Нам оставалось пройти еще метров пятнадцать до первого из артиллерийских «двориков», когда послышался окрик часового. Но заметил он нас уже поздно.

— Свои!.. — ответил матрос Дмитриев по-немецки и коротким броском преодолел оставшееся расстояние.

Блеснул нож, и часовой упал наземь, не успев сделать выстрела...

Мы с Андреем подскочили к среднему орудию. Обрезав лямки вещевого мешка, я передал ему свой тол. Пока Андрей возился с проводами, я направился к казенной части орудия. Если возле пушки часовой, то, вероятнее всего, он должен быть именно там.

С высоким сухопарым гитлеровцем, укутанным не то в башлык, не то в женский платок, мы столкнулись лицом к лицу. Встреча была столь неожиданной, что я на какой-то миг растерялся. А когда, придя в себя, замахнулся ножом, враг ловким движением отвел мою руку, сбил меня с ног и, навалившись, дотянулся своими жесткими пальцами до моего горла. Несколько секунд длилась эта борьба. И не воспользуйся я в какой-то миг своим ножом, мне не поздоровилось бы... Больше никого из гитлеровцев здесь не было.

Такие же короткие бесшумные схватки шли у каждого орудия. Лишь в одном месте раздалась автоматная очередь и вслед за ней глухой взрыв гранаты. Как потом выяснилось, старшина 2-й статьи Колачев погнался за одним гитлеровцем. Тот, забежав в землянку, стал отстреливаться. Старшине не оставалось ничего другого, как, изловчившись, бросить в приоткрытую дверь землянки гранату, которая и «успокоила» всех, кто там находился.

Возвращаясь к месту, где оставался Андрей, я увидел, как наши минеры, подсаживая друг друга, опускают подготовленный заряд тола уже в последнее орудие. Через несколько минут, держа в руке провода, тянувшиеся из жерл всех пушек, Андрей подбежал ко мне:

— Полный порядок, товарищ командир. «Начинка»уложена. Теперь нужно уходить да кончать дело...

Приказав Маркову предупредить разведчиков, чтобы они отходили к условленному месту, мы с Андреем побежали [68] в сторону, где лежал в засаде матрос Коваль, который охранял подрывные машинки. Подсоединив к одной из них провода, Андрей резким движением крутнул рукоятку. Прогрохотал мощный глухой взрыв, и вражеская дальнобойная батарея перестала существовать...

Возвращение к своим оказалось куда более трудным делом, нежели переход в тыл врага. Бой наших автоматчиков в стороне моря, взрыв батареи в тылу не на шутку всполошили противника. Вражеские ракеты взлетали теперь не переставая целыми пачками. То тут, то гам слышались пулеметные и автоматные очереди. Должно быть, гитлеровцам повсюду мерещились советские бойцы.

Около семи километров вся наша группа шла вместе, обходя узлы вражеской обороны либо с ходу уничтожая мелкие группировки противника. Но чем ближе мы подходили к передовой, тем чаще нам приходилось вступать в бой. Чтобы избежать больших потерь, я приказал разведчикам рассредоточиться и переходить линию фронта по два — три человека.

В группе со мной шли Тополов и один минер. Нам повезло: мы наткнулись на полу обвалившиеся окопы, построенные, вероятно, еще осенью прошлого года. Узкие ходы, тянувшиеся в сторону передовой, служили хорошим укрытием. Временами мы совершенно явственно слышали возбужденные голоса гитлеровцев, группами прочесывавших местность, но не обнаруживавших нас.

Окопы закончились километра за полтора до линии фронта. Жаль было с ними расставаться... Под треск пулеметных и автоматных очередей мы один за одним выползали на голую, словно ладонь, землю и, отвечая метким огнем только наверняка, ползли все вперед и вперед, пока, наконец, не оказались среди своих. Как это ни удивительно, но никто из нашей тройки не был ранен.

На заранее намеченный сборный пункт мы пришли первыми. Спустя примерно полчаса сюда подошла группа старшины 2-й статьи Колачева. В группе также не было раненых.

К рассвету собралась вся наша группа. Не было только Андрея. Матрос Коваль, переходивший вместе с ним линию фронта, рассказал, что Андрей подорвался на мине...

