— Налить? — спросил он у Дезиато. До его затуманенного сознания потихоньку стало доходить, что этой встрече, этому возобновлению старой дружбы не хватает чего-то существенного, и это существенное, чего не хватает, напрямую связано с тем, что жирный дядька, сидящий напротив в платиновом костюме и серебряной шляпе, все еще не сказал ни «Привет, Форд!», ни «Рад тебя видеть после стольких лет», да и вообще ничего не сказал. И, если уж быть до конца точным, еще ни разу не пошевелился.

— Хотблэк? — позвал Форд.

Сзади ему на плечо опустилась здоровенная мясистая рука, которая оттолкнула его в сторону. Он очень неграциозно свалился под стол и поднял голову, пытаясь разглядеть владельца беспардонной руки. Разглядеть его оказалось совсем нетрудно по причине огромного роста и богатырского сложения. Он был даже не сложен, а построен, как шкаф или, скорее, как кожаный диван, блестящий, надутый и с твердой набивкой. Костюм, куда было затолкано мощное туловище, казалось, имел единственное предназначение — показать, насколько вообще-то нелегко упихать такое тело в костюм. Лицо поверхностью напоминало апельсин, а цветом — яблоко, но на этом все сладкие ассоциации заканчивались.

— Приятель, — голос вырвался наружу так, словно там, в груди, ему приходилось по-настоящему туго.

— Я вас слушаю, — сказал Форд любезно. Он уже сумел кое-как подняться и с разочарованием увидел, что по отношению к стоящему рядом телу его голова осталась примерно на том же уровне, что и раньше.

— Отвали, — приказал качок.

— С чего это? — попытался защитить свое достоинство Форд, обдумывая в то же время, насколько умно он поступает. — Ты кто такой?

Качок поразмыслил. Он не привык, чтобы ему задавали вопросы. И все же немного погодя он смог дать ответ.

— А я тот, кто говорит, кому надо катиться, — объяснил он, — пока я на него сам не покатил.

— Так вот, послушай, — начал Форд нервозно, желая только, чтобы голова прекратила кружится, встала на место и помогла ему ухватить инициативу в этом разговоре. — Послушай, — продолжал он, — я старый друг м-ра Дезиато, а…

Он взглянул на Дезиато, который так и не пошевелился и даже не моргнул.

— а… — снова сказал Форд, раздумывая, что, собственно, «а».

Здоровяк, между тем, сумел состроить целую фразу после «а». Фраза была такая:

— А я телохранитель м-ра Дезиато и отвечаю за его тело, а за твое не отвечаю, так что вали, пока оно цело.

— Минуточку, — промямлил Форд.

— Никаких минуточек! — рассердился телохранитель. — М-р Дезиато ни с кем не разговаривает!

— Может быть, он сам скажет, что думает по этому поводу?

— Он ни с кем не разговаривает! — грозно повторил телохранитель.

Форд озадаченно посмотрел на Дезиато и был вынужден согласиться. Хотблэк не шевелился, и тем паче не выказывал ни малейшего опасения за состояние Форда Префекта.

— А почему? — спросил Форд. — Что с ним?

И тогда телохранитель рассказал ему.

Глава 17

Путеводитель «Автостопом по Галактике» отмечает, что «Зона загибона», плутониевая рок-группа из мысленных регионов Гагракаки, считается не только самой громкой рок-группой Галактики, но и вообще самым громким шумом из всех издаваемых. Те, кто регулярно посещает их концерты, выяснили, что наилучший акустический эффект достигается в бетонных бункерах, установленных в тридцати семи милях от сцены. Музыканты играют на своих инструментах с помощью дистанционного управления, находясь при этом на космическом корабле с супермощной звукоизоляцией, а сам корабль находится на орбите планеты — причем, как правило, другой планеты.

Песни, исполняемые этой рок-группой, чрезвычайно просты по сюжету и, в основном, развивают хорошо знакомую всем тему о неких М-существах, встречающихся с Ж-существами под серебристой луной, которая к концу песни безо всяких видимых причин взрывается.

На многих планетах шоу «Зоны загибона» запрещено, кое-где по эстетическим соображениям, а по большей части из-за того, что звуковые установки группы не подходят под условия договоров об ограничении стратегических вооружений.

