От Павла Васильевича уже было одно письмо. Тётка с особым удовольствием передала его Ваську и, увидев его загоревшиеся глаза, с удовлетворением подумала: «Хороший сын. Такой сын и на старости отца не обидит».
В письме Павел Васильевич описывал дорогу, места, которые он проезжал, мирную трудовую жизнь тамошних людей.
«Богато тут живут люди, и всего здесь много, только нет моего вихрастого Рыжика», – неожиданно заканчивал отец. Васёк читал, перечитывал, смеялся, а вечером забрался на отцовскую постель и заснул, положив письмо под подушку. Утром, лёжа в кровати, он пересчитал по пальцам, сколько дней осталось ещё до приезда отца: десять плюс шесть – шестнадцать.
– Шестнадцать так шестнадцать, – сказал он вслух, тяжело вздыхая.
Хотелось, обхватив руками шею отца, рассказать ему все новости, порадовать хорошей отметкой по географии и похвалой учителя.
«Ничего! Я ещё за это время постараюсь, – успокоил себя Васёк. – Надо Мазина подтянуть хорошенько».
После зарядки и умывания Васёк позавтракал и отправился в школу.
– Ну, как Мазин? Соображает что-нибудь? – спросили его ребята.
– Способный, как чёрт! – с гордостью ответил Васёк.
– Да что ты? – удивился Саша и с сожалением покачал головой. – Значит, просто учиться не хотел.
– Жирняк эдакий! – засмеялся Одинцов. – Ты с него жирок спусти маленько – лучше голова будет работать.
– Лучше не надо – он и так всё вперёд как-то соображает.
– Как это – вперёд? – заинтересовались Саша и Одинцов.
– А так… Смотрит по карте – реки там или горы, сейчас же надует щёки, уставится куда-нибудь в одну точку и скажет: «Здесь можно туннель пробить, тогда вот сюда выход будет». Или насчёт реки интересуется: «Тут если плотиной загородить, так океанский пароход пройдёт!»
Васёк откинул голову и засмеялся. Товарищи тоже засмеялись.
– А ведь здорово! И правда вперёд соображает, – удивился Лёня Белкин.
– Ну, лишь бы не назад! – сострил Одинцов и, заметив входившего Мазина, толкнул Трубачёва: – Не смейся, а то подумает – над ним.
Васёк встал и пошёл навстречу Мазину.
– Ты повторил на ночь всё, что мы прошли? – строго спросил он.
– Повторил.
– Ну, знаешь теперь?
– Назубок.
– Молодец! Сегодня опять приходи.
– Сегодня стенгазету нужно делать, Митя спрашивал. Я свою статью написал, а ребята ничего не дают, – сказал подошедший Одинцов. – Одна Синицына какие-то дурацкие стихи написала. Ты объяви в классе сегодня. И так до последнего дня дотянули, – озабоченно добавил он.
– А ты сам-то что молчал? Ты редактор!.. Булгаков! – крикнул Васёк.
– Чего? – отозвался со своей парты Саша.
– «Чего»! Ничего! Митя сердится. В стенгазету никто не пишет, – сказал Трубачёв.
– А я виноват? – вспыхнул Саша. – У нас редактор есть – Одинцов.
– «Редактор, редактор»! Что мне, за всех писать самому, что ли? – буркнул Одинцов.
– Ну ладно, – сказал Трубачёв, – сегодня соберём редколлегию.
– Ребята! – закричал Одинцов. – После уроков – редколлегия. Сейчас же давайте заметки в стенгазету!
– А о чём писать? Что писать? – раздались голоса.
– Пишите о чём хотите!
– Моё дело сторона! Я стихи дала, – вскочила Синицына.
– Я тоже одну заметку написала, – сказала Зорина, оглянувшись на подруг.
– А я не умею ничего – я не писатель, – заявил Петя Русаков.
– Мазин! – крикнул Васёк.
– Чего?
– Пиши заметку!
– Хватит с меня географии.
Ребята захохотали:
– Он теперь с Трубачёвым рыбу возит!
– В Белом море купается!
– У него на Северной Двине крушение произошло!
– Эй, Мазин!
– Ребята, без шуток! – сказал Васёк. – Кто ещё заметку даст?
– А чего Трубачёв командует? Пускай сам тоже напишет! – крикнул кто-то из девочек.
