростью!

Вот почему по знаку прибежавшего дикаря человек десять австралийцев быстро рассыпались цепью, словно отряд стрелков, по чудесной равнине, где кругом синели цветы дикого индиго. Путешественники столпились на опушке рощи мимоз.

При приближении туземцев штук шесть казуаров сорвались с места и отбежали примерно на милю. Прибежавший дикарь, видимо охотник данного племени, удостоверившись, где находятся птицы, знаком приказал товарищам остановиться. Дикари растянулись на земле, а охотник, вынув из сетки две искусно сшитые вместе шкуры казуаров, надел их на себя. Правую руку он поднял над головой и стал подражать походке казуара, ищущего пищу. Туземец приближался к стае. Он то останавливался, прикидываясь, что ищет зерна, то поднимал вокруг себя ногами целые облака пыли. Он подражал повадке казуара. Он с таким поразительным совершенством подражал глухому ворчанью казуара, что птицы были обмануты. Вскоре дикарь оказался среди беспечной стаи. Внезапно он взмахнул дубиной, и пять казуаров из шести рухнули на землю.

Охота была успешно закончена.

Гленарван, путешественницы и весь отряд распрощались с туземцами.

Но австралийцы, видимо, отнюдь не были огорчены этой разлукой. Быть может, успешная охота на казуаров заставила их забыть, кто удовлетворил их нестерпимый голод. Им не было даже свойственно чувство простой животной признательности, присущей дикарям и животным и преобладающей над признательностью сердца.

Но тем не менее нельзя было в некоторых случаях не восхищаться их смышленостью, их ловкостью.

— Ну, теперь, мой дорогой Мак-Наббс, вы охотно признаете, что австралийцы не обезьяны, — сказала леди Элен.

— А почему? Неужели потому, что они ловко подражают повадкам животных? — спросил майор. — Но это только подкрепляет мои слова.

— Шутка — не ответ, — возразила леди Элен. — Я хочу, майор, чтобы вы отказались от ваших слов.

— Хорошо, кузина, итак, да, или, вернее, нет, австралийцы не обезьяны, но обезьяны — австралийцы.

— Как так?

— Вспомните, что говорят чернокожие об этой интересной породе орангутангов?

— Что же они говорят? — спросила леди Элен.

— Они говорят, — ответил майор, — будто обезьяны — это чернокожие, но только более хитрые, чем они. «Они ничего не говорят, чтобы ничего не делать», — утверждал некий ревнивый негр, хозяин которого кормил бездельника орангутанга.

Глава семнадцатая. СКОТОВОДЫ-МИЛЛИОНЕРЫ

После спокойно проведенной ночи под 146°15’ долготы путешественники 6 января в семь часов утра снова тронулись в путь, пересекая обширный округ Муррей. Они двигались на восток, и следы каравана по равнине тянулись совершенно прямой линией. Дважды пересекали они следы скваттеров, направлявшихся на север; следы эти, несомненно, смешались бы, если бы на пыльной земле не отпечатывались подковы коня Гленарвана с клеймом стоянки Блек-Пойнт — трилистником.

Местами равнину бороздили извилистые, часто пересыхающие речки, по берегам которых росли буксы. Речки берут свое начало на склонах гор Буффало-Рэнгс, невысокая, но живописная цепь которых змеилась на горизонте.

Решено было добраться к ночи до подножия этих гор и там расположиться лагерем. Айртон подгонял быков, и те, сделав в этот день переход в тридцать пять миль, несколько устали. Здесь под большими деревьями раскинули палатку. Наступила ночь. Наспех поужинали: после такого тяжелого перехода больше хотелось спать, чем есть.

Паганель, который должен был нести караул в первую смену, не спал. С ружьем на плече он прогуливался взад и вперед, чтобы не задремать. Несмотря на безлунную ночь, кругом благодаря яркому сиянию южных звезд было светло. Ученый с увлечением читал эту великую книгу неба, всегда исполненную интереса для тех, кто ее понимает. Глубокую тишину уснувшей природы нарушал лишь звон железных пут на ногах лошадей.