От этого, тем не менее, нисколько не страдают заработки группы, получаемые за счет попрания законов гиперматематики, и главный бухгалтер группы недавно получил в Максимегалонском университете звание профессора неоматематики за работу по общей и специальной теориям налоговых деклараций «Зоны загибона», в которой он доказывает, что ткань материи пространства-времени не просто изогнута, а совсем загнулась.

Пошатываясь, Форд добрел до столика, где Зафод, Артур и Триллиан дожидались начала представления.

— Дайте пожрать, — сказал Форд.

— Привет, Форд! — обрадовался Зафод. — Ну как, поговорил с гранд-шумелкой?

Форд неопределенно помотал головой.

— С Хотблэком? Вроде того.

— Что он говорит?

— Да как сказать… ничего особенного не говорит. Он… ммм…

— Что?

— Он проводит этот год в мертвом состоянии. Из-за налогов, понимаешь? Мне надо сесть.

И сел.

Подошел официант.

— Желаете меню? — поинтересовался он. — Или пригласить к вам Блюдо дня?

— А? — не понял Форд.

— А? — не понял Артур.

— А? — не поняла Триллиан.

— Клево, — сказал Зафод. — Будем наблюдать блюда.

В маленькой комнатке в одном из лучей ресторана-звезды высокий, худой, нескладный человек отодвинул в сторону шторы, и небытие глянуло ему в лицо.

Это было некрасивое лицо, возможно, именно потому, что небытие слишком уж часто смотрелось в него. Для начала, лицо было слишком длинным, глаза слишком глубоко ввалившимися, щеки слишком впалыми, губы слишком тонкими, а то, что открывалось взгляду, когда губы раздвигались, слишком уж напоминало окно на веранде. Руки, отодвинувшие штору, тоже были чересчур длинны и худы, да к тому же холодны ледяным холодом. Они невесомо держались за складки шторы и, казалось, что, не следи за ними хозяин столь пристально, они тут же уползли бы в уголок и занялись бы там чем-то невообразимым.

Человек аккуратно опустил штору, и жуткое освещение, игравшее на его лице, было вынуждено отправиться искать себе более привлекательную поверхность для игр. Подобный спруту во время вечерней молитвы, человек проковылял по крохотной комнатке, и уселся в кресло-качалку около складного столика, на котором лежала книжечка антреприз. Он полистал ее.

Раздался звонок.

Он отложил книжечку и встал. Безвольно упавшие руки растревожили часть блесток, миллионы которых, играя всеми цветами радуги, украшали его фрак, и он покинул комнату.

В зале ресторана приглушили свет. Оркестр заиграл быстрее. Единственный прожектор высветил вершину лестницы, ведущей в центр сцены.

На лестнице возникла высокая блистающая фигура. Человек легко сбежал вниз на сцену, легонько похлопал по микрофону, снял его со стойки изящным жестом худощавой аристократической руки и стал кланяться публике, благодаря за аплодисменты и демонстрируя окно на веранде. Он помахал особо дорогим гостям, хотя на самом деле таковых среди публики в тот день не было, и подождал, пока стихнут рукоплескания.

Он поднял руку и улыбнулся так широко, что его улыбка не просто простерлась от уха до уха, но, казалось, вышла за пределы лица.

— Благодарю вас, леди и джентльмены, — выкрикнул он, — спасибо! Спасибо большое!

Он еле заметно подмигнул.

— Леди и джентльмены, — начал он свою речь, — Вселенная, которая, как мы с вами знаем, существует вот уже сто семьдесят тысяч миллионов миллиардов лет, прекратит свое существование чуть больше, чем через полчаса. В честь этого знаменательного события все мы и собрались здесь, в Милливэйз, ресторане «У конца света»!

Одним жестом он вызвал шквал аплодисментов, другим — остановил его.

— Сегодня вы у меня в гостях, — продолжал он, — меня зовут Макс Куордлиплен… — (все это и так знали, его шоу было одним из самых популярных в Галактике, но он всегда произносил эти слова, потому что они вызывали новую волну рукоплесканий, которую он привычно принимал со скромной улыбкой и останавливающим движением руки) — … я только что вернулся с другого конца времен, где давал шоу в Бу-бу-бургер Баре — должен признаться, леди и джентльмены, мы прекрасно повеселились — а теперь я счастлив разделить с вами этот исторический момент конца самой истории!