— Живот ему разворотило. Когда я подполз, Андрей еще жив был. «Уходи, — говорит, — со мной уже все [69] кончено». Все же я его потащил за собой. Но скоро он и стонать перестал. Умер. А гитлеровцы строчат из пулеметов не переставая. Взрыв мины был для них вроде ориентира. Пришлось его оставить...

Сам Коваль был ранен в плечо. Кровь запеклась у него на фуфайке большим темным пятном.

Тополов и Марков настаивали, чтобы я разрешил им пойти за телом Андрея. Но уже рассветало, и их попытка могла привести к новым жертвам. Поэтому, как мне было ни тяжело, я им разрешения не дал...

Вечная слава тебе, Андрей, один из многих героев, отдавших жизнь за счастье любимой Родины!..

Вечером, добравшись до Севастополя, я доложил начальнику разведотдела флота о выполнении задания.

— Спасибо, — крепко сжимая мне руку, сказал Намгаладзе. — Мы уже получили донесение, что все орудия выведены из строя. Заставили-таки вы замолчать эту чертову батарею...

А спустя несколько дней, возвратившись из города, меня разыскал Тополов.

— Товарищ мичман, там, на Приморском, наши фотографии вывешены. Честное слово!.. И на щите надпись:»Они подорвали вражескую тяжелую батарею». Я шел мимо, смотрю, народ что-то собрался. И я решил поглазеть. А там наши портреты. Ничего, похожи. Тут одна женщина посмотрела в мою сторону и говорит: «Вот он, один из них», — и показывает на меня. Я скорее бежать. Неудобно. Ведь это, я думаю, нам, мичман, не только за прошедшее, но и за будущее. Верно?.. Поскорее бы в какую-нибудь новую операцию пойти. Да чтобы посложнее. Доверие-то оправдать надо...

Оправдать доверие народа!.. Об этом, как и все советские воины, постоянно думал каждый наш разведчик.

В Керченском проливе

В конце мая 1942 года стало известно об откомандировании большой группы разведчиков нашего отряда из Севастополя на Тамань, в распоряжение командования Азовской флотилии.

После ряда поражений зимой 1941/42 года, в том числе и в Крыму (только второй штурм Севастополя стоил врагу около сорока тысяч убитых солдат и офицеров [70] и большого числа уничтоженной боевой техники), гитлеровская ставка, пользуясь тем, что наши союзники затягивали открытие второго фронта в Европе и к тому же пассивно вели себя на других фронтах (в период третьего штурма Севастополя на сбитых и подбитых вражеских самолетах нередко попадались летчики, переброшенные в Крым из Африки, с Крита и других мест), весной 1942 года начала новое крупное наступление.

В Крыму это наступление характеризовалось боями на Керченском полуострове. Опасаясь за тылы своей армии, стоявшей у Севастополя, гитлеровцы в первых числах мая начали наступление на Керчь. Наши части мужественно оборонялись, но силы были слишком неравными. Во второй половине мая бои шли уже на окраине Керчи и в селе Колонка. Войска Крымского фронта начали эвакуацию через Керченский пролив.

Чтобы собрать необходимые сведения о противнике и этим помочь сорвать его попытку высадиться на Тамани, командование Черноморского флота посылало группу морских разведчиков нашего отряда в распоряжение Азовской флотилии.

...В первых числах июня перед строем личного состава отряда был зачитан приказ о составе этой группы.

— Старшина Аникин!.. Матрос Блинов!.. Старшина второй статьи Ващенко!.. — неторопливо читал батальонный комиссар Коптелов длинный список, четко произнося каждую фамилию.

«Назовут мою фамилию или не назовут», — с тревогой думал я.

Пожалуй, как и каждому, мне очень не хотелось покидать Севастополь, особенно теперь, когда было совершенно ясно, что, завершив операцию в районе Керчи, противник предпримет новый, третий по счету, штурм города, который поистине был бельмом на глазу у гитлеровской ставки. И в такой момент уйти отсюда?! По моим тогдашним понятиям, это было равносильно тому, что сбежать в тыл с передовой.

— Мичман Волончук!.. — услышал я свою фамилию. Будь же ты неладен! Вот всегда так. Тебе хочется одно, а получается совсем другое.