– И напишу! – покраснел Трубачёв. – Сегодня же. Кто ещё?
В классе стало тихо.
– Я дам рисунок, – сказал Малютин.
– Кто ещё? – повторил Васёк.
Над партами поднялось несколько рук. Одинцов сосчитал.
– Хватит, – облегчённо сказал он и сел на своё место.
На большой перемене Васёк вместе с ребятами вышел на школьный двор. Ребята сейчас же затеяли перестрелку снежками, но Васёк потихоньку удалился в самый угол двора и, засунув руки в карманы пальто, стал ходить по дорожке вдоль забора. Его беспокоила заметка, которую он обещал сегодня же дать в стенгазету. Он завидовал Одинцову, который легко справлялся с такими вещами.
«Он, может, вообще будущий писатель, а я, наверно, архитектор какой-нибудь – о чём мне писать? – Васёк сердился на всех и на себя. – Если б я ещё дома сел и подумал, а так сразу – какая это заметка будет!»
Он слышал весёлые голоса и хохот ребят, видел, как ожесточённо нападали они друг на друга, как шлёпались о забор и разлетались белые комочки снега.
«Бой с пятым классом. Наши дерутся. А я здесь…»
– Трубачёв, Трубачёв, сюда! – нёсся издали призыв Саши.
Закрываясь руками, он боком шёл на врага, сзади него стеной двигались ребята из четвёртого «Б», и даже девочки поддерживали наступление, обстреливая неприятеля со стороны.
– Трубачёв!..
Васёк рванулся на призыв, но вдруг остановился, круто повернулся спиной к играющим, присел на сложенные у забора брёвна и вытащил из кармана бумагу и карандаш.
Несколько любопытных малышей вприпрыжку подбежали к нему.
– Куда? Кыш отсюда! – грозно крикнул на них Васёк и, устроившись поудобнее, решительно написал:
Ребята! Ничего нельзя делать в последнюю минуту, потому что торопишься и ничего толком не думаешь. Эту заметку я мог бы написать дома, а сейчас пишу на большой перемене. Последняя минута – самая короткая из всех минут, а сейчас я вспомнил, что мог бы о многом написать – о дисциплине, например. Но в школе уже звонок, а заметку я обещал дать во что бы то ни стало, и получилось у меня плохо. Давайте, ребята, ничего не будем оставлять на последнюю минуту!
Васёк решительно свернул листок и зашагал по тропинке.
– Одинцов, прими заметку, – не глядя на товарища, сказал он.
– Уже? – удивился Одинцов, вытирая шарфом мокрое, разгорячённое лицо. – Я так и знал, что ты пишешь! А мы тут пятых в угол загнали. Как окружили их со всех сторон – и давай, и давай! Сашка орёт: «Трубачёв! Трубачёв!» Слышал?
– Слышал… я на брёвнах сидел, – с сожалением сказал Васёк. – Сам себя наказал… да ещё написал плохо…
– Плохо? Посмотрим, – важно сказал Одинцов, пряча заметку. Он почувствовал себя ответственным редактором. – Плохо, так исправишь.
– Отстань, пожалуйста! Я и эту-то наспех писал, когда мне исправлять её? Не на уроке же! – рассердился на товарища Васёк. – Плохо – не бери. Вот и всё!
– С Митей решим, что брать, а что нет. Материала хватит, – независимо ответил Одинцов и, увидев Лиду Зорину, подошёл к ней.
Васёк уселся на свою парту и заглянул через плечо в тетрадку Малютина. Тот, глядя на картинку в книге, писал крупными буквами незнакомые слова.
– По-каковски это? – спросил Васёк.
– Немецкий у меня сегодня после школы. Я в группу хожу, пояснил Сева.
– А зачем это тебе? Ведь у нас английский учат.
– Немецкий тоже надо знать, – просто ответил Сева.
– Всех языков не изучить!
Сева хотел что-то возразить, но Васёк был зол и повернулся товарищу спиной.
«И зачем это я такую дурацкую заметку дал? Может, лучше назад взять, а то все надо мной смеяться будут. Пойти к Одинцову?»
Но к Одинцову он не пошёл, сомневаясь, что лучше: не выполнить обещание или осрамиться с плохой заметкой.
В пионерской комнате шла оживлённая работа. Ребята складывали по порядку номера журналов и подшивали «Пионерскую правду», чтобы передать в школьную библиотеку.