В подкрепление принятых постановлений, направленных против Запорожской Сечи, было решено немедленно отстроить крепость Кодак согласно правилам голландской фортификационной техники, расширить ее и втрое увеличить гарнизон.

После поражения восстания 1637–1638 гг. на Украине начался жесточайший террор. Паны истребляли «дух недовольства». Как сообщали белгородские воеводы, «их (казаков. — Ред.) крестьянскую веру нарушают и церкви божие разрушают, и их побивают и жен их и детей, забирая в хоромы, пожигают и пищальное зелье, насыпав им в пазуху, зажигают, и сосцы у жен их резали, и дворы их и всякое строение разоряли и пограбили»[265]. Среди шляхетских палачей, которые жестокостью и наглостью соревновались друг с другом, на пальму первенства претендовал уже известный нам коронный стражник Самуил Лащ, которому покровительствовал великий коронный гетман Конецпольский. С отрядами наемников он то и дело нападал на села и местечки. Эти проходимцы и бродяги из-за границы, драгуны на краденых кобылах, как выразился современник, известный польский публицист Старовольский, беспощадно грабили, мучили и убивали мирное население.

Усиливались притеснения реестровых казаков владельцами имений и старостами. Как пишет Самовидец, казаков заставляли отбывать барщину, чистить панских коней, исполнять разные работы в панских дворах. Тяжелым был и произвол старшин. Они присваивали плату, назначенную казакам от казны, принуждали их работать в своих хозяйствах, отбирали у казаков часть добычи от охоты, рыбной ловли и т. д. Из-за всего этого, пишет Самовидец, «до великого убозства козацтво прийшло»[266].

Польские власти бдительно следили за тем, чтобы «казацкими правами» ни в коем случае не пользовались даже сыновья казаков, не вписанные в шеститысячный реестр. «Хочай и сын козацкій, — замечает Самовидец, — тую же панщину мусіл робити и плату давати»[267]. Еще более страшную картину притеснений, которым подвергались реестровые казаки, нарисовал Богдан Хмельницкий в своем письме королю Владиславу IV летом 1648 г. Королевские старосты и владельцы «старинный поля и выробленные нивы отчизны, гумна, мельницы и все козацкое, що есть в уподобаню, видирают, отбирают быдло; одесятствуют пчолы; конѣ послѣдши, которыми в войску служили, отыймуют, а скаржитися (жаловаться. — Ред.) не годиться: прозьби за гордыню, жалобы и слезы за бунты имѣют. Полны Козаков темницы. Иные явные терпят узы на тѣлѣ»[268].

В то же время усилился магнатский произвол. Феодальное своеволие, казалось, не знает пределов. Иеремия Вишневецкий, например, в 1643 г. захватил у городельского старосты А. Харлезского городища Гайворон с группой сел, присоединив их к своим огромным заднепровским владениям. В следующем году он отобрал у надворного маршала А. Казановского г. Ромны «с волостью», кроме того, в разное время занял над реками Оржицей и Хоролом «наймней 36 миль».

В борьбе за землю магнаты пренебрегали законами Речи Посполитой и добивались у короля подтвердительных грамот на захваченные владения. Под их давлением король давал и отменял, в зависимости от ситуации, такие грамоты, вконец запутывая взаимоотношения как между «корольками», так и между ними и собой.

От магнатского своеволия больше всего страдали народные массы. Но терпела от него и шляхта, в первую очередь мелкая. По словам современника, богатого украинского пана Ерлича, лащевцы, например, не только грабили шляхетские имения, но и подвергали насилию шляхетских жен и дочерей. За подобные деяния Лащ 236 раз был осужден на банницию (изгнание) и 37 раз на инфамию (лишение чести), но тем не менее до самой смерти Конецпольского он избегал наказания. Однажды, издеваясь над королевской юстицией, Лащ появился при дворе Владислава IV в одежде, обшитой осуждавшими его судебными приговорами.

Десятилетие 1638–1648 гг. — время магнатского террора — польские паны называли периодом «золотого покоя». Но это было затишье перед бурей. Несмотря на то что все предыдущие народные восстания жестоко подавлялись, надвигалась новая, еще более грозная социальная буря.

Значение народных восстаний. Одной из характерных черт народных восстаний было то, что восставшие крестьяне, мещане, запорожские и реестровые казаки искали поддержки и защиты у России, более того — стремились перейти под власть Русского государства. Тяготение народных масс к России обусловливалось глубокими причинами. Украинский народ, близкий русскому языком, бытом и культурой, был также связан с ним общностью происхождения и веры. Большое значение для укрепления дружеских связей между двумя народами имела первая в истории России крестьянская война начала XVII в., в которой плечом к плечу с русскими крестьянами, горожанами, казаками против помещиков, бояр и царских воевод выступали украинские крестьяне, мещане и казаки. Много русских крестьян и казаков принимало участие в освободительной борьбе украинского народа в XVI — первой половине XVII в. Украинские и русские казаки совместно боролись против турецкой и татарской агрессии. С XVI в., спасаясь от притеснений со стороны панов, украинское население переселялось в смежную с Украиной полосу Русской территории — Слобожанщину.

Массовый переход украинского населения на Слобожанщину начался в XVI в. Еще в 1546 г. путивльский воевода Троекуров писал в Москву: «Ныне, государь, казаков на поле много и черкасцев и киян, и твоих государевых людей»[269]. Поток переселенцев в Россию увеличился после поражения восстаний 20—30-х годов XVII в. Так, в челобитной старшины В. Иванкиева от 18 июля 1639 г. читаем: «Выехал я… из Запорог на твое государево имя на Путивль, а со мною выехало… черкас и всяких служилых людей 10 000»[270].

Тяготение народных масс к России поддерживалось политикой русского правительства и особенностями социально-политического строя Русского государства. Украинцы, переселявшиеся в Россию, получали всяческую поддержку. Русское правительство, заботясь о заселении юго-западной окраины государства и об охране границы от татарских нападений, поощряло переселенцев: наделяло землей, оказывало денежную помощь, освобождало от налогов, признавало за многими из них казацкие права. В Слободской Украине возникла казацкая организация, которая некоторыми чертами своего экономического и правового положения напоминала реестровое войско.

В отличие от Польши, где крепостное право окончательно оформилось уже во второй половине XVI в., в России крестьяне еще не были полностью закрепощены. Более того, там существовали целые области, прежде всего Дон и Ник, которые не знали в это время крепостничества (на Слобожанщине оно также было мало развито) и пользовались самоуправлением.

К России наряду с городскими низами тяготели и средние слои украинского мещанства. В борьбе против политики экономического и национально-религиозного гнета, которую проводило польское правительство, мещанство и его организации — братства встречали поддержку со стороны Русского государства. Укреплялись экономические связи, прежде всего торговые, украинских городов с Россией.

Жестокое гонение на православие ставило перед духовенством вопрос: либо принять унию и разорвать со своим народом, как это и сделала часть священников и монахов, либо бороться вместе с ним за сохранение православной веры. В последнем случае единственной опорой могла быть только Россия. В 1625 г., когда на Украине еще только назревало крестьянско-казацкое восстание, в Москву прибыл посланец киевского митрополита Иова Борецкого — луцкий епископ Исаакий Борискович. Он приехал, как видно из беседы с ним боярина Черкасского и дьяка Грамотина 14 января 1625 г., с представлением царю Михаилу Федоровичу и патриарху Филарету о принятии Украины и запорожских казаков в покровительство.